Сделка с совестью

– Болит.

Я улыбаюсь, а цветок снова хмурится. Но мне смешно вовсе не потому, что ей больно. Навеяло воспоминания.

– Несколько лет назад моя бабуля ногу сломала. В двух местах. Очень серьезно. Дед нанял женщину, чтобы приглядывала, пока он на работе, а вечером мчался домой и проводил с женой все свободное время: бульоны варил, по дому хлопотал, хотя мог на сиделку свалить эти рутинные обязанности. Кормил Варю с ложечки и следил, чтобы она съедала все до последней крошки.

– К чему ты мне это говоришь? – бесцеремонно перебивает цветок.

– К тому. Ты почему такая невежливая? Дослушай сначала.

Алёна фыркает, но замолкает.

– Бабуля плохо восстанавливалась, кость неправильно срослась. Пришлось заново ломать, ад начался по второму кругу. А Варя совсем не привыкла сидеть на месте и на фоне этого впала в жуткую депрессию. Стала сериалы смотреть бразильские, чтобы отвлечься, а потом ее вроде как затянуло. И вот каждый вечер дед домой приходил и начинал интересоваться, как поживают ее Хулио Игнасасы, а она ему в подробностях рассказывала: кто с кем поругался, переспал, кто на ком женился. Он так внимательно слушал, всегда вопросы задавал, словно ему и впрямь было это интересно. Я тогда в недоумении пребывал, думал, что Рим совсем умом тронулся: какие-то мыльные оперы обсуждает, бабские истерики. Чуть позже до меня дошло, зачем он это делал. Варя ведь плохо шла на поправку, мало ела, двигаться толком не могла, подсела на сериальчики и там нашла отдушину, а дед сильно переживал за нее, вот и разбалтывал, отвлекал, смешил и возвращал к жизни подобными окольными путями. Только по ночам выходил на террасу, когда бабушка засыпала, и взатяг полпачки выкуривал за раз. Прогнозы так себе врачи давали. Рим боялся, что Варя больше никогда не встанет. К чему я это рассказываю, Алёна? Ты правильно заметила. Я очень чуткий. А еще нежный. Да, хочу тебя заполучить, но и сильных чувств, как у деда с бабулей, тоже хочу. В силу характера бываю крайне темпераментным, трудно себя сдерживать, но я стараюсь не особо хулиганить. Очень стараюсь.

Алёна еще сильнее начинает хмуриться, и это подстегивает меня.

– Болит, говоришь? – Тянусь рукой к стройной коленке, облаченной в джинсу, уверенно кладу на нее свою ладонь. – В каком месте, цветочек? Давай подую? А хочешь, вместе сериалы будем смотреть, а потом Хулио Игнасасов обсуждать?

– А по ночам ты будешь выкуривать за раз пачку сигарет и однажды умрешь от рака легких? Нет. Спасибо, – произносит Алёна, смягчаясь. – Ты, конечно, мастак по ушам ездить. И руки распускать. – Она бьет меня ладошкой по руке. – Вместе с языком. Понимаю, почему девочки Шаны от тебя пищат. Со мной такое не прокатит, Ян. Здравый смысл – мое все.

– О серьезных вещах, между прочим, с тобой говорю, Алён, а ты высмеиваешь мои чувства. Жаль, что в спорт вернуться хочешь, но не получается. Иногда нужно уметь отпускать то, что больше не твое. Иначе можно сломаться.

– Отпустить… А если не отпускает? – Губы цветочка жалобно кривятся.

– Всё в твоей голове. Изменишь мышление – остальное поменяется следом за ним.

– Ты говорил, что боксом занимался. А сейчас? Отпустило? – спрашивает Алёна с вызовом.

– Сам бросил. Тоже из-за травмы. По голове так съездили, что в больничку загремел. Гематома с огромную шишку была. – Показываю сжатый кулак. – Рассосалась, но с тех пор я пересмотрел свои взгляды на жизнь. И риски для нее минимизировал. Дома грушу пинаю – хватает за глаза. А у тебя?

– У меня нет дома груши, но приобрести не мешало бы. Спасибо за идею.

– Я про травму.

