Тайна потерянного браслета. Герцогство Венниратское: книга I

Ибо я сама втайне восхищалась госпожой Шианой, которая по праву считалась самой экстравагантной и загадочной дамой Веннирата. Была ли она красива? Трудно сказать. Она могла быть уродлива или прекрасна – как сама захочет. Была ли она добра? До смешного – но лишь к тем, кто удостоился вызвать её расположение. Была ли умна? О, безгранично!..

Род её покойного супруга был столь древним, что любой знатный барон почел бы за честь принять её в своём замке; и всё же далеко не все отваживались на это. Только сильные духом, которые смело шагали через светские условности – или, наоборот, очень глупые, которым было море по колено. Остальным была хорошо известна власть лардессы в одночасье вознести их или погубить – и мало кто готов был сыграть с ней в эту азартную игру.

Даже те, кто всё же рисковал, потом с особым вниманием и страхом осматривали стены своих покоев. Ибо все знали об одной из самых экстравагантных и озорных привычек дамы Шианы – оставлять на стенах и дверях свои дерзкие двустишия. Это могла быть хлесткая эпиграмма на того, кто имел несчастье ей не угодить, а мог быть и полный нежности мадригал. К несчастью для многих, лардесса Татианская славилась не только незаурядным поэтическим даром, но и опасной точностью формулировок.

Угадать, где и что именно появится на этот раз, было невозможно. Иной, бывало, много лет числил себя в её злейших врагах – и вдруг находил (случайно и не всегда у себя дома) бурный дифирамб в свой адрес, исполненный к тому же с удивительной тонкостью. Иногда адресат даже оказывался настолько этого достоин, что не позволял прочитанному в дальнейшем влиять на свою тактику в обращении с авторессой.

Бывало и наоборот. Все хорошо помнят историю одного самонадеянного рыцаря, которому хватило ума не только решить, что госпожа Шиана делает ему авансы, но и похваляться этим в чужих гостиных. В итоге, после того, как кто-то из знатных гостей нашёл очень изящную характеристику этого рыцаря не где-нибудь, а в отхожем месте, ему ничего не осталось, как спешно покинуть общество и в тот же вечер тихо удавиться в подвале собственного замка.

Впрочем, нельзя сказать, что она никогда не делала мужчинам авансов. Бывало и такое, об этом знали все, поскольку она никогда и не думала этого скрывать. Даже наоборот – преувеличенно любовалась своими чувствами и выставляла их напоказ. Но мало кто из тех, кого она сама избрала, мог устоять перед её очарованием.

Тайная молва гласит, что такое случилось лишь раз в её жизни. Чем же всё закончилось? Нет, она не стала мстить, как этого ждали все знающие её. Не заперлась она и в своём замке, плача и рыдая, как надеялись, злорадствуя, её враги. Каким-то образом ей удалось сделать то, что, увы, не смогла (и никогда не смогу!) сделать я: несостоявшийся любовник стал её лучшим другом и покровителем её шалостей. Кто же это был? О, от людской молвы, как вы уже не раз убеждались, ничего не скроешь. То был великий герцог.

7

К назначенному дню мой маскарадный наряд был готов. Мне хотелось в одно и то же время быть незаметной и поведать миру о своих страданиях; поэтому на сей раз мой костюм назывался «Раненая Душа» – простое глухое серое платье с рваным багровым пятном на сердце, глубокий капюшон и полностью скрывающая лицо античная маска горя.

Прибыв на бал, я поняла, что мой костюм удался даже больше, чем я рассчитывала. В этом году многие знатные семьи пострадали от чумы, так что общее настроение было упадническим. Черные, серые и коричневые цвета преобладали; глухие маски явно одерживали верх над легкомысленными полумасками прошлых сезонов. Последнее имело и более прикладное объяснение: бытовало поверье, что полностью закрытая маска, особенно пропитанная благовониями, лучше предохраняет от заразы.

В этой тёмной колышащейся толпе, мучимой страхом и всё же пытающейся натужно веселиться, я сразу узнала её – не столько по экстравагантному бело-розовому костюму и смелой кружевной полумаске, сколько по гордой посадке головы, абсолютно исключающей любой намёк на страх и уныние. Райская Птица, такой она и была; высокий плюмаж из разноцветных перьев задорно покачивался в танце.

Я следила за ней с надеждой и страхом; ревность и опустошающее сознание её абсолютной власти над моей судьбой превращали в моих глазах эту и без того необычную женщину в нечто демоническое. Я с завистью и восторгом смотрела, как она бездумно меняет партнёров – одного за другим, в танце так же легко, как и в жизни.

И тут моё сердце рухнуло куда-то вниз: в окружающей толпе я увидела Исварка.

