Одиночка

«Все бендеровцы – евреи!»

На медведе скачет Завтра, так похожее на кому,

опоздавшего родиться или девушку с правилом.

Там георгиевской лентой заседание парткома

украшают  кавалеры Белой гвардии разлива.

Сбоку – только для проформы – Бомба пепел накопила.

Добавляет галстук нормы и частично сексапила.

«На миру и смерть красна».

Смерти с миром – не до сна.

«Напугали – голым задом».

«Обвалили рубль, гады».

«Одолжил бы, счёт пополнить».

«Мы нагнули всех по полной».

Едет Скрепа на лафете в чём-то чёрном, вроде рясы

и пытается из пушки пострелять по воробьиным

стаям. Те, бывает, ропщут: «Мол,  пальба» и точат лясы,

но клюют, что им скормили, а особенно – рябину.

Под Америкой сидящим тяжело – бормочет кто-то—

то ли дело наш смотрящий: жить даёт и жить охота.

Утро красит нежным све…

Сносят домики в Москве.

«Песни старые о главном».

«Перейду к вопросу плавно».

«Их там нет, но помогите».

«Вы в окошечко пройдите».

Едет Память на маршрутке с пожелтевшим манускриптом

и записывает даты на последнюю страницу.

Даты смерти и рожденья – покрупнее,

мелким шрифтом —

те из жизненных событий, что сумели сохраниться.

Государства-пассажиры только входят и выходят:

место есть – пока мы живы – светлой Памяти в народе.

Безымянное «вчера»

крутят– вертят шулера.

«Проходите на посадку».

«Навернул бы я с устатку».

«Эх, опять насрали мимо».

«На руках то шваль голима».

Едут дети на трамвае, кто-то прямо с Селигера,

бодро кликают иконки на айфонах и айпэдах.

Марширует на параде детский сад, и квакер Гера

рапортует ветеранам о свершеньях и победах.

Машут девочки руками под «Прощание славянки».

Жаль, дороги с дураками снова ссорятся по пьянке.

Как узнаешь что почём,

будешь тёртым калачом.

«Ну,  рыгнул в лицо спросонок».

«Развалили нас масоны».

«Вторгся в Божию обитель

беззащитный истребитель».