Токсичная невестка

– Не затягивайте с переездом, – она сто раз напоминала, – а то я не успею сделать Танечке ремонт…

И тут Лидок не выдержала и начала возмущаться.

– А как же мы? Нам что, идти на улицу?

Лидок слегка лукавила, смерть под мостом ей не грозила, как раз под Новый год она получила небольшое наследство, избушку от какой-то бабушки, не очень новую, конечно, но зато в центре города, в тихом переулке, с приличным двориком.

– Там нет воды! – паниковала Лидок. – Нам тоже нужен ремонт! Полы гнилые, крыша старая!

– Ничего страшного… – гладила ее по плечику Роза, слегка подталкивая к двери. – Все потихоньку, потихоньку…

– Там холодно! – Лидушка упиралась. – Зимой нельзя переезжать! Мы с Левушкой замерзнем!

– В чем проблема, деточка? – натягивала Роза свою улыбочку. – Снимите что-нибудь на время. Я бы вас подождала, но ты же знаешь, как у нас мастера работают… Мне ремонт нужно к свадьбе закончить.

Лидок на эту ситуацию смотрела совершенно по-другому.

– А почему это мы должны что-то снимать? – это возмущало Лидушку. – Почему Лева должен снимать квартиру? Пусть Русланчик снимает! Они могут пожить с вами, у вас в Зеленом домике две спальни!

Две спальни… Две спальни… Да хоть четыре! Объяснять невестке свои обстоятельства Роз Михална не собиралась. Мать троих детей и бездетная женщина никогда друг друга до конца не поймут. Почему снимать жилье должен родной сын Лева, а не зять Русланчик? Если кому-то не очень понятно, можно вопрос уточнить. Кто, как вы думаете, должен жить на съемной квартире: старший сын или младшая дочка?

– А вот у нас в деревне, – приставала Лидок, – Все делили поровну!

– И где она теперь, ваша деревня? – улыбалась невозмутимая Роз Михална, – Иди, детка, работай. Не отвлекай меня, у меня сука нечесаная…

– У нас нет денег! – не отступала Лидок. – Квартира Танькина, а Левушке тогда что? Где наша доля?

Не удивляйтесь. Такой вопрос, «где наша доля?», у нас в городке звучал вполне прилично, куча народа у нас погрязла в спорах за наследство, братья и сестры судятся годами, и мне совсем не хочется вникать во все эти разборки с недвижимостью, это скучно, это тлен…. Я только хочу поставить в этом месте красный флажок. Этот вопрос – «Где наша доля?» – нужно обвести в кружок и зачеркнуть, чтобы ни одна невестка никогда его больше не повторяла.

«На кого записано», «кому достанется», «что мне положено» и наше детское родное «дайте мне!» – эти слова невесткам произносить категорически запрещено. Зятьям, кстати, разрешено, хотя и не рекомендуется. Но если глупость брякнет зять, ему простят, зятьям обычно все прощается, а невесткам нет. Невестка только заикнулась про деньги или про свою «долю», а ее акции уже с грохотом рухнули. Даже если она на собственной свадьбе сядет на праздничный торт – забавный инцидент забудут, а как она затребовала долю, будут помнить вечно. Почему? Потому что имущественные и финансовые претензии невестки нарушают сразу несколько законов джунглей.

1. Вы перешли границы. Такому ни один лев не обрадуется, и скунсы этого просто так не оставляют.

2. Вы угрожаете чужим детенышам. В джунглях за такое убивают.

3. И самое главное – вы уронили свой королевский статус. Настоящая принцесса спит на горошине и не спрашивает у свекрови, где моя доля. Такие вопросы задают обычно ткачиха, повариха и сватья баба Бабариха.

Это я сейчас для начинающих, для молоденьких невесток напечатала инструкцию, простите мое занудство. Лидушке было тридцать пять, и Роз Михална воспитывать взрослых людей не собиралась. Лидушке она не отвечала ничего, а только гладила ее по плечику, по плечику, по плечику, и потихоньку разворачивала девушку на выход.

Могу представить, как она себя корила весь февраль за ту ночную сорочку, черную, с кружевами на груди, которую как пропуск вручила Лидушке. «Отдыхайте, – говорит, – ребята. Я вам постелила у себя…» Им она постелила у себя! А нас с Антоном запихнули в кабинет, и мы там приютились под одним одеяльцем на жестком диванчике. Наша зона комфорта была минимальной, поэтому оставлять ее было легко. Мы всегда очень быстро собирали свой чемоданчик и легко приживались в чужих городах, все дальше удаляясь от Зеленого домика и от нашего старого городского парка, который Роза упорно по-старинному называла «сад».

