Бедняк и Бездельник. 5 нелепых очерков

Я был ошеломлён таким предательством. Я был в ярости, недоумении и отчаянии. Как легко были расшатаны мои позиции, которые казались мне такими незыблемыми! Тогда мне было невдомёк, что на самом деле всё это было больше обусловлено нашим возрастом, чем чьими-то действиями. Пришло время каждому из нас искать свою индивидуальность: находить собственные пути общения с людьми, находить своё место в коллективе, даже искать другие коллективы, отвечающие тем или иным нашим социальным потребностям. Но тогда мне казалось, что все изменения произошли исключительно из-за Серёги. И я должен проучить этого зазнавшегося толстого мудилу.

Но пока что я не знал как. Понятно было, что для этого понадобятся люди не из нашей банды. Так как бандой уже вполне овладел мой оппонент. И вот одним тёмным осенним вечером я уже сижу в песочнице в садике на Серова в компании своего одноклассника Серёги Решетняка и нашего нового товарища по кличке Гроб (так его прозвали потому, что он носил браслет с аббревиатурой Гр. Об., а имя его все всё время забывали). Серёга Решетняк, или просто Решек, перешёл в наш класс из другой школы в этом году, а Гроб был его одноклассником ещё в начальной школе, а теперь учился уже в другой, а вообще, всё это неважно. Мы попивали дешёвые коктейли из пластиковых бутылок, и я рассказывал всю эту историю про Токарева.

Решек, выслушав всё это, сказал, что за такие дела его следует отвести на железнодорожный вал и как следует отмудохать. Сказать честно, я не был готов идти на столь радикальные меры, но в тот момент они мне показались разумными и действенными. Тем более Гроб, который тогда хотел закрепиться в нашей банде, активно и уверенно поддержал это предложение. А я примерно уже понимал, как всё это можно осуществить. Правда, нужно было, чтобы не вмешались Копилка и Чич. Но как их нейтрализовать, я уже придумал.

Катя, тогдашняя девушка Миши Копилки, раньше встречалась с Токаревым, и он посвящал меня, как лучшего друга, в свои мысли по поводу неё, как он посвящал меня и в свои мысли по поводу тогдашней девушки Ильи Лены. Мысли эти, а точнее высказывания, ставшие их выражением, были весьма нелестными. Я не собирался пускать их в дело. Но был готов в случае крайней необходимости.

Операция была названа «Оптимизм», потому что на одноимённом альбоме Гражданской обороны красовалась толстая мышь. А Токарев был, как вы помните, толстым. Экзекуция была намечена на воскресное утро. На неделе я успел поговорить со всеми из своей банды. Все действительно признали, что это была Серёгина идея «наградить» меня за «былые заслуги». Урезонил он всех главным образом тем, что все испытали на себе тяжёлый груз унижения, и нетронутым остался один я, что пора и мне узнать на вкус эту пилюлю, и что пойдёт она мне только на пользу. Но мои индивидуальные беседы с членами банды привели к тому, что опять же все согласились, что Толстый переборщил, и вообще с какого это перепугу он теперь распоряжается кого, когда и как наказывать. С Копилкой я поговорил накануне, и несмотря на то, что о Кате я хотел рассказать только в крайнем случае, я решил, что неплохо бы подкрепить свою позицию и этим. В конце концов, на войне все средства хороши. Илье я тоже всё рассказал про Серёгу и про то, что он говорил о Лене. Чич пообещал не вмешиваться. А Владу было пофигу. Он смотрел Покемонов и ни в чём этом не участвовал.

В субботу всё уже было готово. Кроме, пожалуй что, меня.

Несмотря на то, что я был тут главным организатором, мне самому это казалось каким-то абсолютным бредом. Я думал, что вопрос ещё можно решить как-то иначе, не прибегая к этому совершенно лишённому смысла избиению. К тому же кого и чему оно научит?

Вечером я пошёл к Серёге, чтобы обо всём поговорить, уладить всё мирным путём. А затем свернуть операцию «Оптимизм», всем над этим посмеяться и дружно выпить пива. Что именно я скажу ему, как начну разговор, я ещё не знал.

Я шёл по тёмной улице и думал об этом. Мокрый снег ударял мне в лицо, сквозь него пробивался свет редких фонарей. Иногда мелькали по бокам силуэты прохожих. Как всегда, выли бездомные собаки, которые бегали по нашей улице целыми стаями и пугали своим лаем людей. Было холодно и сыро. В такой вечер без большой необходимости на улицу выходить, конечно, не станешь.

Дорога до Серёгиного дома занимала десять минут. Всё это время я перебирал в голове разные фразы, соображал: начать ли мне уверенно и жёстко, или наоборот с дружеской теплотой и мягкостью заочного победителя. Ничто не казалось мне естественным и разумным. Я не заметил, как уже поднимался по подъездной лестнице. А что говорить так и не придумал.