Дороже всего на свете

Осознание, что мы заходим слишком далеко, приводит в чувство. Я разрываю поцелуй и пытаюсь сбежать, но Леон ловит за руку и снова сжимает в объятиях, требовательно и жестко вгрызаясь в мой рот. Разум будто заволакивает густой пеленой тумана.

Руки Дамианиса нахально блуждают по телу, и кажется, что я вся горю. От нашего тесного контакта перед глазами рассыпаются искры.

Еще одна попытка вырваться заканчивается тем, что неуклюже запинаюсь, и мы оказываемся на песке. Уткнувшись лицом в мои волосы, Леон шумно дышит. Оба замираем и лежим не двигаясь несколько секунд.

– К себе иди, – хрипит он. – И не попадайся мне больше на глаза. В планах не было тебя трахать.

Первый порыв – ударить Дамианиса. Сам набросился, не отпускал, лапал везде, где только можно, а теперь нужно прятаться по углам, чтобы его не провоцировать. Ведь он, оказывается, и не думал ко мне прикасаться! Леон точно не в своем уме. Хам!

Вскакиваю с песка и стремглав несусь в дом, ругая себя на чем свет стоит. Посмотрела башенку? Прогулялась?

Пока моюсь в душе и смываю поцелуи Леона, чувствую, как горит лицо, а пульс зашкаливает.

В кровати я долго ворочаюсь и таращусь в темноту, продолжая ощущать на теле руки и губы Дамианиса. Проклинаю его последними словами за то, что так глубоко въелся в душу. И себя заодно, потому что внизу живота ноет. Я хочу продолжения, хочу попасться этому мерзавцу на глаза прямо сейчас.

Не помню, во сколько засыпаю, но просыпаюсь позже обычного от яркого, возбуждающего сновидения, в котором все заканчивается той же страстью, что и на острове… Приятные мгновения сна тают. В спальне никого нет. И во мне тоже пусто.

Хочется застонать от отчаяния. Что происходит в голове? Лучше бы я занималась чем-то полезным, например подбирала пароли, а не вспоминала все это!

Освежаюсь в душе и выхожу на завтрак. На кухне застаю Ярошевича. Он жует мясо и выглядит угрюмо.

– Доброе утро. – Я включаю кофеварку. – Тамара и Мия в саду?

– Только что вышли, второй раз уже. А утро, кстати, было три часа назад. Сейчас уже полдень, – говорит он, показывая на свои часы.

Перехватываю его взгляд. Что с Даном сегодня?

– Не с той ноги встал?

– Я хотя бы встал, – отвечает он. – В отличие от тебя и Дамианиса.

– И что это за издевка и одновременно предостережение в твоем тоне? – решаю уточнить.

Почему-то кажется, что вчера у горячей сцены на берегу были свидетели.

– Не стоит обольщаться насчет Леона, – печально ухмыляется Ярошевич, громко стуча приборами по тарелке. – У вас ничего не получится.

– Почему? – спрашиваю я.

Дан молчит, усиливая напряжение. Собираюсь попросить его продолжить, но входит Дамианис.

– Раз начал, не останавливайся, – говорит он. Смотрит недовольно, взгляд колючий и злой.

Леон проходит в центр кухни и застывает.

– Спелись, значит, – обращается он к Ярошевичу. – Я же предупреждал, чтобы ты следил и не сближался, верно?

– Мы изначально были командой, по своей воле шли за тобой, а Александра не знает всех нюансов. Гроу ей жизнь испортил, ты хочешь добить? Мы зажаты со всех сторон. Не честнее ли сразу ее отпустить?

– Мы оба знаем, что будет, если сразу отпустить, – возражает Леон.

– Тогда расскажи ей, – напирает Дан.

Дамианис сжимает челюсти и глубоко вздыхает. Подойдя к бару, он берет бутылку виски, откупоривает ее и делает несколько глотков прямо из горлышка.

– Понятно, – хмыкает Ярошевич.

– Я вообще-то тоже здесь! – вставляю свои пять копеек.

– Вот и отлично! – Дан складывает приборы в тарелку. – Тогда узнаешь от меня, – говорит он, смотрит пристально. – Все договоренности с твоим отцом нарушены. Но это не самое страшное, что могло произойти. Ты замужем за человеком, который…

– Который уволит тебя, если сейчас не замолчишь, – перебивает Дамианис. – Иди, я сам все скажу, – добавляет он уже тише и наливает алкоголь в два бокала. Ставит один передо мной. – Пей, – приказывает.

Его взгляд по-прежнему тяжелый и мрачный.

– Я не хочу…

– Пей, я сказал, – настаивает Леон, садясь напротив.

13 глава

Атмосфера в кухне накалена от напряжения, в груди снова начинает ныть сердце. Я тянусь за бокалом и делаю глоток виски, однако не ощущаю во рту никакого вкуса, словно это вода.

Алкоголь уже не помогает забыть о том, что превратило мою жизнь в один сплошной кошмар. Когда не думаю о случившемся, отвлекаюсь на работу, загоняя свои чувства подальше, жить будто становится проще. Только это иллюзия. Не станет проще.

Я совершил немало плохих поступков в жизни, но такого… Видимо, это расплата. Хотя, по-моему, слишком жестокая. Несправедливо жестокая по отношению ко всем, кого затронула.

Жду, пока Александра выпьет содержимое своего бокала и сядет на стул. То, что я собираюсь ей сказать, отягощено невыносимым чувством вины.

– Твой отец… – произношу с трудом. – Его больше нет в живых.

Правда звучит резче, чем хотелось бы, и я вижу, как она поражает Александру. Ее глаза мгновенно наполняются ужасом и непониманием, она сжимает в руках бокал, и кажется, будь в ней столько же силы, сколько во мне, она раздавила бы его на мелкие осколки.

– Этого не может быть… – Ее голос дрожит, словно тонкая струна на грани разрыва.

Александра как будто борется с моими словами, стремясь оттолкнуть их от себя. Почти так же, как я все эти дни пытаюсь сбежать от неотвратимой реальности. Но сбежать невозможно. Никому.

Даю ей время осмыслить услышанное и справиться с болью. Хотя моя собственная – всегда будет в два раза больше. Не уверен, что вправе сравнивать, но это так. Двойная, а то и тройная ответственность, ведь моя дочь потеряла родную мать из-за моих же ошибок.

Взгляд Александры будто проходит сквозь меня. Она качает головой, на мгновение замирает. Возможно, ее внутренний мир разрушается сейчас и выстраивается заново, собирая воедино все случившееся за эти месяцы.

– Ты не мог… – Ее тон насыщен страхом и гневом. В глазах стоят слезы отчаяния.

Смог. Не специально, но смог. Хотя какая разница, намеренно или нет? Я это сделал.

– И ты столько дней молчал… Ты… – Александра осекается. Выглядит она так, будто сейчас рухнет в обморок.

Надеюсь, этого не случится. Мне достаточно ее недавнего шока после укуса насекомого. В тот момент сам был в шоке и всерьез опасался, что отлечу мозгами.