Сказки города Н. Часть первая – По кромке зла

– Это я. Теперь у вас пять звезд.

– Одна из них – безымянная. Вы.

– Зоя Михайловна. Можно просто Зоя.

– Мне приятно наше знакомство, но вы меня расстроили.

– Чем?

– У меня нет шансов соблазнить вас хорошей зарплатой.

– В данный момент – да.

– Но мир меняется….

– … и все возможно. Уезжайте. Скоро семь, народ поедет на работу, опять начнутся пробки.

– Вы правы, Зоя. Не обижайте Глашу.

– Почему вы это сказали?

– Потому что слышала, КАК вы ее в кабинет отправили. Я дала слово ее матери присматривать за ней. На кресте поклялась. Мне бы не хотелось начинать это прямо сейчас. Потому что прямо сейчас мне очень нужно домой.

– Поезжайте. Мне нравится Глаша. И я не причиню ей зла больше необходимого. Ровной вам дороги.

Она развернулась и в мгновение ока исчезла за дверью невдалеке от столика, на которой висела табличка «STUFF ONLY» – «Только для персонала».

Леля постояла, сосредоточенно глядя в окно, за которым не было ничего, кроме нежно-голубого сияния, подхватила сумку и пошагала к выходу. Она все равно ничего больше сделать сейчас не могла. Надо было ехать. Еще час – и Олег начнет трезвонить. Нет, ей и в самом деле пора.

Она расплатилась на ресепшн за дополнительное время. Девица, уже другая, рыжая в веснушках, но в таком же халатике и с шарфиком на груди, улыбаясь, проводила ее до двери. Увидев «Чероки» на том же месте, рядом со своей машиной, Леля дернула девицу за рукав.

– Простите, а чья это машина?

Легенда была наготове. Если что – скажу, что купить хочу. Желала бы поговорить с хозяином.

Но девица даже глазом не моргнула.

– Это Зои Михайловны машина, – и пояснила, – она директор салона.

– Спасибо, – церемонно подняла ладошку Леля. – Хорошего дня.

– Взаимно. Приезжайте еще. Мы всегда вам рады.

И девица захлопнула тяжелую дверь, оставив Лельку в утренней морозной темноте, подсвеченной вывеской, и огнями фонарей.

«Рай на Окраине» подмигивал ей на прощанье. Леля подмигнула ему в ответ, отъезжая.

– Мы еще встретимся… мы обязательно встретимся, – процитировала она любимый с детства фильм, лихо разворачиваясь на парковке. Ворота открылись, она была на свободе и вольна ехать куда хотела.

Ей хотелось домой. Там ждало ее чудесное платье, туфли и шарфик. Теплый дом, нервный Олег, меланхоличный Вадик. Куча гостей, суета, и память о тех, кто остался здесь. И тяжесть данных ею обещаний, которые следует исполнять.

5. ЗОЯ, МАРК И КАТЯ. ИСТОРИИ СЕМЬИ

Зоя Михайловна в действительности не была Зоей Михайловной. Она была Зои Мехлебовна, имя ее не склонялось по падежам. Но поскольку жила ее семья не в Аравии, Египте, или Израиле, а здесь, в России, то сначала она из Зои (не склоняется) стала привычной всем Зоей, а потом из Мехлебовны – Михайловной. В паспорте, разумеется, оставалось так, как назвали при рождении, и как было записано в метрике, но паспорт – это одно, а жизнь – совсем другое, и скоро она сама, протягивая ладошку, заученно произносила «Очень приятно, я – Зоя Михайловна!». Может быть, где-то поближе к столице, этого не потребовалось бы, но тут, в провинции, лучше было никого не шокировать. От ближневосточных предков Зое перепали бесконечное терпение, наблюдательность, вдумчивость, и чувство стиля – лаконично-строгое, но при этом все равно слегка вычурное и витиеватое. Она пришла в салон как дизайнер, кафе как раз и было частью того заказа, после которого поступило предложение остаться.

