Оценить:
 Рейтинг: 0

Главная улица

Год написания книги
1920
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 23 >>
На страницу:
5 из 23
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
II

Место каждого пассажира – его временный дом; большинство пассажиров были жильцы неряшливые. Но один уголок казался чистым и обманчиво прохладным. Там сидел мужчина, несомненно зажиточный, и нежная черноволосая девушка, опиравшаяся лакированными туфельками на безукоризненный кожаный чемодан.

Это был доктор Уил Кенникот и его молодая жена Кэрол.

После года ухаживания они поженились и теперь возвращались в Гофер-Прери из свадебного путешествия по горам Колорадо.

Вид этих кочевых орд, населяющих медленные пассажирские поезда, не был для Кэрол чем-то неожиданным. Она познакомилась с ними во время поездок из Сент-Пола в Чикаго. Но теперь, когда ей предстояло жить среди этих людей, облагораживать их, подбадривать, украшать их жизнь, они возбуждали в ней острый и тревожно-брезгливый интерес. Они пугали и подавляли. Они были такие серые! Она всегда утверждала, что в Америке нет отсталых крестьян, и теперь защищала перед собой свое мнение, стараясь увидеть признаки предприимчивости и одухотворенности в молодых фермерах-шведах и в коммивояжере, трудившемся над бланками своих заказов. Но пассажиры постарше – как янки, так и норвежцы, немцы, финны, канадцы, – все, казалось, примирились с бедностью. «Они-то уж, несомненно, простые, темные крестьяне!» – вздыхала она.

– Неужели нельзя их пробудить? Что, если бы они познакомились с научными методами земледелия? – допытывалась она, хватая за руку Кенникота.

Медовый месяц произвел в ней большую перемену. Она испугалась вихря пробудившихся в ней чувств. Уил оказался великолепным человеком – веселым, сильным, удивительно опытным в устройстве биваков на лоне природы, нежным и деликатным в те часы, когда они лежали друг подле друга в палатке, разбитой среди сосен где-нибудь высоко, на уединенном горном отроге.

Он поймал ее руку, пробудившись от мыслей о практике, к которой теперь возвращался.

– Этих людей? Пробудить? Зачем? Они счастливы!

– Но они так провинциальны. Нет, это не то слово. Они… о, они так глубоко увязли в грязи!

– Вот что, Кэрри. Тебе придется оставить свои городские представления, что если у человека не выутюжены брюки, значит он дурак. Эти фермеры очень сметливы и деятельны.

– Я знаю! Вот это-то и больно. Жизнь, видно, дается им нелегко. Все эти уединенные фермы, скрипучий поезд…

– Ну, это им нипочем. А кроме того, жизнь быстро меняется. Автомобиль, телефон, бесплатная доставка покупок по деревням. Все это теснее и теснее связывает фермеров с городом. Конечно, нужно время, чтобы насадить это там, где пятьдесят лет назад была первобытная глушь. Но уже и теперь ведь фермер садится субботним вечерком в свой «форд» или «оверленд» и попадает в кино быстрее, чем вы, живя в Сент-Поле, – трамваем.

– И в этих городках, мимо которых мы проезжаем, они ищут отдыха от своей бесцветной жизни? Неужели ты не понимаешь? Да взгляни только на них!

Кенникот был изумлен. С детства он видел эти города из поезда, на этой же самой железнодорожной линии. Он проворчал:

– Да что же в них худого? Отличные, преуспевающие городки. Ты бы удивилась, узнав, сколько пшеницы и ржи, картофеля и кукурузы отгружают они ежегодно.

– Но они так безобразны!

– Согласен, что они не так уютны, как Гофер-Прери. Но дай срок!

– Что это изменит, раз нет никого, кто хотел бы и умел распланировать их? Сотни заводов стараются придать красивый вид автомобилям. А эти городки отданы на волю случая. Нет! В этом нет ничего хорошего. Нужно же было суметь придать им такой жалкий вид!

– Ну, они не так уж плохи, – коротко возразил Кенникот.

Он стал ловить ее руку – это называлось у них «играть в кошки-мышки». Но на этот раз она впервые не ответила на его шутливую ласку. Она смотрела на Шенстром, поселок с полуторастами жителей, к которому подходил поезд.

Бородатый немец и его жена с вытянутыми трубочкой губами вытащили из-под сиденья огромный саквояж из искусственной кожи и выбрались из вагона. Станционный служащий подал в багажный вагон тушу теленка. Других признаков какой-либо деятельности в Шенстроме не было. В станционной тишине Кэрол слышала, как где-то в стойле била копытом лошадь и плотник приколачивал дранку.

