Сумерки богов

Ульфрун остановила его на полпути. Ей не хотелось испытывать свою силу против его, потому что противник был подобен разъяренному, безумному быку. Нет, она просто уклонилась от удара, который наверняка смог бы рассечь её тело от макушки до промежности, а потом развернулась на носках, когда Хеймдул неуклюже прошёл мимо. Прежде чем он успел оценить обстановку, топор Ульфрун очертил узкую дугу; он попал высоко, у основания его черепа. Хрустнула кость. Хлынула кровь. И крик Хеймдула превратился в хриплое бульканье. Его меч выпал из обессилевших рук.

Ульфрун ослабила хватку на рукояти топора.

Но даже с глубоко вонзившимся в позвоночник клинком пораженный норвежец продолжал идти, волоча ноги по взрыхленному и забрызганному кровью снегу. Он пошатнулся, наполовину обернулся и наконец рухнул на землю, как детская марионетка, у которой отрезали верёвочки.

Вновь воцарилась тишина.

С севера раздалось гулкое эхо грома.

Ульфрун выдохнула, а затем задышала часто и прерывисто. Пошатываясь, подошла к телу Хеймдула и здоровой рукой схватилась за рукоять топора. Ульфрун немного его раскачала, потом поставила ногу на затылок убитого и выдернула лезвие.

Кряхтя от усилия, она ударила его снова. И снова. С каждым ударом раздавался звук бойни – хруст хрящей и треск сухожилий, мягкое хлюпанье окровавленной ткани, разрывающейся под давлением стали, скрежет расщеплённых костей; на третьем голова Хеймдула отделилась от тела.

Ульфрун наклонилась и схватила ее за гриву спутанных от крови волос.

– Один! – взревела она, размахивая отрубленной головой своего врага в сторону северного горизонта. – Один! Смотри сюда! Смотри…

Она снова пошатнулась, когда внезапная болезненная усталость лишила её сил. Облака над головой кипели и пульсировали; вечнозеленые деревья раскачивались, как гибкие девы, танцующие под недоступную никому мелодию. На поле, где убийца встретил убийцу, остались только убитые… и они тоже кашляли и вздыхали перед её расплывчатым взором – море красного и белого, плоти, крови и разорванных кольчуг, чьи стальные края угрожали напасть на неё.

– О-Один!

Ульфрун Железная Рука прошла десяток шагов, прежде чем бледный свет солнца внезапно померк. Она опустилась на снежную корку, а затем повалилась набок, всё ещё держа волосы Хеймдула в своих пальцах. Она лежала неподвижно, и её накрыла темнота, словно уютное покрывало.

Она не знала, как долго так пролежала. Время не имело никакого значения. Минута, день, год, целая жизнь – всё было для неё одним, но мир вращался, ветер вздыхал, и вдалеке она слышала рокот грома, похожий на боевые барабаны Асгарда. Ульфрун неумолимо чувствовала, как жизнь снова возвращается в её тело. Она согнула замерзшие конечности, двигая мышцами и сухожилиями, несмотря на бесчисленные мучительные уколы, желая ослабить хватку пальцев на волосах мертвеца. Женщина медленно перевернулась на спину и открыла глаза. Наступила ночь, и сквозь разрывы в облаках мерцали мрачные зелёные огни.

Вздрогнув, она осознала, что не одна.

Ульфрун резко выпрямилась, вцепившись в оружие. В обрубке запястья внезапно вспыхнула острая боль; хотя прошли годы, воспоминание о сокрушительном ударе, отделившем её руку от тела, было достаточно сильным, чтобы сквозь стиснутые зубы вырвался вздох. Она зарычала от боли.

Рядом стояло зловещее существо, едва освещенное тусклым изумрудным светом, просачивающимся с небес. Оно имело очертания человека, хоть и сгорбленного и такого же искривленного, как посох, на который он опирался; незнакомец был одет в просторный плащ и низко надвинутую широкополую шляпу. Из кромешной тьмы сверкал единственный злобный глаз.

Ульфрун выругалась про себя. Она знала его, знала ещё с детства – с тех пор, как он выделил её среди других и наставил на путь величия. Она позвала, и он пришел. Серый Странник; Бог-Ворон; Бог повешенных; отец и предводитель асов.

– Я испачкала землю их кровью, Всеотец, – сказала она. – Кровью этих христолюбцев и клятвопреступников!

Из горла незнакомца вырвался низкий и безжалостный смешок.

– Все они ni?ings. Жалкие и развращенные. Приспешники Белого Христа наводняют Мидгард, как паразиты. – Его голос был резким и скрипучим. – Но час их гибели приближается.

Когда сочтены годы, девять на девять на девять,
И снова смрад войны веет как дыханье дракона;
Когда Фимбулвинтер скроет бледное солнце,
Чудовищный Змей будет корчиться в ярости.

Ульфрун села на корточки.

– Уже пора?

– Уже давно пора, дитя человека, – сказал странник. – Собери ?lfhе?nar и berserkir, сыновей Волка и сыновей Медведя, и ступай на землю Вороньих гётов. Белый Христос пошлёт и своего защитника, и там вам придётся вступить в битву. Но будьте готовы, – предостерёг незнакомец. – Наблюдайте за тем, как волк пожирает луну, и ждите, пока змеиные кольца сотрясут землю! И только тогда сможете постичь то, что ищете!

– Сарклунгр, – ответила Ульфрун поражённым шёпотом.

