Дневник жены: та, которая будет всегда со мной

ГЛАВА 6

РОМАН

– Где моя дочь, зятёк?

Этот голос. Он ворвался в мой сон без стука, без предупреждения, пробив вязкую, похмельную пелену, как бронебойный снаряд. Не громкий, не злой. Спокойный. Голос, похожий на медленное движение тектонической плиты, от которого где-то далеко рушатся города. Голос Руслана Ибрагимовича Агерова.

Я рывком сел на кровати, и мир качнулся, а в висках застучал тяжёлый, пульсирующий молот. Голова раскалывалась. Во рту стоял привкус вчерашнего виски, дорогого шампанского и дешёвой, как оказалось, победы. Телефон, забытый на тумбочке, вибрировал от напряжения, передавая в мою ладонь холод преисподней, которым веяло из трубки.

– Доброе утро, Руслан Ибрагимович, – прохрипел я, пытаясь придать голосу бодрости и железа, но получилось жалко, словно у провинившегося школьника. – Рано вы.

– Для отца, который не знает, где его единственный ребёнок, не бывает рано, зятёк, – отчеканил он, и в каждом слове звенела арктическая сталь. – Так я повторяю вопрос. Где Алика?

Я потёр лицо, пытаясь собрать мысли в кучу. В голове всё ещё звучал триумфальный марш. Я свободен. Она ушла. Идеально. Нужно просто правильно подать эту новость старому волку. Спокойно, уверенно, как о свершившейся сделке.

– Решила проветриться, – лениво протянул я, откидываясь на подушки. Ошибка. Головная боль взорвалась с новой силой. – Вы же знаете женщин. Немного повздорили вчера, ничего серьёзного. Думаю, отсиживается у какой-нибудь подруги, набивает себе цену. Вернётся через пару дней, как миленькая.

В трубке на несколько секунд повисла тишина. Такая плотная, что, казалось, её можно потрогать. Тишина, в которой зарождалась буря.

– У моей дочери нет подруг, с которыми она могла бы прятаться от мужа, – голос Агерова стал ещё тише, ещё опаснее. – Я лично позаботился об этом, когда выдавал её за тебя. Её единственная семья – это я. И ты. И со мной она на связь не выходила. У тебя есть ровно десять секунд, чтобы перестать нести этот бред и дать мне внятный ответ. Девять. Восемь…

Чёрт. Он не играет. Он никогда не играет. Моя показная расслабленность начала трескаться, как тонкий лёд под гусеницами танка.

– Хорошо, – я сел ровно, свесив ноги с кровати. – Она ушла. Собрала вещи и ушла. Оставила записку. «Ты свободен». Всё. Я проснулся утром, а её уже нет. Сам в шоке.

– В шоке? – в его голосе прозвучало что-то похожее на ледяную усмешку. – Ты не выглядел шокированным, когда сегодня в четыре тридцать семь утра выходил из президентского люкса «Метрополя» в компании девицы по фамилии Крамер. Ты выглядел… довольным. Как кот, нажравшийся сметаны.

Меня словно окатили ледяной водой. Сердце пропустило удар, а затем заколотилось где-то в горле. Он знает. Он, чёрт возьми, всё знает. За мной следят. Мысль была такой дикой, такой унизительной, что я на мгновение потерял дар речи. Меня, Романа Вересаева, который сам мог поставить прослушку на кого угодно, пасли, как барана.

– Мои источники… – начал было я, но он меня оборвал.

– Твои источники, зятёк, по сравнению с моими – это деревенские сплетницы на завалинке, – отрезал он. – Я задал тебе простой вопрос. Где моя дочь? Этой ночью, пока ты развлекался, её телефон в последний раз был запеленгован в районе речного порта, а потом отключился. Её машина найдена брошенной в промзоне. Без следов взлома. Ты понимаешь, что это значит?

Речной порт. Промзона. Эти слова никак не вязались с образом тихой, домашней Алики. Что она могла там делать? Картина её идеального, чистого ухода начала рассыпаться, превращаясь в нечто зловещее и непонятное.

– Я не… я не знал, – выдавил я, и это была чистая правда.

– Конечно, ты не знал, – в голосе тестя не было ни злости, ни удивления. Только констатация факта, как в медицинском заключении. – Ты вообще мало что знаешь о женщине, с которой прожил три года. Ты был слишком занят… собой. Но это твои проблемы. А вот моя дочь – это теперь твоя главная и единственная проблема.

