Отшельник

– Ну чего ты молчишь? Ты бы хотела, чтоб я подыскала тебе хорошее место?

Я молча кивнула, не в силах сказать ни слова.

– Ты не думай – работа не грязная. У них такие хоромы, как дворцы. Унитазы чуть ли не золотом покрыты. Там стерильней, чем в ваших операционных, и все автоматизировано. Будешь как сыр в масле кататься. Ну да, это, конечно, не научный центр и не частная клиника… но ты вряд ли смогла бы туда устроиться. Ты ж не дурочка и сама понимаешь… Может, брата со временем привезла б в больницу хорошую.

Глаза Ларки сверкали, и она явно была довольна собой. Люди невероятно любят кому-то помогать, это делает их значимыми в собственных глазах. Они начинают считать себя хорошими и добрыми, гордиться собой и натирать нимб синтетической тряпкой, не оставляющей ворсин. Почему именно ею? Не знаю. У меня перед глазами возникла именно такая тряпка из рекламы.

– Так, я сейчас позвоню Игорьку, он мне пробьет по картотеке, где требуется обслуга, мне сегодня запрос попадался на рабочем мейле, а ты собирайся – вместе полетим, нас там встретят. Я тебе и аванс выбью.

У меня возникло желание просто задушить ее в объятиях. Запищать и душить, душить, душить. Надо же. Ведь мы в школе и не дружили особо, а тут на тебе. Но я впала в ступор. Ларка подняла указательный вверх, набирая номер в сотовом.

– Гош, а Гош… глянь для меня, кому горничная недавно нужна была? Та нет. Нет же. Эта девочка не такая. Именно горничная настоящая. Да, и перезвони мне.

Прикрыла трубку ладошкой.

– У тебя если что со здоровьем все в порядке? Врачей сможешь обойти?

Я быстро закивала. На самом деле медосмотр мы в клинике каждый квартал проходили.

– Вот и чудненько. Судимостей не было?… Хотя, что я спрашиваю, какие судимости, если тут на лбу написано – «я честная, можете меня дурить».

Я рассмеялась впервые за нашу встречу, а может, и впервые за долгое время.

– Неправда.

– Правда-правда. Я помню, как мы тебя с Елисеевой обманули и сперли браслет, который тебе Генка подарил на день рождения. Дурында ты.

– Вы же его вернули.

– Конечно, вернули. Елисеева думала, это золото, а это просто железка желтая оказалась. Вот и вернули. Ой, мы такими сучками в школе были, и вспомнить стыдно.

Мне почему-то подумалось, что вряд ли она сейчас сильно изменилась. Но вслух я этого, как раньше, не сказала. Обижать ее было ни к чему.

– А ты, я смотрю, как была добрая душа, так и осталась. Нельзя, Надька, в наше время такой быть. Люди – звери, а то и хуже. Уж поверь мне. Я такого насмотрелась с работой этой…

***

Я подняла снова взгляд на маму.

– Надо, мам. Пора нам выбираться из нищеты этой. И, может, Митю получится в столицу привезти. Ты радоваться должна, что шанс такой появился. Главное, не грусти и отдыхай побольше. Если что, к Светлане Анатольевне обратись – она поможет обязательно. Обещала позаботиться о тебе.

Мама кивнула и руку мою сильно сжала, а у самой слезы на глазах.

– Ты прости меня, хорошо?

– О боже, за что?

– Что во так вот все… что не дала вам ничего. Сама с зарплаты на зарплату, и ты также… Может, надо было не за отца твоего выходить, а… за кого-то побогаче. Были же у меня всякие ухажеры-мажоры.

– Стоп! Остановись… не говори лишнее. Ты папу любила, и он тебя любил. И это самое дорогое, что у вас было. Деньги – не самое главное в жизни, мама!

– Главное… главное. Деньги – это свобода, Надя. Это возможность жить, как хочешь… возможность жить, понимаешь?

Она разрыдалась, а я обняла ее крепко и зубы стиснула.

– Не главное. Думаешь, у них, у богачей этих, дети не болеют и не умирают?

Но я знала, что она права. Будь у нас сейчас возможность, Мите уже давно стало бы лучше.