– О, могучий Ранящий клинок! Выкованный в тёмном пламени королевства карликов Нидавеллир и отданный твоему сородичу Сигфроду Вёльсунгу, чтобы отомстить дракону за убийство его народа. Даже сейчас он покоится под волнами озера Венерн.

Из великих глубин, из вод поднимается курган
Каменный зал Арана, где обитает
Отродье Ёрмунганда, Злостного Врага,
И гремят его жуткие кости, и предвещают конец.

– Достань клинок, Дочь раздора! Вытащи его из безжизненного черепа дракона и сражайся им против защитника Белого Христа! Разорви того на части! Сдери плоть с его позвоночника и переруби все рёбра! Вытащи лёгкие из разорванного трупа! И пусть его кровь призовёт сброд этого Пригвождённого Бога в Асгард!

– Покончим с ними раз и навсегда, – сказала Ульфрун сквозь стиснутые зубы, поднимаясь на ноги. Вдалеке прогрохотал гром, и, прежде чем его эхо успело затихнуть, Серый Странник исчез. Она осталась одна.

Ульфрун Железная Рука нетвёрдо подошла к тому месту, где лежал её топор, прислонённый к неподвижному трупу Хеймдула Клятвопреступника.

– Скоро, – пробормотала она, выпуская облако пара на холоде. – Скоро всё это закончится.

2

Земля Вороньих гётов, северный берег озера Венерн

Начало весны 1218 года от Рождества Христова

Факелы мерцали, отбрасывая тонкий оранжевый отсвет на процессию, пока та двигалась через ряды ясеней и дубов. Трижды по девять мужчин и женщин спускались с увенчанных крепостью высот Храфнхауга – утёса в форме корабля, который люди называли Вороньим холмом. Они шли в зловещем молчании. Это было не свадебное и не похоронное шествие, ведь не было звуков ни флейты, ни барабанов, ни пения, возвещающих о радости или скорби. Лишь звон боевой сбруи и скрип изношенной кожи; каждый носил на себе варварские великолепия ушедшей эпохи – древние кольчуги из бронзы и железа, волчьи шкуры и черепа, пояса из медной чешуи и нагрудные знаки из кованой меди. Северная бледность терялась под витиеватыми татуировками, сделанными из золы и вайды, под разводами и мазками сажи и пепла, которые придавали им особый вид – скорее звериный, чем человеческий. Руки с чёрными ногтями сжимали топоры и вложенные в ножны мечи или цепко держали увешанные перьями древки коротких копий.

Они шли по тропинке, ведущей к кромке воды, к ветхому причалу, где ждала маленькая лодка, крепко привязанная к деревянным сваям. Береговая линия образовывала естественный залив – глубокую бухту Скервик, где чёрные воды озера Венерн плескались о крутой, покрытый снегом склон Вороньего холма. Когда процессия приблизилась к причалу, мужчины и женщины расступились, чтобы позволить одному из них пройти вперед. Этот человек был мельче остальных, закутанный от макушки до икр в шкуру огромного серого волка, сверху которой всё ещё красовался череп. Голубые глаза, смотревшие из-под густых бровей зверя, казались угрюмыми и злыми.

Самая старшая из женщин, крепкая и седовласая, некогда воительница, кожа которой была испещрена больше шрамами, нежели морщинами, подошла к маленькой фигурке.

– Диса Дагрунсдоттир! – сказала она твёрдым как кремень голосом. – Судьба призывает тебя. Она требует от тебя занять место в тени Человека в плаще. Ты принимаешь призыв?

Из-под волчьего черепа сверкнули глаза; маленькая фигура ничего не ответила.

– Принимаешь? – прогремела старуха, нахмурившись.

И Диса Дагрунсдоттир, которой в следующее новолуние исполнится шестнадцать лет, выпрямилась во весь рост и сбросила с плеч шкуру древнего зверя, от которой воняло потом, дымом и запёкшейся кровью. На ней была длинная чёрная туника, подпоясанная на талии и украшенная вышивкой из рун, выполненной серебряной нитью. Хоть девушка была маленькой и худой, у неё были проницательные, голодные глаза хищницы. Как и у других присутствующих женщин, на правой щеке Дисы красовалась татуировка в виде ворона; это указывало на её принадлежность к древнему роду, на сестринство, столь же древнее, как сам Храфнхауг. Диса тряхнула головой, отчего костяные амулеты с вырезанными рунами, вплетённые в её чёрные волосы, щёлкнули друг о друга, как нетерпеливые мысли.

– Принимаешь?

Тонкие губы Дисы растянулись в оскале, который говорил не столько об огне юности, сколько о давно лелеемой отвергнутой мечте. От резкого дыхания девушки шёл пар.

– Да.

Старуха долго смотрела на Дису, пока висело неловкое молчание, её изуродованное лицо было непроницаемо. Наконец она кивнула.

– Тогда иди и докажи, что достойна, – на этом старуха сделала шаг назад.

Нахмурившись, Диса Дагрунсдоттир прошмыгнула мимо нее и направилась к концу причала. Затем запрыгнула в лодку и уселась на скамье на носу. Старуха махнула рукой; двое из процессии, мужчина и женщина, последовали за Дисой. Мужчина вскарабкался на борт и взял весла, а женщина отвязала веревки, крепко удерживающие лодку у причала, и толкнула; после чего прыгнула в лодку в последний момент и заняла место у румпеля.