Он сделал паузу. Я слышал в трубке его ровное, спокойное дыхание. Дыхание хищника, который уже примеривается к горлу жертвы.

– Вчера ты закрыл сделку по конторе Марка Арнольдовича. Поздравляю. Ты действовал грязно, но эффективно. Я ценю это. Но ты не учёл одного. Племянник Марка работает в таможенной службе того самого порта. И он очень не любит, когда обижают его дядю. А ещё у твоей пассии, Даши Крамер, есть очень ревнивый бывший покровитель, который до сих пор считает её своей собственностью. И ему очень не понравилось, что она променяла его на тебя. Он из тех людей, которые предпочитают решать проблемы не в суде, а в лесу с лопатой. Ты нажил себе много врагов, зятёк. И ты был настолько слеп, что не видел, что подставляешь под удар не только свою задницу, но и мою дочь.

Каждое его слово было гвоздём, который он медленно, с наслаждением вбивал в мою голову. Я сидел на кровати, голый по пояс, и чувствовал, как по спине стекает холодная струйка пота. Мир, который ещё полчаса назад казался мне моей личной шахматной доской, где я – король, на глазах превращался в минное поле, а я стоял на нём босиком.

– Что вы хотите сказать? – прошептал я.

– Я хочу сказать, что твоя жена, возможно, в беде из-за твоей тупости и самонадеянности. И если с её головы упадёт хоть один волос… – он снова замолчал, и эта тишина была страшнее любой угрозы. – У тебя двадцать четыре часа, Роман. Двадцать четыре часа, чтобы её найти. Живой и невредимой.

– Но как я…

– Это меня не волнует! – впервые в его голосе прорезался металл. – Подними на уши весь город. Продай душу дьяволу. Сделай что угодно. Но найди её. Потому что если через двадцать четыре часа её не будет рядом со мной, я начну разбирать твою империю. По кирпичику. Я отменю все твои контракты, о которых ты даже не знаешь, что они держатся на моём слове. Я закрою все твои офшорные счета, о которых ты думаешь, что они анонимны. Я настрою против тебя всех твоих «верных» партнёров, которые предадут тебя за один мой звонок. Твоя блестящая карьера, зятёк, закончится не на дне бетонного карьера, как я обещал. Это было бы слишком просто и быстро. Нет. Я сотру тебя. Я превращу тебя в пыль, в статистическую погрешность, в сноску мелким шрифтом в истории бизнеса. Так, будто тебя никогда и не было. Ты меня понял?

Я молчал. Дышать было трудно. Воздуха в огромной спальне вдруг стало не хватать. Это был не блеф. Это была декларация о тотальной войне. И я знал, что проиграю её, даже не успев сделать первый выстрел.

– Я… понял, – выдавил я.

– Хорошо. Время пошло. И ещё одно, Роман.

– Что?

– Перестань недооценивать свою жену. Она не та, кем ты её считаешь. И если она исчезла так, что даже мои люди не могут взять след, значит, она этого хотела. Подумай, почему. Подумай, от чего она на самом деле сбежала. Может быть, тогда твой гениальный мозг наконец-то заработает в правильном направлении.

Короткие гудки. Он повесил трубку.

Я сидел, сжимая в руке бесполезный кусок пластика и металла. Телефон казался раскалённым. Тишина в доме больше не была благословением. Она стала оглушительной, враждебной. Она давила, высасывала воздух из лёгких. Я оглядел пустую, стерильную комнату. Пустую гардеробную. Пустую ванную. Это было не просто исчезновение. Это было стирание. Идеальное преступление, где жертвой был не тот, кто исчез, а тот, кто остался.

Мой взгляд метнулся к лестнице. В дверном проёме, в тени коридора, я снова увидел его. Тихон сидел там, неподвижный, как сфинкс. Он просто смотрел на меня. И в его янтарных глазах я больше не видел презрения. Я видел знание. И жалость. Эту унизительную, убийственную кошачью жалость к существу, которое само загнало себя в ловушку и даже не поняло этого.

