Незабытые чувства

– Что у меня?

– Черный пацаненок с гипсом на руке.

Повисает долгая пауза. Алёна не торопится с ответом. Хотя что такого сложного я спросил? Но она начинает сильно нервничать, кусает губы, в глазах снова появляется паника.

– Твой или Ласки? – напираю я. – Очень на тебя похож. Сколько ему? Три?

– Да, почти три, – помедлив, отвечает Алёна, взяв себя в руки.

Неужели мои догадки верны? Вот так поворот.

– Твой или Настин? – повторяю вопрос, который со вчерашнего дня не дает мне покоя.

– А если мой?

– От него родила?

Снова повисает пауза, и смятения на красивом лице становится еще больше. Маска холодности вот-вот окончательно слетит. Челюсти Алёны плотно сжимаются.

– Пацан Слуцкого? – Еще немного, и я выйду из себя.

– Это имеет какое-то значение?

– Имеет.

– А мне кажется, что нет.

– Нет? – завожусь я. – Почему правду было не сказать? Зачем так отвратительно расставаться, причинять боль другому человеку? Я бы в любом случае тебя отпустил, Алёна. По-хорошему к тебе тогда ведь отнесся. Со всей душой. А ты рассталась со мной, как сука, узнав, что от него забеременела? – выливаю на нее свои догадки.

Мои слова летят в цель. Ледяная броня слетает с хладнокровного лица. Глаза Алёны расширяются, и от ее невозмутимости не остается и следа. Не такая стерва, какую из себя строишь, да?

Но я и сам сейчас новый удар под дых получил, сложив пазлы в своей голове, когда увидел ее реакцию.

– Надеюсь, после этой новости тащить на дно не возникнет желания? У меня ребенок на руках.

Как такового подтверждения или опровержения своих слов я не слышу.

– Ну почему же, – хочу «дожать» Алёну. – Наш общий знакомый из тюрьмы вряд ли выйдет. Мы оба это прекрасно понимаем. Ты поэтому и сменила фамилию? Тебя прессовали из-за его долгов и проблем? Или в чем причина? А салон случайно не Гончарову продала? Как-то я просил Костю узнать, как у тебя дела. Справки он навел, но про то, что ты стала мамой, и слова не было озвучено. С документами Белова я тоже вчера ознакомился. Суммы по трем ранее открытым секциям внушительные прошли. Мне дальше-то копать? Может, еще что интересное всплывет? Или сама расскажешь?

Алёна делает шаг в сторону, но я не даю ей пройти, опять преграждая путь.

– Нечего мне тебе рассказывать. В моей жизни всё замечательно, меня никто не прессовал и не прессует. Гончаров помог с продажей салона. Это я попросила его ничего не говорить, если ты вдруг когда-нибудь обо мне спросишь. Про своих детей, мужей и любовников я не обязана ни перед кем отчитываться. Занимаюсь любимым делом, воспитываю ребенка и не лезу в чужую жизнь. Чего и тебе желаю. Со следующего месяца с людьми из вашего фонда, в том числе и с тобой, будет работать моя помощница. Всего доброго.

– Доброго? – Я останавливаю Алёну, беря за локоть. – По-твоему, так оно выглядит? А мне казалось, иначе.

– Мне больно, Янис Артурович, – с выражением говорит Алёна и переводит глаза на руку, которой я сжимаю ее кожу.

Отпускаю Шипиеву. Или Ковалёву. Никак не могу привыкнуть к ее новой фамилии. Провожаю Алёну долгим взглядом. Нет, в голове не укладывается, что она мама мальчика. Действительно родила от этой мрази ребенка?

Тру ладонью подбородок и лезу в карман брюк за телефоном. Гончаров вне зоны доступа сети. Его секретарша говорит, что у Константина Сергеевича срочное совещание. Совещайся, Костя, а я как раз тут порешаю дела и подъеду к тебе на несколько вопросов. Ты охренеешь от полета моих мыслей.

Встретив на парковке Белова с журналисткой, вместе с ними захожу в спортивную школу. Я листаю план, по которому будет сниматься материал для телевидения, и, расположившись на скамейке, делаю пометки в голове, на какие даты внести изменения в распорядок дня.

Помощница твоя будет заниматься проектом, Алёна, да? Помечтай. Сегодня же юристы внесут один ключевой пунктик в договор, и считай, у тебя эксклюзивные условия и больше нет права голоса. Всё для тебя, красавица.

– Вот этот кусок видео хочу, чтобы отсняли и добавили для эфира, – говорю я, открывая галерею в телефоне, и показываю Гумшиной, что именно хочу видеть.

Ее брови удивленно ползут вверх.

– Красиво. Но зачем? – недоумевает Варвара.