Сколько квартир нам пришлось поменять, точно не помню, зато я помню нашу первую кровать, я сама ее купила, у меня была тогда идея фикс найти деревянную, но дешевую кровать. Все приличные кровати из массива были жутко дорогие, с армянским вычурным дизайном, с дорогими матрасами, а мне нужна была простая, но из дерева, как в журнале «Бурда» из зимнего номера за 1989 год. Идеализм и детские мечты в то время меня еще не оставили, наверное, поэтому я обошла весь город, миллионный чужой холодный город, и где-то на отшибе в старом, немодном, совсем совковом мебельном магазине нашла нашу первую кровать, дешевую сосновую кроватку я нашла, покрытую чудесным золотистым лаком, на которой лежал веселенький сатиновый матрас. Предел мечтаний! Только без доставки, доставку мы не заказали, мы экономили. Кровать нам вез из магазина Левушка на какой-то тогдашней своей легковушке, матрас был прикручен на крышу. К подъезду подвезти не удалось, дорога во дворе панельной семиэтажки была совершенно убита, лужи стояли такие глубокие, что рисковать машиной было страшно. Поэтому деревянные рамы нес Антон, а ситцевый матрас в железной раме с пружинами наш добрый Лева тащил на себе. Он растопырил руки, чуть согнулся и балансировал над лужами… Это была лучшая кровать в моей жизни.

На радостях я сшила себе пеньюар. Мне не досталась черная сорочка, она так плотно засела у меня в памяти, что я купила пару метров синего крепдешина и быстренько скроила себе нечто прозрачное. Сижу, жду мужа, в дверь звонят. Я побежала открывать, взмахнула крыльями, а на пороге не Антон, а наш Любезный папочка. Видимо, мой пылающий вид его немного насмешил, он улыбнулся и затащил в прихожую мешок картошки. Это был гостинчик от Бабули с Дедом.

Я завернулась в какой-то халат, заварила чай и чем-то накормила свекра, он с удивлением заметил, что это мое что-то оказалось вкусным. Откушавши, он обнаружил, что в доме есть ребенок, и, между прочим, это его внук, он вытащил ему машинку из кармана. И все, и никаких вопросов мы друг другу не задавали, никаких претензий у нас друг к другу не было. Пришел Антон с работы, они поговорили о своих делах, и когда дверь закрылась, я скинула халат и была жутко счастлива, что нам в нашей норе никто не мешает, и я могу гулять свободно хоть в прозрачном пеньюаре, хоть в простыне, хоть голышом. Мне было все равно, своя квартира или съемная, в те времена мне было в принципе все равно, где жить, лишь бы в этом месте была теплая вода и ванна.

Я не помню эти квартиры, однотипные, в серых микрорайонах, и даже города уже не очень помню, детали, здания, какие-то памятники – все вылетело из головы… А кровать помню, сосновая, золотистый лак, пахнет деревом, сатиновый матрас с железными пружинами, метр шестьдесят на метр восемьдесят.

Молодым везде у нас дорога, скатертью.

Если не хочешь, чтобы твоя карета превратилась в тыкву, паркуйся дальше от королевского дворца.

Лидок была прелестна, когда заходила в гости, нечасто, ненадолго, на чаек, немножко поболтать, продать свою косметику или помочь чего-нибудь, салатом новым похвалиться, кабачки по-венгерски, какая прелесть, как изумительно хрустят… Ведь умела же она когда-то элегантно отчалить, виляя юбкой, оставляя за собой свои бодрящие духи, только духи. Тогда она была блистательна во всех своих бесконечных нарядах. И что потом произошло? Как только Лидок легализовалась на ПМЖ, да еще и засела продавщицей в магазине у Роз Михалны, ее красота как-то сразу померкла, и даже Папочка любезный перестал с ней кокетничать.

Внешне ничего не поменялось. Каждое утро Лидок наводила марафет и выглядела безупречно. Черные локоны она все так же падали волной по плечам, помада красная лежала идеально, и золото блестело, глаза посмеивались, и соблазнительный Лидушкин зад, пикантно низковатый, был как всегда подчеркнут узкой юбкой… Но почему-то вдруг все эти прелести погасли. Лидушка стала напоминать новогоднюю елку, которая загостилась до весны.

Свой магазин Роз Михална построила во дворе Зеленого домика, оттуда до кухни можно дойти в три прыжка. В свободную минуту Лидок прибегала заварить кофейку, намазать бутербродик, проверить, что это там такое интересное у Роз Михалны завалялось в холодильнике.

– Манго-маракуйя! Мой любимый йогурт! Розалия Михайловна! Как вы угадали?