Деловой центр Шенстрома тянулся на целый квартал вдоль железной дороги. Это был ряд одноэтажных лавок, крытых оцинкованным железом или гонтом, выкрашенным в красный или ядовито-желтый цвет. Постройки были разнокалиберны и казались временными сооружениями, словно хижины золотоискателей из кинофильма. Станция помещалась в небольшом однокомнатном здании; с одной стороны к ней примыкал заляпанный навозом хлев, с другой – зерновой элеватор малинового цвета. Этот элеватор с башней, возвышавшейся над гонтовой крышей, напоминал злобного широкоплечего верзилу с маленькой заостренной головой. Единственными пригодными для людей зданиями, видными из вагона, были красная кирпичная, весьма претенциозная католическая церковь и дом священника в конце Главной улицы.

Кэрол потянула мужа за рукав.

– Я думаю, ты не скажешь вот про этот городок, что он «не так уж плох»?

– Эти немецкие поселки действительно развиваются медленно. Тем не менее… Взгляни-ка, вон человек выходит из мелочной лавки и садится в большущий автомобиль. Я с ним знаком. Ему принадлежит чуть ли не полгорода, не считая лавки. Его зовут Раускэкл. Скупил множество закладных и спекулирует землей. Хорошо варит голова у этого малого. Говорят, он стоит добрых триста или четыреста тысяч долларов. У него желтый кирпичный домина с садом. Дорожки выложены плитками, все устроено превосходно. Но это на другом конце города, отсюда не видно. Я как-то раз проезжал мимо. Да, вот он какой!

– Ну, если у него столько всего, тогда совсем нет оправдания тому, что я здесь вижу. Если бы его триста тысяч вернуть городу, как оно и следует, можно было бы сжечь все лачуги и на эти деньги создать чудеснейший городок, мечту! Это была бы жемчужина! Почему фермеры и горожане дают волю этому барону?

– Должен признаться, я иногда не совсем тебя понимаю, Кэрри. Почему дают ему волю? Да им без него не управиться! Пусть он ограниченный старый немец, и пусть пастор веревки из него вьет, но, когда нужно ухватить хороший кусок земли, тут он настоящий волшебник!

– Понимаю. Он для них символ красоты. Город создал его вместо того, чтобы создавать настоящие дома.

– Честное слово, не понимаю, куда ты клонишь? Ты просто устала от долгой езды. Тебе сразу станет лучше, когда ты приедешь домой, и примешь ванну, и наденешь свой голубой халатик. О, это опасное одеяние, моя маленькая колдунья!

Он сжал ей руку и многозначительно поглядел на нее.

Они двинулись дальше, уходя от пустынной тишины Шенстрома. Поезд скрипел, гремел и раскачивался. Было душно до головокружения. Кенникот заставил жену отвернуться от окна и положить голову ему на плечо. Слова мужа немного рассеяли ее скверное настроение. Но ей не хотелось расставаться со своими мыслями, и, когда Кенникот, уверившись в том, что разрешил все ее недоумения, вытащил шафраново-желтую книжку уголовных рассказов, она снова подняла голову.

«Здесь, – размышляла она, – самая молодая страна мира: север Среднего Запада. Страна молочного скота и чудесных озер, новейших автомобилей и хибарок из толя, страна красных силосных башен, грубой речи и безграничных надежд. Страна, которая кормит четверть мира, хотя работа здесь еще только началась. Несмотря на все свои телефоны, банковские счета, пианолы и кооперативные союзы, эти потные фермеры, по сути дела, еще только поднимают целину. Несмотря на все изобилие и богатство, это все еще первобытная страна. Что ждет ее впереди? – думала она. – Неужели и эти ровные, бескрайние поля, как хлопьями копоти, покроются городами и фабриками? Что там будет – красивые, добротные дома для всех? Или самодовольные дворцы, окруженные угрюмыми лачугами? А люди? Потянется ли молодежь к знанию и радости? Будет ли у нее желание бороться с веками освященной ложью? Или будущее здесь – это толстые, дряблокожие женщины, вымазанные жиром и белилами, вырядившиеся в шкуры животных и окровавленные перья убитых птиц; женщины, которые будут играть в бридж, держа карты пухлыми, унизанными драгоценностями пальцами с розовыми ногтями; женщины, которые, несмотря на проделанную над ними кропотливую работу, до смешного похожи на своих надутых болонок? Воцарится ли тут старое, неизбывное неравенство или история этой страны будет иной, отличной от унылой зрелости других стран? Какое будущее и какие надежды?»

От этих мыслей у Кэрол разболелась голова.