Ярость, горячая, спасительная, вытеснила липкий страх. Ярость на Агерова, на Алику, на этот мир, который посмел выйти из-под моего контроля. И больше всего – на самого себя. На свою слепоту, на свою самоуверенность, на свою оглушительную, катастрофическую глупость.

Я вскочил с кровати. Больше никакого самообмана. Никакого предвкушения свободы. Война объявлена. И у меня есть всего двадцать четыре часа, чтобы предотвратить собственное уничтожение.

Схватив телефон, я набрал номер начальника своей службы безопасности.

– Михаил, у меня красная тревога, – прорычал я в трубку, не дожидаясь ответа. – Мне нужно найти человека. Мою жену. Алика Вересаева. У тебя час, чтобы собрать всю группу. Через час жду всех в моём кабинете. И да, подключи всех, кого сможешь. Мне плевать на цену. Мне плевать на методы. Переройте этот город. Загляните под каждый камень. Она должна найтись. Живой. Ты меня понял? Она. Должна. Найтись.

Я бросил телефон на кровать и провёл руками по лицу. Ладони были влажными. Я посмотрел на свои руки. Руки, которые строили империю. Руки, которые вчера ночью ласкали любовницу. Руки, которые оттолкнули единственного человека, чьё исчезновение могло разрушить всё, что я создал.

«Перестань недооценивать свою жену».

Слова Агерова эхом отдавались в моей гудящей голове.

Я посмотрел на пустую половину кровати, на идеальный порядок в комнате, на записку, всё ещё лежавшую на тумбочке.

И впервые за долгие годы я почувствовал нечто совершенно новое. Не адреналин. Не власть. Не похоть.

Я почувствовал страх. Настоящий, животный страх. Потому что я понял, что ищу не просто сбежавшую жену. Я ищу фантома. И у меня есть всего двадцать четыре часа, прежде чем этот фантом утянет меня за собой в небытие.

ГЛАВА 7

РОМАН

– Сколько у нас людей?

Мой голос, лишённый всяких эмоций, упал в тишину кабинета, как гиря на стекло. Четверо мужчин, стоявших перед моим столом из чёрного эбенового дерева, напряглись, словно по команде. Это была моя служба безопасности. Лучшие из лучших. Бывшие оперативники, аналитики, «топтуны». Люди, способные найти иголку в стоге сена, даже если этот стог сена размером с Сибирь. И сейчас они смотрели на меня с тем смешанным выражением профессионального любопытства и плохо скрываемого недоумения, с каким смотрят на клиента, заказавшего невыполнимую, но очень дорогую услугу.

– Вся группа в сборе, Роман Андреевич. Двенадцать человек основного состава плюс аналитический отдел. Ещё восемь в резерве, – отчеканил Михаил, мой начальник СБ. Коротко стриженный, подтянутый, с абсолютно непроницаемым лицом игрока в покер, он был единственным, кто выдерживал мой взгляд, не моргая. – Ресурсы не ограничены, как вы и приказали. Мы готовы. Объект поиска?

Я откинулся в кресле, которое стоило больше, чем их годовая зарплата, и медленно провёл пальцами по холодной полированной поверхности стола. В голове всё ещё стучал молот похмелья, смешанный с ледяным эхом голоса Агерова. Двадцать четыре часа. Время пошло. Но глядя на этих псов войны, готовых сорваться с цепи по моему щелчку, я почувствовал, как возвращается привычная, пьянящая уверенность. Какой, к чёрту, фантом? Какая беда? Это всё игры старого лиса Агерова, чтобы напугать меня. А Алика…

– Объект поиска – моя жена, Алика Вересаева, – я произнёс эти слова ровно, почти скучающе, словно диктовал список покупок. – Вчера вечером, после небольшой семейной ссоры, решила поиграть в независимость. Собрала вещи и ушла. Телефон отключён. Задача – найти её. Быстро и тихо. Без шума и пыли.

Михаил молча кивнул, его карандаш уже летел по страницам блокнота.

– Особые приметы, возможные места пребывания, круг общения?

Я усмехнулся. Эта усмешка вышла кривой и злой.

– Особые приметы… – я сделал паузу, подбирая слова. – Выглядит так, будто боится собственной тени. Тихая, незаметная. Серая мышка, которая пытается казаться породистой кошкой, но когти так и не научилась выпускать. Круга общения как такового нет. Подруг, которым можно поплакаться в жилетку, не завела. Родственники, кроме отца, на другом конце страны. Думаю, сняла номер в каком-нибудь тихом, неприметном отеле на окраине города. Или забилась в съёмную квартиру через левый сервис. Изображает из себя обиженную добродетель.