– Все хорошо у нас будет. Вот увидишь.

Потом к Мите пошла. Посидела у кровати, за руку подержала. Он спал так сладко и во сне совершенно не выглядел больным. Повзрослел так. Уже не малыш, как раньше.

Мне иногда снилось, как он бегает по двору и мяч гоняет. А мама смотрит на него и смеется громко так и счастливо, как никогда за последние годы, и папа наш живой еще. Просыпалась вся в слезах… потому что лишь во сне все это возможно. Мне б туда, в сон этот перебраться, где мы счастливы все и отец с нами, ласково улыбается, щурится от солнца и мать за плечи к себе прижимает.

***

– Надь, ну ты бы эти косы уложила как-то по-другому и платье покороче надела. Как из деревни какой-то. Ей-богу.

Осмотрела с ног до головы и поджала ярко-малиновые губы.

– Я и так из деревни.

Она рассмеялась, а я нет, только сильнее стиснула чемодан. На самолетах раньше никогда не летала, и мне было страшно до тошноты и дрожи в коленках. Но показать этот страх Лариске я не хотела. Она и так находит повод надо мной поржать, а я чувствую себя ужасно неуютно рядом с ней в ее красивых сапогах, полушубке и коротком фиолетовом платье. Нет. Не зависть. Я не знала, что это за чувство – мне оно было неведомо. Я никогда не хотела иметь что-то, как у других. Мне хотелось чего-то достичь самой, а когда этой возможности не было, то и зачем зацикливаться. Где-то видела цитату: «зависть – добровольное признание себя ничтожеством», я была с ней всецело согласна.

– Надь… смотри, как тот мужик пялится на тебя. Вон тот в очках у окна, аж шею вывернул. Ты такая хорошенькая. Если б приодеть тебя и прическу сделать, такого жениха б нашли тебе…

Я не смотрела ни на кого, меня от страха начало тошнить, и я с трудом старалась справиться с ним и с подступающими позывами вернуть свой завтрак обратно. У меня так всегда – если очень сильно нервничаю, меня начинает мутить.

– Ты вообще не изменилась. Есть мужики-ботаны, а ты баба-ботан. Уравнения, что ли, в голове просчитываешь или препарируешь кого-то?

Я ей не ответила, а отпила минеральной воды и уставилась на журнал.

– Самойловааа, а, Самойлова, а у тебя парень есть? Встречаешься с кем-то?

Я выдохнула и повернулась к ней. Что ж она неугомонная такая никак не успокоится. Впрочем, она и раньше такой была. Мне постоянно хотелось заклеить ей рот скотчем.

– Нет. Не встречаюсь.

– А как же Генка? Замуж после школы не звал?

Звал. И не только Генка звал. Но куда я замуж пойду, когда мама одна совсем и Митя без присмотра. Мне не до замужеств было, не до флирта, не до мужчин совсем. Я лет с десяти скрюченное тельце брата с мамой мыла, переодевала, кормила его с ложечки, книжки ему читала. Мне не до гулек было. Генка позвал и уехал из города, а Стас, наш физиотерапевт, тоже поухаживал какое-то время, понял, что мне не до этого, и женился на лаборантке Вале, которая таскала ему из дома пирожки. Правда, иногда пытался меня зажать на лестнице и получал по морде, матерился, потом извинялся, а через время все снова повторялось. Никак успокоиться не мог, что секса у нас не было… и ни с кем не было. Вышло так. Не специально. На медосмотре Елена Владимировна цокала языком и говорила, что для здоровья вредно мужика не иметь. А когда мне его иметь? Если не было времени даже поспать, не то что ходить куда-то.

– Ясно, ты своему Мите второй мамой заделалась и все на себя взвалила. Тетя Люда могла и о тебе подумать…

– Лар, давай не будем о моей семье, хорошо? Мне неприятно. Все решения, которые я принимала, были только моими. И дай бог всем такую маму, как у меня.

Я не хотела ее обидеть. Мать Лариски бросила их отца и укатила куда-то с молодым любовником, еще когда мы учились в седьмом классе. Она долго скрывала, но как-то наша классная бестактно брякнула эту новость на классном часе, отчитывая Лару за что-то.