– Мы же финансируем эти секции? – отвечаю вопросом на вопрос. – Значит, наше желание – закон.

В данном случае – мое. Давно хотел посмотреть вживую, как Алёна кружится на катке. Поворачиваю голову и, заметив Шипиеву-Ковалёву на льду в компании детей, отвлекаюсь и не свожу с нее глаз. Красивая. Стройная. Притягательная. Наркотик, одним словом.

– Хорошо, – задумчиво тянет Гумшина и тоже переводит взгляд на Алёну. – Может, вы и правы, Янис Артурович. Девушка славная. Смотреться будет эффектно в кадре. К тому же бывшая фигуристка. Я сейчас к ней подойду. Как раз и отснимем, пока она на льду с детьми. Да?

– Да.

«Попытайте счастья, Варвара», – усмехаюсь мысленно. Шипиева из принципа ничего такого делать не станет.

Однако, к моему удивлению, Алёна соглашается. Мастерски выполняет все, о чем я просил Гумшину, но напоследок награждает меня таким взглядом, что ощущаю себя конченым мудаком. Особенно когда Шипиева уходит с катка, держась рукой за живот и прихрамывая на правую ногу.

12 глава

Телефон разрывается на приборной панели, как сумасшедший. Я перевожу звонки на Инну и жду Шипиеву на парковке. Откидываюсь на спинку сиденья и тянусь к сигаретам. Спорт и курение несовместимы. Пора завязывать с пагубной привычкой. Но щелкнув зажигалкой, я затягиваюсь, выпуская струю дыма в окно. Это успокаивает. Ненадолго.

Алёна появляется на горизонте лишь спустя полчаса. Смотрю, как она со спортивной сумкой медленно идет к машине и с кем-то опять разговаривает по телефону. Подходит к серебристому седану и забирается в салон. Долго сидит и уезжать не торопится.

Я тоже.

Даже объяснить не могу, зачем ждал Алёну столько времени. Убедиться, что с ней всё в порядке? Неужели травма ноги дает о себе знать? Видимо, дает. Как и мои периодические мигрени. И какие-то неотпустившие эмоции и чувства, от которых жжет в груди. Дискомфорт становится чуть тише, когда машина Алёны трогается с места и покидает парковку. Разжав кулаки, смотрю по сторонам, понимая, что дышал через раз все это время. Да-а… С таким успехом лучше и впрямь завязывать с нашими встречами. Добром они не кончатся. Хотя у нас с Алёной разные представления о доброте. Моя явно почеловечнее выглядит.

– Янис Артурович, хорошо, что вы ответили, – быстро тараторит Инна, когда я включаю громкую связь. – Вам звонил отец и просил подъехать к нему. Он сейчас встречается с Вахрушевым по тендеру. Константин Сергеевич тоже перезвонил. Сказал, что будет в офисе до шести, а потом улетает в Новокузнецк.

Поднимаю запястье Смотрю на часы, прикинув в уме, что с отцом и Вахрушевым переговоры затянутся надолго. Вряд ли я успею оказаться в двух местах одновременно. Но по телефону не хочу задавать Косте интересующие меня вопросы. Впрочем, нет никаких гарантий, что получу на них правдивые ответы. Гончаров привык в свою пользу поворачивать любую ситуацию и выходить сухим из воды. А мне бы не хотелось перегибать палку в отношениях с Алёной и тешить свое любопытство за счет ее нервов. Но эта тяга к Шипиевой выше моих моральных сил и нравственных убеждений. Как бы я себя ни сдерживал.

По дороге к отцу набираю Рину, чтобы спросить, как она себя чувствует и нужна ли помощь. Эрик укатил в командировку, оставив жену и ребенка на меня.

Светлая часть нашего семейства упадническим голосом сообщает, что сегодня справится сама, но если есть время и желание повозиться с мелочью, то меня будут рады видеть в стенах гостеприимной квартиры Багдасаровых.

– Хорошо, постараюсь, – отвечаю я и завершаю разговор, снова возвращаясь мыслями к Алёне и проводя параллели.

Она теперь так же возится каждый вечер с ребенком. Трехлетним. От Слуцкого. С ума сойти.

Желание наплевать на встречу с отцом и Вахрушевым становится только сильнее. Я мечтаю посмотреть Косте в глаза, когда спрошу у него про нормальную жизнь Шипиевой.

Избавиться от наваждения не помогают ни скучные переговоры, ни деловые звонки, ни даже тот факт, что в пять сорок семь я поднимаюсь в офис к Гончарову. Все мысли крутятся возле Алёны и нашей сегодняшней встречи. Вчерашняя тоже оставила след в душе. Картинка, как Алёна обнимает и успокаивает маленького черноволосого пацана в гипсе, никак не выходит из головы.