Мои люди переглянулись. Я видел в их глазах то, что они не решались произнести вслух: «И ради этого нас всех подняли по тревоге?»

– Миш, – обратился я к начальнику СБ, и мой голос стал жёстче, превратился в скрежет металла по стеклу. – Мне не нужно, чтобы вы искали агента Моссада или беглого олигарха. Вы ищете капризную, обиженную женщину, которая решила устроить мне показательную порку. Она не профессионал. Она дилетант. Поэтому она наверняка оставила следы. Проверьте все отели, все сервисы по аренде жилья за последние двенадцать часов. Поднимите записи с камер на выездах из города. Пробейте по базам аэропортов и вокзалов. Она должна была где-то засветиться. Это девичий каприз, а не спланированный побег. Мне нужен результат к вечеру. Всё ясно?

– Так точно, Роман Андреевич, – кивнул Михаил. – Будет сделано.

Они вышли, оставив меня одного. Я подошёл к панорамному окну. Город лежал подо мной, гигантский, пульсирующий организм. И где-то в его артериях затерялась одна крошечная клетка. Моя жена. Моя проблема. Угроза Агерова всё ещё звенела в ушах, но здесь, в своей цитадели, на вершине мира, она казалась преувеличенной. Старик блефует. Хочет взять меня на понт. А Алика… она просто сбежала. Мои слова вчера сделали своё дело. Она сломалась. И теперь где-то зализывает раны, ожидая, что я брошусь её искать, умолять вернуться, ползать на коленях. Не дождётся. Я найду её, да. Но не для того, чтобы просить прощения. А для того, чтобы ткнуть носом в её же глупость и вернуть в клетку. До тех пор, пока я сам не решу, когда и на каких условиях её открыть.

День тянулся, как расплавленный асфальт. Я пытался работать, вникать в отчёты, проводить совещания по видеосвязи, но мысли постоянно сбивались с курса. Каждые полчаса я проверял телефон, ожидая звонка от Михаила. Но телефон молчал. Это молчание начало действовать на нервы.

К трём часам дня я не выдержал и набрал его сам.

– Ну что? – бросил я в трубку без предисловий.

– Работаем, Роман Андреевич, – голос Михаила был спокоен, как гладь замёрзшего озера. – Пока пусто. Проверили все крупные и средние отели – нигде не регистрировалась под своей фамилией. Похожих по описанию гостей без документов тоже нет.

– Ищите лучше! Может, она использовала другую фамилию? Девичью? Вы настолько предсказуемы, что мне тошно.

– Агерова. Проверили в первую очередь. Тоже чисто, – ровным голосом рапортовал Михаил. Он привык к моим вспышкам.

– Аренда квартир?

– Подняли все базы за последние сутки. Ничего. Либо она платила наличными и без договора какому-то частнику, либо…

– Либо вы плохо ищете! – рявкнул я. – Камеры! Выезды из города!

– Аналитики отсматривают. Это тысячи часов видео, Роман Андреевич. Потребуется время. Аэропорты и вокзалы тоже пока молчат. Билетов на её имя не покупалось.

Я с силой сжал телефон, так что пластик затрещал. Раздражение, густое и горячее, поднималось изнутри, затапливая остатки утренней уверенности. Как это – пусто? Она что, сквозь землю провалилась?

– Продолжайте, – прошипел я и отбросил телефон на стол.

Проклятье. Этот «девичий каприз» начинал приобретать черты хорошо продуманной операции. Или мне просто противостоит феноменальное везение дилетанта.

Прошли ещё сутки. Потом ещё. Моя уверенность сменилась сначала глухим раздражением, потом звенящей тревогой, а затем – холодной, всепоглощающей яростью. Яростью бессилия.