Алёна долго молчит, будто не хочет говорить, а потом все же тихо начинает:

– В первый раз я на тренировке неаккуратно упала. Девочки из команды «помогли».  Завидовали или просто невзлюбили, не знаю. Намазали коньки какой-то гадостью, а я в итоге выбила колено, упав. Но серьезную травму получила позже. Из-за него же. Глупо. Обидно и нелепо все вышло. На отчетных соревнованиях. С двойного флипа упала. Это был крах. Всему. Очнулась в больнице после операции и, как твоя бабуля, находилась в жуткой апатии. Мне было явно не до сериалов.

– Реабилитация?

– Была. Но после нее я опять загремела на больничную койку. Сейчас хочу тренером стать, чтобы с детьми заниматься. А потом видно будет. У меня страшная болезнь, Ян, – хитро улыбается цветочек, но в глазах даже намека нет на веселье.

Вопросительно приподнимаю бровь.

– Называется «Я сама». И она неизлечима.

– Ах вот ты про что, – ворчу я, понимая, в какую сторону уходит разговор. – Лекари тебе встречались плохие, потому и диагнозы неверные. Могу всё исправить. Бесплатно. Хочешь?

– Нет, – качает она головой, ухмыляясь.

– Лет тебе сколько, цветочек? – Этот  вопрос не дает мне покоя.

– Какая разница? – Алёна снова выразительно хмурится.

– А вышка имеется?

– Возможно.

На пару минут воцаряется молчание.

– Заедем в Макдак? Есть охота. Весь день на ногах, не успел толком перекусить. Лишь кофе утром выпил. А потом вернемся на базу.

– Только есть будешь в машине.

– Тебе что-нибудь заказать? – спрашиваю я, скользя глазами по пухлым чувственным губам.

– Минеральную воду. Без газа. И больше никаких поцелуев и рук.

Ну какая же язвочка.

– Воду? – передразниваю. – И листик салата? А потом еще один обморок. Но уже настоящий. Да?

Алёна награждает меня недовольным взглядом.

Ладно. Не мое это дело. Пусть ничего не ест. Но на всякий случай заказываю много еды и даже обещанное мороженое. Цветочек отрицательно качает головой и берет из пакета только бутылку воды. Я же с аппетитом съедаю несколько булок с котлетой и иногда ловлю на себе насмешливый взгляд. Раздражаю, говоришь? Темнишь ты что-то, Алёна.

На удивление, остаток дороги цветок нормально общается. Или ей совсем хреново, и не осталось сил на препирания. Мы почти подъезжаем к базе, когда Алёна вдруг подбирается и кивает куда-то в сторону.

– Ян… – испуганно шепчет она, трогая меня за руку, которая лежит на руле.

– Вижу, – шумно выдыхаю я, сбавляя скорость.

Осматриваюсь по сторонам, чувствуя, как спину окатывает холодным потом. Я пиздец как боюсь собак. С детства. После того как одна укусила, когда подошел ее погладить и не ждал, что на меня кинутся. Поэтому овчарку отца, Джо, обхожу стороной и не контактирую. Не мое это. А тут их целая свора! Нападают на женщину в темном пуховике. Она отбивается сумкой, но тщетно. Их как будто это только сильнее раззадоривает. Если не прийти на подмогу несчастной, то все может закончиться очень и очень плохо и в чью-то семью сегодня придет горе. Я вовсе не против предотвратить беду, но что делать со страхом и ступором, который сковал внутренности?

– Посмотри, в бардачке есть что-то? – прошу цветок, не отводя глаз от собак.

– Что именно? – голос Алёны дрожит от напряжения.

– Должен быть электрошокер, травмат или баллончик с газом, – спокойно поясняю я, хотя отнюдь не спокоен. – Джип не мой. Друга. Он часто по работе с неадекватами дело имеет. Мерами предосторожности не брезгует. Что-то должно быть.

Сдаю назад, разгоняюсь, включаю дальний свет фар и резко торможу аккурат перед женщиной, которую псы уже валяют по земле и тянут за пуховик на части. Мне от одной этой картины дурно. Словно ролик в Ютуб смотрю. Только всё по-настоящему. Собаки пугаются громкого шума и яркого света, отступают. Остаются два бесстрашных волкодава. Возможно, среди них есть вожак. А если это так, то и сбежавшая свора может вернуться по его команде. Блядь.

Алёна протягивает электрошокер трясущимися пальцами.

– Жаль, ты раньше мне его не показал.

Мне сейчас не до шуток, цветок. Заглядывать детским страхам в глаза – то еще развлечение. Лучше бы в участок загремел, ей-богу.

– Машину водишь? – Я застегиваю пальто, оценивая обстановку на улице.