Из Лондона в Австралию

– Уловки, – сказал один. Мошенник; – подтвердил другой.

– Право, я честный человек, – твердил немец. – Вы можете поверить мне на слово.

– А что у вас там, под платьем? – спросил господин.

– Это вещи моего родственника.

– Покажите.

– Я не имею права, – вскричал Кроммер. – Позовите Томаса Шварца, потому что шкатулка принадлежит ему.

Но слов его никто не слушал. Его, без дальних разговоров, задержали и отняли у него шкатулку.

– Смотрите, смотрите, он говорит, что это собственность слуги!

И господин, со смехом, указал на корону, вырезанную на стальной пластинке. Он протянул шкатулку своему товарищу.

Тут начались восклицания, точно мухи залетали в солнечный день. Раздавались звонки, слуги начали бегать взад и вперед. Наконец, кто-то доложил, что идет лэди, и в дверях показалась высокого роста дама, которая с удивлением оглядела всех присутствующих, а когда заметила шкатулку, то обнаружила особенный интерес. – Что это значит?

Ей объяснили, и милэди, с видимым беспокойством, открыла сокровищницу, на которой все сосредоточили внимание, не исключая и немца. В шкатулке оказались драгоценности, золото и жемчуг. Все это переливало разными цветами, как капли росы при солнечном сиянии, и блестело так, что Петер Кроммер, совсем уничтоженный, прижался к стене.

Шкатулка с украшениями лэди, её бриллианты! Очевидно, Томас Шварц украл их.

Холодный пот выступил по всему телу несчастного немца.

– Пусть бы кто-нибудь позвал сюда моего родственника! – сказал он умоляющим, тоном.

Но никто не слушал его. Украшения были пересмотрены и пересчитаны, а между тем один из слуг сбегал и привел полицейского. Кроммеру показалось, что земля у него под ногами заколебалась. Теперь его арестуют, как вора.

– Господин! – обратился он к тому, который говорил по-немецки, – господин! Не позволите-ли вы мне, по крайней мере, дат мои объяснения? Достаточно одного слова моего родственника, чтобы разъяснить все дело.

Тот, к кому были обращены эти слова, пожал плечами. – Оно и так слишком ясно, – сказал он, – потому что у вас нашли украденные вещи.

– Но я не знал, что они краденые. Томас Шварц дал мне шкатулку на сохранение.

– О ком это вы говорите?

– Ах, да, да! Здесь его зовут Виллем.

– Значит, он носит фальшивое имя? Это еще того лучше!

– Пусть позовут сюда Билля, – приказал лорд.

Прошло несколько минут в ожидании. Обыскали весь дом и весь двор, но о Билле ни слуху, ни духу. Он исчез бесследно.

– Лучшие свои вещи и деньги он захватил с собой, – сообщил один из слуг.

– А что касается этого человека, – прибавил другой, – то я видел, как он уже несколько дней бродил вокруг дома.

– Значит, он высматривал, и он с Биллем действовали за-одно.

– И этот глупый гусь один будет расхлебывать кашу; другой птицы и след простыл.

– Ведите! – распорядился полицейский, вынимая из кармана пеньковую веревку. – Остальное разберет суд. – При этом он схватил Кроммера за руки и хотел скрутить их, но немец быстро отскочил, сжимая кулаки, глаза его метали искры.

– Вы хотите связать меня! – вскричал он. – Хо-хо! Это не так-то легко! – И он начал отбиваться, во все стороны размахивая руками и отступая к двери. По это продолжалось недолго: через полминуты, после жестокого сопротивления, он лежал уже связанный, на полу. Один из слуг уперся коленом ему в грудь, другой крепко держал его за ноги, и таким образом им удалось опутать ему руки по всем суставам довольно длинной веревкой. Кроммер кричал от бешенства и отчаяния: «Клянусь истинным Богом, я не виновен!»

– Ведите, ведите! – приказал полицейский.

– Так пусть же падет на вас Божие проклятие! Чтоб вам…

Они продолжали тащить его вперед, заглушая его слова, так что слышно было только невнятное бормотание и прерывистые всхлипывания под ударами их кулаков. Его толкали и волокли, как какую-нибудь скотину на бойню, пока, наконец, за ним не закрылись ворота тюрьмы.

Лязг железных засовов, звон ключей, все достигало его слуха, словно издалека. Его впихнули в темное помещение с решетчатой дверью и затем предоставили самому себе, – больше никто им не интересовался.

У Кроммера дрожали руки и ноги. – Есть ли тут кто-нибудь? – спросил он шепотом, с чувством тайного ужаса.

– Новый, – сказал сиплый голос.

– Зеленый! Этот попался еще в первый раз. – По-немецки, что-то, он говорит, ребята?

И на Кроммера полились целые потоки вопросов на английском языке, которых он, конечно, не понимал. В темноте никого не было видно, но он знал и чувствовал себя предметом общего внимания, и это пугало его еще больше.

Заперт с ворами и убийцами, с самыми последними преступниками. – Боже правый! – если бы это знали его близкие в Голштинии! И вот уже второй из друзей довел его до такого положения, – Томас Шварц, блудный сын, негодяй. Кроммер застонал. Что станется теперь с его сыном в этом чужом, городе? И ему представились самые яркия картины горя и беспомощности.

– Кажись, «Новый» – то воет, – снова сказал один голос.

– Может быть, у него тоска по родине, по каким-нибудь египетским горшкам из-под щей.

И со всех сторон раздался громкий хохот.

– Парень смотрит совсем дураком, – вскричал кто-то. – Такая добродетельная фигура…. что твой филистер, который, припрятав оброчные квитанции, обедает по воскресеньям в приюте для бедных.

– Горбатый писарь! – вскричал кто-то, – не умеешь-ли ты ломать язык на немецком разговоре? Кажется, я как-то слышал.

– Конечно. Только даром не стану.

Это было сказано на родном языке Кроммера, и он насторожился, как боевой конь при трубном звуке.

– О, – промолвил он, – немец!

– Немец-то я не немец, а говорить по-твоему умею. Каков ты, собственно говоря, из себя приятель? Покажись-ка.

И горбун потащил немца к окну, куда столпились и все остальные. Мало-помалу глаза Кроммера привыкли к темноте, и он мог отчетливо различать фигуры, а у некоторых даже черты лица. Писарь имел бледное, безбородое лицо с хитрым выражением и маленькими лукавыми глазками; он постоянно держал руки в карманах и перебирал там какие-то невидимые предметы.

– Есть у тебя деньги, дружище? – спросил он немца.

Кроммер невольно поднял вверх крепко связанные веревкой руки, как бы желая защитить свое достояние.