Империя начала трещать по швам. Первым тревожным звонком стал срыв переговоров с японскими инвесторами. Мой помощник сообщил об этом с дрожью в голосе, словно боялся, что я испепелю его взглядом. Я испепелил. Но японцы от этого не вернулись. Потом сорвалась крупная сделка по логистике – партнёр, с которым мы работали пять лет, внезапно «пересмотрел риски». Агеров не звонил. Он действовал. Молча и методично, он разбирал мою империю по кирпичику, как и обещал. Каждый час на мою почту падало письмо, которое было хуже похоронки – уведомление о разрыве контракта, об отзыве инвестиций, о заморозке счёта.

Отчёты Михаила становились всё короче и безнадёжнее.

– Её банковские карты неактивны. Последняя транзакция – три недели назад, покупка корма для кота.

– Её аккаунты во всех социальных сетях удалены. Не просто деактивированы, а стёрты с серверов. Мы пытались восстановить через своих людей – бесполезно.

– Никто ничего не знает. Никто ничего не замечал. Мы опросили персонал дома, садовника, охранников на въезде. Никто не видел ни машин для переезда, ни её саму с чемоданами. Она просто… испарилась.

– Она как призрак, Роман Андреевич.

Призрак. Фантом.

Я вернулся домой, в свой гулкий, пустой мавзолей. Тишина, которая ещё вчера казалась мне даром, теперь давила на уши, сводила с ума. Я прошёл по комнатам. Везде был идеальный порядок. Её отсутствие было почти материальным, оно имело вес, плотность, оно вытесняло воздух.

На кухне, на столешнице, я увидел его. Тихон сидел, умывая свою безупречную дымчатую морду, и на моё появление отреагировал лишь одним коротким, презрительным взглядом янтарных глаз.

Я налил себе виски прямо из бутылки и сел за стол напротив него. В этом пустом доме он был моим единственным собеседником.

– Ну что, чудовище? – проговорил я, и мой голос прозвучал хрипло в мёртвой тишине. – Твоя хозяйка загуляла. Не знаешь, куда она могла отправиться?

Кот замер с поднятой лапой и посмотрел на меня так, словно я спросил у него теорему Ферма. Затем медленно, с оскорблённым достоинством, продолжил свой туалет.

Я отхлебнул виски. Огонь обжёг горло, но не принёс тепла. Я пытался заговорить с ним, сначала с остатками былой уверенности: «Она бы тебя не бросила… вернётся…» Но с каждым часом моего рушащегося мира тон менялся.

– Бросила тебя, да? – мой голос стал злым, обвиняющим. Я говорил с котом, но целился в неё. – Что за хозяйка, которая бросила кота?! Оставила на такого, как я?! Тебе же не нравится здесь, а? Со мной? Признайся, ты ждёшь её? Думаешь, она вернётся за тобой, пушистый ты идиот?

Тихон прекратил умываться и посмотрел на меня. Долго, внимательно, не мигая. В его янтарных глазах не было ни страха, ни преданности. Только спокойное, тяжёлое знание, которое унижало меня больше, чем крики тестя. Он смотрел на меня, как на что-то жалкое, предсказуемое и бесконечно глупое.

Затем он издал короткий, утробный звук, похожий на насмешливое «мррф», спрыгнул со столешницы и с чувством собственного достоинства удалился, высоко задрав свой пушистый хвост. Он явно считал разговор со мной ниже своего кошачьего достоинства. Он ушёл, оставив меня одного с моей яростью и моим виски.

Я остался один. Один на один с тишиной, с пустым стаканом и с полным, сокрушительным провалом. И тут меня пронзила мысль, острая и холодная, как осколок льда. Мысль, которая разом перевернула всё.

Тихон не выглядел брошенным. Он не выглядел несчастным. Он выглядел… хозяином. Который просто временно терпит в своём доме нежеланного, шумного гостя. Меня.

Алика не бросила кота.

Она его ОСТАВИЛА.

Специально.

Она знала, что я не выкину его. Она знала, что он останется здесь, в этом доме. Как её молчаливый наместник. Как её судья, чьё презрение будет постоянно давить на меня. Как живое напоминание о том, что она была здесь, и что она ушла на своих условиях. Это не было бегством. Это была передача власти.

Это осознание заставило меня понять, что я ищу не там и не так. Я искал следы бегства, следы паники, следы глупости. Я искал слабую, сломленную женщину, сбежавшую в слезах. А нужно было искать стратега, который хладнокровно провёл эвакуацию, оставив на вражеской территории своего наблюдателя.

