Светорада Золотая

– Что, еще не настигла тебя твоя Недоля[27 - Недоля – персонификация злой судьбы; Доля – добрая судьба.], дева смоленская? Но вода в реке течет быстро, весна и лето волокут за собой осень… А эти трое? Они как камни на тропе твоей судьбы. Но ты наступишь на каждого из них и пойдешь дальше. Я знаю, я вижу… Да и сокол уже слетел с помоста, а стрелок лук натягивает.

Светорада даже растерялась, нахмурилась, но тут девушку загородил конем Гуннар:

– Убирайся! Сгинь, ведьма! Уйди во мрак леса, откуда явилась!

И даже плеткой замахнулся. Но кликуша не стала ждать удара, убежала прочь, пронзительно вереща, исчезла в зарослях, только еловые лапы закачались.

– Да кто же это, во имя пресвятой Богородицы? – невольно перекрестился Ипатий.

Гуннар ответил: так, одна одержимая бесами. Бродит по чащам, пристает к людям и несет всякую околесицу. И считается, что в этом ее полубезумном бреду есть нечто вещее. Но на взгляд Гуннара ее давно надо было словить, камень на шею – и в омут.

– Хватит, Гуннар, – подняла руку Светорада. – Кликуша не всегда дурное пророчит. Моей матери она, наоборот, предсказала долгую жизнь и славный удел для детей. А то что несла сегодня невесть что… Может, голодна, может, селяне обидели убогую, прогнали без подаяния. Вот и злобствует.

Дальше ехали молча. Но налетел теплый ветерок, колыхнулись еловые ветви, стали перекликаться синицы – и вновь пахнуло весной. О дурном думать не хотелось. Все развеялось, как наваждение.

– Мы возвращаемся? – спросила то ли себя, то ли спутников Светорада. Оглядев освещенные солнцем верхушки елей и глубоко вдохнув пропахший нагретой хвоей воздух, она вдруг предложила: – День еще долгий. Не повернуть ли нам коней и не проехаться ли к волокам? Там сейчас такое оживление, столько людей движется к рекам, перетягивая ладьи, столько новостей можно узнать! Ну, едем же, Гуннар!

– Нет! – резко и непреклонно отрезал варяг.

Царевича Овадию это возмутило:

– Кто здесь все решает, княжна или наемник ее отца?

Гуннар словно не расслышал. Взял повод лошадки княжны, стал разворачивать. Овадия загородил ему путь своим конем и несколько минут варяг и хазарин мерились взглядами. Княжна смотрела на них с веселым любопытством. Но тут вмешался Ипатий. Рассудительный грек пояснил, что к волокам они едва ли успеют до темноты, к тому же в княжеском тереме может подняться переполох из-за долгого отсутствия княжны.

Овадия прервал его:

– Воля дочери князя должна быть исполнена! И если кто-то страшится охранять дочь Эгиля в поездке, то я готов сопровождать ее и защищать даже ценой собственной крови!

– Тогда начинай прямо сейчас же, хазарин, – молвил Гуннар и достал меч из висевших на спине ножен.

Овадия тоже стремительно выхватил саблю, загарцевал на месте. Грек Ипатий теперь наблюдал за ними почти с удовольствием. Но тут Светорада поняла, что заигралась.

– Довольно! Клянусь милостями Лады[28 - Лада – в славянской мифологии богиня любви и счастья; так же порой называли возлюбленных.], я не хочу ссоры меж вами. И я послушаю мудрого Ипатия и отправлюсь домой, пока меня не хватились.

Она демонстративно поехала бок о бок с византийцем, на сурового Гуннара и теснившего его конем Овадию не оглядывалась. Но долго юная княжна не могла оставаться серьезной, вот и сказала:

– Кто первый из вас найдет в ельнике тропку к реке, с тем буду сидеть весь вечер и руки у него не отниму!

Ну чисто дитя! Но как взглянула на них со своей чарующей и манящей улыбкой, с вызовом и легкой лаской… Среди темной хвои еще ярче золотились ее пышные, слегка растрепавшиеся волосы, а как сверкали в улыбке белые зубки княжны, как ало горели уста…

Она очаровывала, могла заставить помутиться разум и у рассудительного грека. Вот он с остальными и поспешил между темных разлапистых елей по склону. Ведь река всегда в низине и если он первый выедет к ней, то почему бы и не провести дивный вечер подле этой славянской прелестницы. И уж он постарается не только за руку ее держать!..

Конечно первый тропу к реке нашел неторопливый, но знающий местность Гуннар Карисон. Взглянул исподлобья на своих соперников и невозмутимо поехал по ищущей вдоль берега Днепра проторенной дороге. Княжна за ним и на других женихов уже и не оглядывалась. Тем более, что впереди увидела возникший из-за изгиба Днепра корабль. И сразу весело помахала рукой корабелам.

Днепр в этом месте еще не набрал своей мощи, вот княжна и крикнула, мол, откуда путь держите. Ей отвечали, не переставая грести: мол, возвращаемся с дальних торгов в Новгород. А были у самого устья Днепра, продавали там рабов, а так же воск и пушнину местным тиверцам.

Ипатий при этом что-то крикнул корабелам на греческом. На корабле засуетились, потом ответили на том же языке. И княжна все поняла:

– Ты считаешь вольных тиверцев[29 - Тиверцы – южнославянское племя, обитавшее между Южным Бугом и Днестром.] разбойным племенем? А они торгуют с нами.