Зоя прошла хорошую школу. Окончив институт, она долго неприкаянно слонялась по агентствам. Там она сидела на телефонах, обзванивая клиентов, носилась по типографиям, и готовила реквизит для съемок. Она искала натуру, варила всем кофе и раскладывала «очень нужные всем» бумажки по папкам, куда в итоге лазила потом одна она, потому что остальные предпочитали не усваивать заведенный ею порядок сортировки и распределения, а просто требовать у нее то, что им было необходимо в данный момент.

Потом она попала в группу рекламщиков, которые занимались полиграфическими дизайн-макетами и тут осела надолго. Тут было сложно, нервно, но очень интересно. А главное, здесь Зоя нашла себе наставника, точнее, наставницу – сорокалетнюю Алису, маленькую, пухлую, круглолицую женщину с вечно припухшими глазами-щелочками. Алиса жила с одним из айтишников, любила выпить, курила, ругалась заковыристо матом, и делала офигенные макеты. Она ненавидела свое имя, потому что не походила ни на одну из классических Алис – ни на Лису из «Буратино», ни на Селезневу, из романов Кира Булычева. И с Алисой из песни группы «Аквариум» у нее тоже не было ничего общего. Но вариант Алиска ей нравился, может быть, потому что в детстве ее дразнили Алиска-Ириска, а свое детство она любила, и часто говорила, что это были самые лучшие годы ее жизни. Потом пришли лихие 90-ые и счастье кончилось.

Макеты Алиски были просты как пять копеек, контрастны по цветам, лаконичны – и раздражающе привлекательны. Она, в отличие от коллег, никогда не сердилась, если ей говорили, что, мол, не устраивает. Она только просила сказать что именно, и уходила в свой закуток. Проходил час, и на стол критикам ложились пять-шесть новых версий. Парадоксально, но факт – в итоге, чаще всего, выбирался первый, зарубленный было вариант.

Зоя долго пыталась разгадать секрет Алискиных шедевров. Они противоречили всему, чему ее учили в институте, но давали ровно тот эффект, который был необходим, эффект вовлеченности. Ты хотел стать участником того, что происходит. Тебе было нужно туда, сейчас, здесь, сразу. Все было лишним, кроме этого желания. Только оно одно и было важно. Как у Алисы так выходило, Зоя не понимала. Она долго считала это мистикой – вслед за всеми прочими – пока Алиса не открыла ей тайну.

Оказалось, что в самом начале своей карьеры дизайнера печатной продукции, в те самые девяностые, Алиса какое-то время проработала в подпольной конторе, выпускавшей порнографические журналы. Там креативной команде представлялась полная свобода – но с двумя условиями: а – результат, и бэ – быстро. При этом результат должен был сшибать с ног. Безоговорочно. И не через пять минут, а сразу. И делать тоже нужно было сразу. И быть готовым немедленно все поменять, если что-то вдруг шло не так. Никаких стилей, правил, подборок цветовых гамм, рассуждений о психологии – только результат, как удар под дых, неоспоримый и незамедлительный.

Школа, с точки зрения морали, была более чем спорной, но учила всерьез, и Алиса часто повторяла, что благодарна своим учителям. А Зоя, усердно перенимавшая все фишки и секреты, испытывала те же чувства по отношению к Алиске и была внимательной ученицей, очень талантливой и вдумчивой. А еще Зоя была великолепным организатором. Она была человеком, который думает «с конца», и это был редкий дар. Люди специально учатся этому – на тренингах, на коучингах, поглощая кучу литературы, а у нее он был врожденным. И открыла ей глаза на саму себя именно Алиска.

– Ты – человек-бритва, – сказала она ей. – Отсекаешь ненужное, выявляешь неправильное. Ты не знаешь как надо, но видишь как не надо. И у тебя нет рук. Понимаешь?

Зоя посмотрела на свои руки. Алиска засмеялась.

