Шопоголик и брачные узы

Просто… сами понимаете. Присматриваюсь.

– Вы сделали превосходную покупку, – говорит Артур, глядя на мой бар. – У вас наметанный глаз. – Он улыбается и пишет что-то на квитанции.

– Я в этом не слишком уверена, – отвечаю я и скромно пожимаю плечами.

Хотя подозреваю, что именно так дело и обстоит: глаз у меня и вправду наметанный. Каждое воскресенье мы с мамой смотрели по телевизору «Антикварные гастроли»[1 - Популярная программа на Би-би-си, в которой антиквары-профессионалы разъезжают по стране и оценивают старинные предметы, картины и т. п. – Здесь и далее примеч. ред.], так что, вероятно, какие-то навыки у меня выработались.

– Прекрасная вещь, – замечаю я с видом знатока, кивая на большое зеркало в золоченой раме.

– Да, – отзывается Артур. – Хоть и современная…

– Само собой, – торопливо говорю я.

Разумеется, я вижу, что эта штука современная. Просто прекрасная вещь… с учетом того, что она современная.

Артур поднимает на меня глаза.

– Посуда для бара вас не интересует? Высокие бокалы… сифоны… У нас бывают очень оригинальные.

– О да-а-а! – Я широко улыбаюсь. – Конечно!

Высокие бокалы тридцатых годов! Сами подумайте – кому захочется пить из современных дрянных стаканов, когда есть антиквариат?

Артур открывает свою большую книгу в кожаном переплете, надпись на котором гласит: «Коллекционеры», и я преисполняюсь гордостью. Я – коллекционер! Круто, правда?

– Мисс Ребекка Блумвуд… Принадлежности для бара тридцатых годов. Ваш номер у нас есть, так что, как только что-то появится, я позвоню. – Артур пробегает глазами по странице. – Вас, я вижу, еще интересовали вазы венецианского стекла?

– Ой! Да, конечно…

Я и забыла про коллекционирование венецианских ваз. Честно говоря, не помню, куда и первую-то подевала.

– А также карманные часы девятнадцатого века… – Его палец скользит по строчкам. – Формочки для желе… Подушечки для иголок… – Артур поднимает голову. – Все эти вещи до сих пор актуальны?

– Ну… Пожалуй, карманные часы мне уже не так нужны. И формочки тоже.

– Понятно. А викторианские десертные ложечки?

Десертные ложечки? На кой черт мне понадобилась груда старых десертных ложек?

– Знаете что, – задумчиво произношу я, – скорее всего, я остановлюсь только на принадлежностях для бара тридцатых годов. Соберу по-настоящему хорошую коллекцию.

– По-моему, это мудро. – Артур улыбается мне и принимается вычеркивать строки из списка. – Увидимся.

Я выхожу из магазина, и улица встречает меня обжигающим холодом, в воздухе кружат редкие снежинки. Меня переполняет чувство глубочайшего удовлетворения. Ведь это фантастическое капиталовложение. Настоящий бар для коктейлей тридцатых годов – а скоро я подберу еще и коллекцию посуды к нему! Меня распирает от гордости.

Кстати, а зачем я выходила из дома?

Ах да. За двумя стаканчиками капуччино.

Уже год мы живем вдвоем в Нью-Йорке, на Одиннадцатой Вест-стрит, в зеленом, по-настоящему красивом районе со свежим воздухом. Все дома здесь с причудливыми балкончиками, а вдоль тротуаров высажены деревья. Прямо напротив нас кто-то постоянно наигрывает джазовые мелодии на пианино, и летними вечерами мы взбираемся на плоскую крышу, которую делим с соседями, разваливаемся на подушках, потягиваем вино и слушаем музыку (по крайней мере, однажды мы так делали).

Ввалившись в дом, я обнаруживаю в холле стопку корреспонденции, которую тотчас просматриваю.

Скука…

Скука…

Британский «Вог»! Ха!

Скука…

Ой. Мой счет из «Сакс» на Пятой авеню.

С минуту я пялюсь на конверт, а потом отправляю его в сумку. Это вовсе не означает, что я его спрятала. Просто Люку совершенно незачем его видеть. Я недавно прочитала статью «Не слишком ли много информации?» в одном очень хорошем журнале, и там говорилось, что надо отсеивать некоторые из происшедших за день событий, а не забивать утомленный разум друга или подруги всякими пустяками. Там было сказано, что дом – это убежище, и никто совсем не обязан знать все. С этим нельзя не согласиться.

Так что в последнее время я отсеиваю очень многое. Разные скучные, обыденные мелочи… к примеру, вроде счетов или стоимости новой пары туфель… И знаете что? Теория, по-видимому, абсолютно правильная: она буквально изменила наши отношения.

Сую оставшуюся почту под мышку и топаю вверх по лестнице. Писем из Англии нет, но сегодня я их и не ждала. Потому что сегодня… угадайте, что?! Мы летим домой! На свадьбу моей лучшей подруги Сьюзи! Дождаться не могу.