Она смотрела на прерию, то плоскую на огромном протяжении, то полого-волнистую. Ее ширина и беспредельность, час назад вдохновлявшие Кэрол, теперь пугали ее. Как она раскинулась! С ней не совладать, ее не постигнуть!.. Кенникот был погружен в детектив. С чувством одиночества, которое особенно томительно, когда оно охватывает вас на людях, Кэрол старалась отогнать вставшие перед нею вопросы и взглянуть на прерию беспристрастно.

Трава вдоль полотна выгорела, остались лишь сухие колючки и обугленные стебли. За ровной линией ограды из колючей проволоки кое-где золотились пучки лозняка. И больше ничего не отгораживало ее от необозримой равнины – вдаль уходили осенние сжатые поля, по сто акров на участок, шершавые и серые вблизи, но в туманной дали напоминающие рыжеватый бархат, распяленный на склонах пологих холмов. Длинные ряды пшеничных скирд маршировали, как солдаты в поношенных желтых плащах. Свежевспаханные поля лежали, как черные знамена, упавшие на отдаленный склон. Воинственная огромная стихия, могучая, немного суровая, не смягченная приветливыми садами.

Кое-где попадались купы дубов на лужайках, поросших низкой дикой травой. А через каждую милю или две – цепочки кобальтово-синих болот и над ними трепещущие стайки зуйков.

Вся эта трудовая страна была залита оплодотворяющим светом. Солнце нестерпимо сверкало на оголенном жнивье. Тени гигантских кучевых облаков непрерывно скользили по невысоким пригоркам. Небо было шире, и выше, и синее, чем в городе, – так решила Кэрол.

«Великая страна и родина великих», – вспомнила она строчку откуда-то.

Кенникот вдруг вывел ее из задумчивости, радостно объявив:

– Знаешь, вторая остановка отсюда – Гофер-Прери! Мы дома!

III

Это слово, «дома», ошеломило ее. Неужели она обязана жить всю жизнь в этом городе, называемом Гофер-Прери? А толстый человек рядом с ней, осмелившийся определять ее будущее, – ведь он чужой! Она повернулась в его сторону и уставилась на него. Кто он такой? Почему сидит возле нее? Он совсем другой породы! У него массивная шея, тяжелая речь. Он на двенадцать или на тринадцать лет старше ее. Он не способен чем-нибудь увлечься, принять участие в какой-нибудь фантастической выходке. Ей не верилось, что она спала в его объятиях. Это был один из тех снов, которые видят, но о которых потом не говорят.

Она твердила себе, что он добр, предан и деликатен. Дотронулась до его уха, погладила по щеке и снова отвернулась, стараясь увидеть город глазами Кенникота. Он не будет похож на эти запущенные поселки, этого не может быть! Ведь в нем три тысячи жителей. А это много. Домов так около шестисот или даже больше. И… маленькие озера под городом, наверное, прелестны. Она видела их на снимках. Право, они очаровательны!

Когда поезд отошел от Уэкиниана, она начала нетерпеливо ждать озер – этих ворот в ее будущую жизнь. Но когда она увидела их – слева от полотна, – единственным впечатлением было то, что они похожи на снимки.

За милю до Гофер-Прери поезд поднимается на невысокий, изогнутый кряж, и Кэрол разом увидела весь город.

Порывистым движением подняла раму окна и выглянула: пальцы ее левой руки трепетали на подоконнике, правая была прижата к груди.

И она увидела, что Гофер-Прери – просто увеличенная модель всех тех поселков, мимо которых они проезжали. Только в глазах такого человека, как Кенникот, он мог быть чем-то исключительным. Скученные низкие деревянные дома нарушали однообразие равнины не больше, чем его нарушила бы какая-нибудь ореховая роща. Поля набегали на город и проносились дальше. Он не был защищен и сам никого не мог защитить. В нем не было и намека на достоинство и зарождающееся величие. Только красный элеватор и несколько обитых железом церковных шпилей возвышались над общей массой зданий. Просто лагерь на переднем краю цивилизации, рабочий поселок на краю света. Жить здесь нельзя. Немыслимо. Невозможно.

Люди здесь должны быть так же неказисты, как их дома, так же плоски, как их поля. Она не может оставаться здесь. Придется порвать с этим человеком и бежать.

Она покосилась на мужа. И сразу почувствовала себя беспомощной перед его зрелой силой и была тронута его волнением, когда, отбросив в сторону книжонку, он нагнулся за чемоданами, а потом поднялся с пылающим лицом и торжественно провозгласил:

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 23 >>
На страницу:
5 из 23