– Люди делятся на творцов, ремесленников, и бездарей. Ты – творец. Но не ремесленник. Иногда это совпадает, но чаще – нет. Микеланджело говорил, что создавая статую, он просто берет глыбу и отсекает лишнее. Вот у него – совпадало. Он видел, и он же и отсекал. А у тебя – ты видишь, а отсечь не можешь, потому что руки тебе не даны. И не потому что ты не можешь научиться, а потому что тебе неинтересна вся эта мелкая моторика, я же вижу. Тебе скучно. В современном мире дизайн это скорее сопромат, чем колористика. Это математика и компьютер. А тебе это неинтересно. Ты все время норовишь через эту кропотливую мелочевку перепрыгнуть. Ты – сокол, а не жук-ползун. В твоем варианте Микеланджело видит статую, но чтобы отсечь лишнее, он должен протелепатировать другим, тем, которые с лобзиком. Вот они – придут и отпилят, а он проконтролирует глубину отреза, скорость исполнения работы и начислит зарплату. В нашей сфере такой человек называется креативным директором. Он придумывает проекты, распределяет задания, и проверяет выполнение. Вот здесь твой талант видеть, как не надо, очень в жилу. Ибо это упорядочивание хаоса. Администрирование, другими словами. Дар редкий, но в обычной жизни приводит к успеху еще реже, чем встречается. Потому что в обычной жизни делать карьеру можно, только совершенствуя и демонстрируя как раз то, чего ты не умеешь – технические навыки.

– Кажется, я понимаю. Нельзя сразу прийти и стать директором.

– Точняк. Поэтому стандартный путь к успеху – не для тебя.

– И что мне делать?

– Ждать своего часа. А пока ждешь, делать все то, что тебя интересует – другими словами, просто жить и просто работать. И учиться. Всему, что попадается тебе на пути, всему, что судьба выкинет тебе на берег. Впитывать этот мир в себя и ждать, пока придет час, и ты сможешь начать отдавать долг. И если ты будешь последовательна, и не будешь роптать, он обязательно придет.

– А как я узнаю его, этот час?

– С ним придет тот, кто тебе поможет. Не переживай. Ты обязательно поймешь, когда это случится. Ты, главное, прими то, что придет. Не отказывайся. Помни, что прямые пути – большая редкость в нашей жизни. Наши дороги гораздо чаще лежат в тени, чем греются на солнце.

И Зоя успокоилась. Просто работала, просто училась, просто жила. Вышла замуж, родила сына. Постепенно осваивала технические премудрости дизайна, и когда хотелось что-то изменить – меняла одно рекламное агентство на другое. С Алиской связи не теряла, они очень сдружились – к счастью, ибо характер у Зои был жесткий, язык – острый, и потому с подружками ей катастрофически не везло.

Первый заказ на самостоятельную работу пришел к ней как раз через Алиску, и пришел очень вовремя. Зоя собиралась рожать второго. Ее муж, Николай, сидел временно без работы. Автомастерская, куда его должны были взять, все никак не могла открыться, что-то там было с арендой, какая-то волокита, идти в другое место не хотелось, да и не отпускали его, уговаривали, просили посидеть еще, подождать, сейчас, мол, вот-вот. Он и сидел, ждал. Изредка подхалтуривал, когда срасталось, но срасталось нечасто. Все деньги, которые зарабатывала Зоя, шли только на хозяйство, на себя у нее денег не было совсем. А так хотелось – и новые туфли, и шляпку. И еще в салон – прическа, макияж, массаж. Губы, ногти, брови. И кофе. А еще сауну, или хамам. И чтобы целый день нежиться. Всех послать к дьяволу, и нежиться лениво, отдавая себя чужим рукам. И вернуться домой обновленной. А еще лучше, тут же в этом салоне, чтобы были небольшие номера, где можно было бы просто поспать. Без мужа, без детей. Одной, самой, в тишине и покое.

Господи, где же найти такое место, где это все было бы в одном флаконе?! Но такого места не было, и она тщательно выдумывала его для себя.