Сьюзи выходит замуж за Таркина – действительно славного парня, которого она знает всю жизнь. (Вообще-то он ее кузен. Но это законно. Они выясняли.) Свадьбу собираются праздновать в Гэмпшире, в доме родителей Сьюзи, – море шампанского, и лошадь, и экипаж… А самое главное – я буду подружкой невесты!

При этой мысли у меня ноет под ложечкой. Как я этого жду… Не только того, что стану подружкой невесты, но и того, что увижу Сьюзи, родителей, свой дом. Вчера до меня дошло, что я уже полгода не была в Британии, – это же целая вечность. И я пропустила, как папу выбрали капитаном гольф-клуба, а ведь это была цель всей его жизни. А скандал, когда Шиобан украла в церкви деньги и удрала на Кипр! А самое главное – я не присутствовала на помолвке Сьюзи, пускай даже она и примчалась в Нью-Йорк две недели спустя и показала мне кольцо.

Не подумайте, что я жалуюсь, – ведь мне здесь по-настоящему хорошо. Моя работа у «Берниз» просто превосходная, и жизнь в Вест-Виллидж замечательная. Обожаю бродить по маленьким улочкам, покупать пирожки к чаю в пекарне «Магнолия» субботним утром, а возвращаться через рынок. Вообще мне нравится все, что у меня есть здесь, в Нью-Йорке. Кроме мамочки Люка, пожалуй.

И все же. Дом есть дом.

Из-за двери нашей квартиры доносятся звуки музыки, и сердце замирает от предвкушения. Это же трудится Дэнни! Может, он уже закончил! Мое платье готово!

Дэнни Ковитц живет этажом выше, в квартире своего брата; с тех пор как я поселилась в Нью-Йорке, он стал моим лучшим другом. Дэнни великолепный, несомненно талантливый дизайнер – но пока еще он не добился громкого успеха.

Честно говоря, он вообще никакого успеха не добился. Минуло пять лет с того дня, как Дэнни закончил школу модельеров, – и до сих пор дожидается своего шанса. Но, как он говорит, стать известным модельером потруднее, чем звездой экрана. Если не знаешься с нужными людьми и никто из экс-битлов не ходит у тебя в папашах – забудь об успехе. Я всегда переживала за Дэнни: уж кто-кто, а он успех заслужил. И, как только Сьюз предложила мне быть подружкой невесты, я обратилась к Дэнни с просьбой сшить для меня платье. Вся соль в том, что на свадьбу Сьюз явится целая толпа богачей и знаменитостей. Глядишь, меня заприметят и начнут наперебой спрашивать, кто мой портной, имя Дэнни будет переходить из уст в уста – и карьера ему, считай, обеспечена!

Мне не терпится увидеть, что же он сотворил. Наброски, которые Дэнни показывал мне, были изумительны – а платье, сшитое на заказ, конечно, отличается куда более тщательной отделкой, чем то, что продается уже готовым. Корсет, например, будет с костяными пластинами, украшенный ручной вышивкой. И еще Дэнни предложил маленький бантик с блестками – правда, необычно?

Единственное, что меня немного – совсем чуть-чуть – беспокоит, это что до свадьбы всего два дня, а платье я до сих пор не примерила. И даже не видела. Этим утром я названивала Дэнни в дверь – напомнить, что уезжаю сегодня в Англию, и когда он наконец доплелся до порога, то пообещал закончить все к обеду. Сказал, что у него манера такая – замысел должен дозревать до самой последней минуты, – и тогда происходит всплеск адреналина и вдохновения, и он начинает работать с необыкновенной быстротой. Он всегда только так и работает, заверил Дэнни, и ни разу еще не пропустил назначенный срок.

Я открываю дверь с беззаботным «Привет!». Ответа нет, и я заглядываю в комнату, служащую нам сразу для многих целей. По радио надрывается Мадонна, в телевизоре гремит MTV, а механическая собачка – последнее приобретение Дэнни – пытается вскарабкаться на диван.

А Дэнни, окутанный облачком золотого шелка, спит беспробудным сном, пристроив голову на швейной машинке.

– Дэнни! – в ужасе кричу я. – Эй! Просыпайся!

Дэнни подскакивает как ужаленный и принимается тереть свою худую физиономию. Кучерявые лохмы торчат во все стороны, а светло-голубые глаза налиты кровью еще сильнее, чем поутру, когда мы с ним виделись. На костлявом торсе болтается поношенная серая майка, тощую коленку, выпирающую из дыры в джинсах, украшает ссадина – Дэнни заработал ее, катаясь в эти выходные на роликах. Сейчас Дэнни смахивает на десятилетнего подростка, заросшего щетиной.

– Бекки! – блеет он. – Привет! Ты что тут делаешь?

– Это моя квартира. Вспомнил? Ты работаешь здесь, потому что у тебя пробки выбило.