Ипатий улыбнулся:

– Мне отрадно, что дочь Эгиля Смоленского обучают благозвучному языку Византии. А о тиверцах я спросил, потому что скоро стану правителем Херсонеса, града у моря, какой вы называете Корсунем. И мне надо знать, кто грабит суда у побережья. Видишь, какие важные дела у меня, Светорада. Что ты на это скажешь, дочь смоленского правителя?

Она пожала плечами под малиновым бархатом плаща. Но потом ответила на довольно неплохом греческом:

– Скажу, что загостился ты у нас, спфарий.

– Верно, княжна, но только от тебя это зависит, сколько я еще пробуду в Смоленске.

Взгляд Светорады через плечо мог означать все что угодно – и обещание, и иронию.

Вскоре впереди, на подступах к Смоленску, стали появляться срубы сторожевых вышек. Службу здесь несли воины князя, следившие за порядком на этом участке реки. Ну, а там где дружинники, уже не боязно селиться и простому люду. По пути им то и дело попадались хижины рыбаков, у берегов покачивались их лодочки, на причалах у реки сидели ребятишки с удочками. И все они радовались, узнав в нарядной всаднице Светораду. Княжну одно появление которой несло удачу.

Но в этот раз повезло как раз Гуннару Хмурому. Он еще не понял это, когда на реке показалось очередное судно, а княжна сказала:

– Смотри, Гуннар, никак варяги плывут.

Хмурый сперва просто смотрел, еще не зная о своей удаче. Ну вот плывет еще одно длинное гребное судно с его старой родины. Выпячивается под легким ветром полосатый парус, на бортах видны яркие круглые щиты, а резная голова на переднем высоком штевне выкрашена в красный цвет и украшена выточенными острыми ушами. Как у волка.

В следующий миг сердце Гуннара резко забилось и он натянул поводья коня.

– «Красный Волк»!.. – почти выдохнул он и машинально схватился за амулет Тора[30 - Тор – бог битв у древних скандинавов.] на груди.

Вот уже шестнадцать лет Гуннар жил в Смоленске, но не забыл лучший корабль своего отца Кари Неспокойного. Некогда Кари и Эгиль вместе ходили в походы, потом Эгиль добился власти в Смоленске, а Кари два года служил ему на Днепре. Здесь же и был стрелой разбойника-ушкуйника, а его верные хирдманы[31 - Хирдманы – воины в отряде; хирд – боевой отряд викингов.], после того как Эгиль отомстил за их предводителя, пожелали вернуться на родину. Гуннару тогда было тринадцать и Эгиль вызвался оставить сына друга у себя в обучении. Обычно полагалось, чтобы ребенка воспитывал тот, кто ниже по положению, однако Эгиль и Кари прибыли на Русь простыми бродягами и Эгиль не считал, что уронит свою честь решив позаботиться о сыне павшего друга. Потому хирдманы и уплыли без Гуннара, хотя и обещали однажды вернуться. И вот… Хмурый варяг не ошибся – он узнал корабль отца!

Сейчас он ударил своего медлительного коня пятками, подъехал к вышке над рекой, велев дозорным подать знак драккару пришвартоваться. Стражи повиновались, узнав воспитанника князя, загудели в рог. Гуннар же, спешившись, вышел на бревенчатый причал, спокойный и невозмутимый, исподлобья наблюдая, как замерли с одной стороны драккара весла, как «Красный Волк» разворачивается носом к берегу, а гребцы о чем-то переговариваются, поглядывая из-за развешенных по бортам щитов.

Гуннар не сводил с них глаз, и только чуть участившееся дыхание выдавало его волнение.

– Причаливайте! Я давно вас жду и хочу узнать вести из Раудхольма.

Он только мельком оглянулся на остановившихся позади Светораду и спутников, но сейчас у него не было сил даже что-то объяснить им. «Красный Волк» вернулся в Гардар![32 - Гардар – так скандинавы называли Русь, буквально: Страна Градов.] Для Гуннара Хмурого это могло быть только добрым знаком.

Прищурившись, он теперь хорошо различал лица варягов, даже стал узнавать некоторых хирдманнов отца. Вот старый кормчий Хравн Торчащая Борода, вот украшенный шрамами Бьорн, рыжий Ульв Щеголь в яркой рубахе с вышивкой… Были и другие, кого он узнал, но были и новые, незнакомые ему лица.

– Не Гуннар ли Карисон вышел нам навстречу? – прозвучал от рулевого весла голос кормчего Хравна Торчащей Бороды. – Тогда скажу: сами боги послали нам удачу. Ибо мы прибыли за тобой!

Светорада тоже прошла на причал и тронула Гуннара за рукав.

– Ты хоть не собираешься вот так сразу покинуть нас?

Он чуть повернулся, внимательно поглядев на княжну. Сам-то он еще не ощутил полного значения слов: «Мы прибыли за тобой», а вот эта девушка сразу поняла.

– А ты бы не желала моего отъезда, Рада? – спросил он негромко, обратившись к дочери Эгиля тем именем, каким ее звали в детстве.

– Не знаю. Наверное не желаю. Ты ведь мне как брат. Но я понимаю – удел орла улетать. И ты уже готов к полету.