Она буквально грезила им. Она видела его перед собой. Его стены, драпировки на окнах, убранство кафе, кушетки в массажных кабинетах, мраморные полы в хамаме, и причудливые вазы с цветами в коридорах. Место, где можно было остаться наедине с собой, а утром позавтракать плотно, и поехать на работу. Или, если наутро выходной, то не спеша выпить кофе с круассанами, вызвать такси и отправиться в центр города. Прошвырнуться по большим торговым центрам и маленьким магазинчикам, купить что-нибудь очаровательно-ненужное, или, наоборот, найти то, чего давно хотелось, и вернуться домой к вечеру. Переодеться в уютный халат и сесть у телевизора с бокалом вина и горсткой изюма с орехами.

Она была уверена, что нечто вроде этого придуманного ею «Рая» категорически необходимо здесь, в этом мире, где, чтобы сохранить рассудок, люди должны хоть иногда оставаться наедине с собой. Ведь именно ради этого, в действительности, мы и планируем отпуск каждый год. Но, если мы не одиноки, то мы вынуждены брать с собой семью. А как иначе? Попробуй, предложи им поехать раздельно – такое начнется! Не свои, так чужие съедят – коллеги, друзья, родственники, соседи. Впрочем, даже такая смена обстановки – это раз в год только. А по-хорошему, нужно чаще. Хотя бы раз в месяц, ну хорошо, в два, в три. Но раз в полгода – точно, вот кровь из носу, надо. У человека должно быть личное пространство, оно ему необходимо. Иначе психика начинает ломаться. Нужно отрешаться – и от людей, и от проблем. И от дальних, и от близких. Иначе – никак.

Действительно, парадокс! В мире, где градус виртуальности нарастает так стремительно, что молодые люди разучились знакомиться, а скоро разучатся и друг с другом разговаривать; где давнее «Спаси тебя Бог» превратилось в безликое незнамо что, именуемое «спс»; в мире соцсетей, где в постах и комментах можно прийти – оплевать, нагнуть, натянуть, оскорбить, обгадить, обхамить самым грязным и мерзким способом – и уйти, не получив по морде, уйти безнаказанным; в этом мире, кричащем истерически о правах личности – личного у людей ничего практически не осталось. Личное стало мифом, недостижимой целью. Лозунгом и легендой. Личные отношения с появлением интернета перестали быть личными, стали публичными; появилось даже такое полноабсурдное словосочетание как «публичная личность». Короче, все случилось ровно, как в анекдоте: «А мой папа держал при царе-батюшке публичный дом! Но не такой большой как сейчас, а ма-аленький-маленький». С появлением интернета публичный дом человечества разросся до размеров планеты, и все, что осталось на долю каждой отдельной личности – так это вселенская тоска и мечта по уединению. И может быть, именно это, а вовсе не лень или что-то еще, лежало теперь в основе восходящей моды на интровертность, виртуальность и чайлд-фри, как знать? Кроме того, тоска тоской, но одиночество требует мужества, давно утерянного изнеженными детьми прогресса, и потому, вращаясь средь собственных отражений в кривых зеркалах соцсетей, они встречались с мечтой совершенно к ней не готовыми, и она разрушала их, как волна – песчаные замки на морском берегу.

Зое одиночество не светило – ни при каком раскладе. Даже если бы куда-то делся муж, от детей далеко не денешься. И потому, тоскуя по личному пространству и покою, Зоя конструировала в уме свой маленький дворец, отделывала, обставляла его, искала персонал и разбирала воображаемые ссоры и трудовые споры. Она даже название ему придумала «Рай на Окраине». Окраина была с большой буквы, потому что Зое она виделась огромным пустырем, заснеженным или заросшим сухой травой, и он был, как позабытая всеми страна, изрезанная рвами и промоинами, страна, где человек исчезал, растворялся, и терял себя, если только не находил для себя убежища. И этим убежищем был придуманный ею «Рай».