Я искал ключ к её местонахождению. А нужно было искать ключ к ней самой. К той Алике, которую я никогда не знал и не пытался узнать.

Она не бросила его.

Она оставила его. Мне. Как приговор.

ГЛАВА 8

РОМАН

Меня разбудил не звонок телефона и не будильник. Меня разбудил голос диктора из включённого на минимальной громкости телевизора в гостиной. Ровный, бесстрастный, он произносил слова, которые взорвали остатки моего сна и превратили кровь в ледяную крошку.

«…продолжаем следить за развитием событий. Сегодня утром стало известно об исчезновении Алики Вересаевой, супруги известного столичного бизнесмена Романа Вересаева. По информации из наших источников в правоохранительных органах, заявление о пропаже подал сам супруг накануне вечером. Ведутся поисковые мероприятия…»

На экране появилась наша свадебная фотография. Я – с едва заметной снисходительной усмешкой. Она – с огромными, серьёзными глазами, смотрящими не в объектив, а куда-то мимо, словно в будущее. Мой мир, который последние дни трещал по швам, рухнул окончательно. Я сделал то, чего Агеров боялся больше всего. Я вынес сор из избы. И теперь этот сор разглядывала под микроскопом вся страна.

Не успела эта мысль оформиться, как телефон на прикроватной тумбочке зазвонил с яростью циркулярной пилы. На дисплее высветилось: «Тесть».

Я сглотнул. Рука, потянувшаяся к телефону, дрожала.

– Да, – выдавил я.

– Ты идиот, Вересаев, – голос Агерова был похож не на ледник, а на раскалённый добела металл. В нём не было холода, только клокочущая, сдерживаемая ярость, способная плавить сталь. – Ты конченый, самовлюблённый идиот.

– Руслан Ибрагимович, я… я не знал, что делать, мои люди зашли в тупик, я должен был…

– Ты должен был думать головой, а не тем местом, которым привык! – рявкнул он так, что динамик захрипел. – Но это уже неважно. Слушай меня внимательно, зятёк, потому что повторять я не буду. Она позвонила.

Сердце пропустило удар, а затем рухнуло в пропасть. Позвонила. Жива.

– Она… где она? С ней всё в порядке?

– Она в порядке! – выплюнул Агеров. – В гораздо большем порядке, чем ты будешь, если не выполнишь то, что я сейчас скажу. Она увидела новости. Твой цирк с полицией. И позвонила мне. Чтобы я передал тебе, что она жива и здорова. И чтобы её прекратили искать. Она позвонила, чтобы ты отменил поиски, понял? Чтобы её оставили в покое! Она снова тебя сделала, Роман. Тихо, изящно, чужими руками.

Я молчал, раздавленный. Это был шах и мат. Она не просто сбежала. Она переиграла меня на всех уровнях. Мой отчаянный ход с полицией стал её козырем. Она выставила меня паникующим идиотом перед всем миром и своим отцом.

– Ты меня слышишь?! – прорычал Агеров. – Ты сейчас же поедешь в полицию и отзовёшь своё заявление. Скажешь, что жена нашлась, что это было недоразумение, семейная ссора. Мне плевать, что ты им наврёшь! Чтобы через два часа в новостях прошло опровержение! Это дело семейное. Пусть полиция её больше не ищет.

Он сделал паузу, и я услышал, как он тяжело дышит.

– Но это не значит, что поиски окончены, зятёк. О, нет. Теперь они только начинаются по-настоящему. И знаешь, кто будет её искать? Ты. Ты ОБЯЗАН её найти! Ты! Лично! Ты втянул её в эту медийную грязь, ты поставил её под удар, ты и вытащишь! ИЩИ! Я хочу знать, где моя дочь! Теперь мы с тобой вынужденные союзники в этом дерьме. Но вся ответственность, каждый провал – на тебе. Понял?

Он бросил трубку. Я остался сидеть на кровати в оглушающей тишине, прерываемой лишь гудением в ушах. Унижение. Бессилие. Ярость. Эти три чувства смешались в ядовитый коктейль, который ударил в голову. Она снова победила. А её отец только что надел на меня поводок и указал, в какую сторону бежать.

Что-то внутри меня окончательно сломалось. Тонкая плёнка цивилизованности, которую я с таким трудом натягивал на себя каждое утро, лопнула с оглушительным треском.