Я узнала бы его где и в чём угодно, даже если бы он натянул себе на голову холщовый мешок; но сейчас он даже и не думал скрываться. Он был в костюме Чёрного Козла; на железном обруче между рогами сверкал огромный рубин. Он не озирался, не смотрел по сторонам, но двигался сквозь толпу уверенно и целенаправленно, как будто заведомо знал, что найдёт то, что ищет. И так оно и вышло.

На моих глазах эти двое безошибочно отыскали друг друга в гомонящей массе и соединились в танце, как в любовной игре. Моментально они оказались будто бы наедине в этой огромной набитой потными телами зале. И я, глядя на них, поняла, что надежды больше нет – ибо даже в своих нелепых маскарадных костюмах они, оказавшись вместе, составили собою нечто цельное и гармонически прекрасное.

Я отпрянула назад: шаг, ещё шаг. Моё тело будто само ввинчивалось в толпу, стараясь спрятаться, скрыться, хоть я и понимала, что никто не собирается за мной гнаться. Меня тут же подхватил в танце один кавалер, затем другой. К счастью, я была неузнаваема. Это было ясно хотя бы по тому признаку, что Пиорок, ещё более похожий на себя в костюме Смерти, проплясал со мной несколько фигур, так и не успев угадать, спали мы с ним когда-нибудь или нет.

В иное время я всласть посмеялась бы над этим. Но сейчас даже комичное казалось мне важной, неотъемлемой частью жизни – и оттого страшно серьёзной. Впервые на своей памяти я танцевала, ведомая не чувственностью, а страхом: остановлюсь – встанет и моё сердце. Пока длилось это кружение, я была по крайней мере отвлечена – чем-то, почти не имевшим отношения к тем двоим.

Вот только ноги уже почти не держали меня. Может быть, поэтому в один прекрасный момент я не просто позволила очередному кавалеру вести, а повисла на нём всей своей тяжестью. К моему приятному удивлению, он не оттолкнул меня, не попятился в ужасе, а поддержал и почти понёс по зале, – что заставило меня, наконец-то, прийти в себя и обратить внимание на то, с кем же я, собственно, танцую.

Мой партнёр щеголял в костюме Аптекаря; лицо его, как и моё, было надёжно скрыто под маской. Зато он был довольно плотного телосложения, и я начала перебирать в уме всех своих знакомых, которые подпадали под эту характеристику. Тщетно: по здравом размышлении, это мог быть кто угодно.

Но оставался ещё голос, интонации, и, пока я перебирала в голове весь известный мне набор принятых в обществе тем для беседы, он вдруг заговорил сам:

– Кажется, вы понемногу приходите в себя. Не могу передать, как я этому рад.

Голос был мягкий, с бархатными нотками, как будто очень знакомый, и всё же я не узнавала.

– О да, – ответила я. – И благодарить за это я могу только вас, Аптекарь.

Он негромко рассмеялся.

– Как называется этот костюм? Дайте-ка я угадаю. Раненая Любовь?

– Раненая Душа. Но ваш вариант даже точнее.

– О, все мы в своё время страдали от несчастной любви. Поверьте, это не навсегда, даже если сейчас вам кажется иначе.

Его вкрадчивый голос приятно обволакивал меня, и мне вдруг показалось, что это и впрямь не так уж страшно.

– Если бы я мог предложить вам утешение…

– Но вы же не знаете, кто я, – с изумлением услышала я в своем голосе невесть когда проснувшееся кокетство. – А вдруг я безобразна?

– Я и впрямь не уверен, что знаю, кто вы, зато более чем уверен, что вы далеко не безобразны, Раненая Душа.

Я хотела возразить, что я-то в этом не могу быть уверена касательно его самого – но вдруг поняла, что это совершенно неважно.

– Да, – шепнула я, склонив голову на его плечо, – мне и вправду нужно утешение.

Он взял мою руку и прижал к губам – вернее, к тому месту, где были бы его губы, если б их не скрывала маска. Очевидно, он попросту забыл о ней; но прикосновение жёстких искусственных губ внезапно обожгло меня такой необычностью чувственного ощущения, что, вместо того, чтобы рассмеяться, я испугалась.

Впрочем, пугаться было поздно. Он вёл меня всё дальше и дальше, прочь от веселящейся хмельной толпы и музыкантов, по мрачному лабиринту тёмных и пустынных коридоров герцогского замка. Кое-где они внезапно переставали быть пустынными. Осклизлые отпечатки на стенах, капельки крови и оторванные лоскуты, всхипы и стоны, фоном идущие откуда-то издали – больше всего на свете я боялась, как бы в одном из этих потайных уголков случайно не натолкнуться на тех двоих. Но моего спутника, видимо, вело то же наитие, что помогло ему так остро почувствовать меня; много раз мы проходили сквозь обилие признаков чужеродной жизни, но лицом к лицу так ни с кем и не встретились.

Наконец, он толкнул одну из дверей, и я поняла: мы пришли. То была крохотная комната неизвестного назначения, вся устланная коврами и гобеленами, но почти без мебели – только вдоль стены под крохотным овальным окном стояло длинное жёсткое ложе. И вновь Аптекарь повёл меня в танце, всё так же нежно, осторожно и вкрадчиво, но теперь нашей общей целью была кровать, на ней-то мы в результате и оказались.

Он тут же попытался стащить с меня платье, но я жёстко остановила его на полпути. На это я пойти не могла, хорошо помня страшную историю, которая случилась с одной моей подругой. Однажды вот так, веселясь на бале-маскараде, она позволила излишне любопытному кавалеру приподнять край её платья. И он увидел и запомнил родинку на внутренней стороне её бедра, в уютной ложбинке. Год спустя она вышла замуж за одного владетельного барона, а ещё спустя полгода муж удавил её поясным шнуром. А всему виною была та родинка, ну, и ещё болтливый кавалер.

К счастью, Аптекарь не настаивал. Не торопился он и сам снимать с себя маску и прочие детали своего туалета: как видно, его мучили схожие опасения. Впрочем, тут же оказалось, что досадные препятствия в виде одежды только вдвое… нет, вдесятеро обостряют наше обоюдное желание…

В эту минуту мне было абсолютно всё равно, кто скрывается под маской Аптекаря. Всё, о чём я молила – это чтобы никогда не выпутаться из нежной паутины его ласк, так и раствориться в ней звенящей, медленно затихающей мошкой, чтобы никогда больше не приходить в себя. Но увы, всё на свете однажды кончается. Закончился и мой сладостный сон без сновидений, и, в свете едва народившегося утра приподнявшись на локте, я увидела, что с моего мирно похрапывающего утешителя чуть-чуть сползла маска.

Естественно, я – очень осторожно и деликатно – помогла ей сползти ещё больше. Но ракурс, в котором я могла видеть его лицо, был так неудачен, что смысла в моих стараниях не оказалось никакого. В досаде я ещё сильнее потянула за край маски и, видимо, переборщила: Аптекарь пробормотал что-то, повернул голову и чуть приоткрыл один глаз. Усилие оказалось для него роковым, ибо сон тут же сморил его снова; но этого краткого мгновения хватило мне, чтобы уже безо всяких сомнений понять, кто был со мной нынче ночью.

Я тут же пожалела об этом. Загадочный Аптекарь, мой всемогущий утешитель внезапно исчез; вместо него рядом со мной лежал живой человек, пусть незаурядный, но всё же просто человек со своими слабостями и милыми недостатками – словом, человек, которого я к тому же прекрасно знала. Это последнее обстоятельство и заставило меня немедленно подхватиться и спастись бегством – пока он и вправду не проснулся и, в свою очередь, не узнал меня.

А-я-яй, Раненая Душа. Опухшая, нечёсаная, в местами продранном платье. Другие гости, попадавшиеся на пути, были ничуть не лучше, и перед ними я ни капельки не стеснялась. Но в памяти сира Виттора Астурка, одного из самых изысканных и просвещённых кавалеров Веннирата, мне всё же хотелось остаться чем-то приятным и немного загадочным.

Только вновь оказавшись в стенах собственного замка, в безопасности, на которую никто и не думал посягать, я поняла, какую огромную глупость совершила. Но было уже поздно. Даже если бы я прямо сейчас вернулась в замок великого герцога, я, скорее всего, уже не нашла бы там своего Аптекаря. Бал-маскарад закончился.

8

Выпавший наконец-то снег принёс умиротворение, спрятал недавнюю грязь и слякоть под ровным белым покровом. Утром я поднялась наверх, в свою самую высокую башню, чтобы оттуда посмотреть на недоступную прежде моему пониманию красоту обновлённого мира.

«Так спокойно… хорошо и спокойно…»

Но спокойствие редко бывает долгим. Вот и сейчас где-то на краю белого, чистого полотна я вдруг заметила чёрную точку, которая очень быстро и, я бы сказала, целеустремлённо куда-то двигалась. Сердце моё, которое невесть зачем хранило в себе память о подобных зрелищах, по старой привычке подпрыгнуло.

«Исварк?..»

Да, это был он и его чёрный конь. Я горько усмехнулась, вспомнив, сколько долгих, пустых часов провела на этой башне, надеясь увидеть то, что вижу сейчас. Впрочем, возможно, он направлялся и не ко мне: на пути его лежала развилка, где у него ещё был шанс выбрать иное направление.

«А если всё же сюда? Зачем? Что-то мне не верится, что после танца с Райской Птицей он внезапно воспылал ко мне ответной страстью. Или Шиана турнула его, как всех, кто имел несчастье ей не угодить? Но при чём здесь я?..»