Она не знала, что Роз Михална и близко не собиралась угадывать чей-то там любимый йогурт. Роз Михална сама любила манго, и последний стаканчик в этом доме всегда оставался для мамы. Нет, я не мелочусь. А, впрочем, как угодно. Я привыкла, что мне предъявляют такие претензии. Я, может быть, и мелочусь, а последний стаканчик из чужого холодильника хватают другие – нормально? Не надо говорить, что мелочная Соньчик смешала с грязью человека за стаканчик йогурта. Наоборот! Я пытаюсь защитить Лидушку, объяснить ее позицию. Она невестка, и я невестка, и все мы тут невестки, и нас, невесток, представьте себе, иногда тоже нужно кормить.

Конечно, Роз Михална могла бы позаботиться, чтоб йогуртов в ее холодильнике хватало на всех. Да, теоретически она могла запомнить, что ее невестка, а заодно и ценный сотрудник, тоже любит манго-маракуйю, и в следующий раз в супермаркете она могла бы это вспомнить и купить еще один, а лучше пару-тройку йогуртов, для Лидочки. Что тут сложного? Она же эту операцию не раз проделывала, когда в доме были гости. Она же помнила, что Старшая тетка любит клубничный творожок, а Младшая ванильный. Она прекрасно помнила, а может, и не поленилась записать, что любят татарские родственники ее зятя Русланчика. Разве сложно ей было запомнить, что невестка любит йогурт манго-маракуйя? Несложно. Разумеется, несложно, но… с какой стати Роз Михална будет перегружать свой системник? И потом… Бесцеремонно совать свой нос к маме в холодильник разрешается только зятю, зять может в тещин холодильник залезть в сапогах и танцевать там без всяких комплексов, на невестку такие льготы не распространяются.

– А вот моя бывшая свекровь, – припомнила Лидок, – всегда покупала мне что-нибудь вкусненькое. И звала меня дочкой…

Ах, милая Лидушка… Она все время забывала, что у Роз Михалны есть родная дочка, Танечка, и этой дочки ей вполне достаточно. Где дочка – там расходы, а где невестка – там «затяните пояса», тем более когда невестке тридцать пять, а дочке только двадцать. Едва закончились лихие девяностые, до тучного две тысячи восьмого нужно было еще доползти.

– Нет, нет… – крестилась Роз Михална. – Вторую дочку я не потяну.

Голова у Розы всегда была забита личными проблемами: заказы на товар, накладные расходы, декларация для налоговой, счета за свет пришли, прораб наглеет, в понедельник ехать в Сочи выставку судить, щенкам прививки… В ее плотный график протиснуться постороннему человеку было практически невозможно.

В те времена и Роза, и мы с Антоном, и даже зять ее Русланчик – все были заняты своей работой. Раз в две недели, не чаще мы встречались с родителями, и за чаем Роз Михална спрашивала меня «как дела». Первое время я отвечала ей по-русски, то есть начинала излагать обстоятельства с того момента, когда белый голубь принес Ною оливковую ветвь. Роз Михална кивала, обычно совмещая прослушивание или с бельем, она любила гладить, когда люди изливали ей душу, или с какой-нибудь работой на кухне… Нет… Слушала! Конечно, Роз Михална меня слушала, кивала, и даже задавала какие-то вопросы, но все, что я говорила, тут же вылетало в форточку, и спросите ее через час, какие у меня проблемы – она не вспомнит, как святой отец не помнит исповедь. Все время, пока я вещала, она в уме перебирала список личных дел. Личные дела – самые важные дела на свете, на чужие заботы королева-мать не отвлекается. И это правильно! С ее стороны, разумеется. Ведь вы же не пойдете сейчас к своей свекрови и не возьмете ее список дел на себя. Поэтому все ваши разговоры – белый шум, вы можете звенеть бубенцами у нее перед носом, она в это время будет чистить картошку, и вам предложит нож, чтоб вы без дела не сидели, и обязательно напомнит, в десятый раз напомнит, что лук для оливье нужно резать тоньше, еще немножко тоньше, а после его нужно обязательно обдать кипятком и откинуть в дуршлаг, чтобы не горчил.

Сразу же после свадьбы мы с Антоном уехали на юг, времени мотаться к родителям не было, Интернет еще захватил весь белый свет, и по телефону мы с Роз Михалной разговаривали буквально по великим праздникам.

– Ну, как у вас погодка? – спрашивала Роза.

Я начинала про погодку, потом хотела рассказать про внука, про новый детский сад, она кивала с легким нетерпением и просила позвать Антона, он обещал помочь ей с дешевым кредитом для бизнесочка. Я отдавала Антону трубку, и она обстоятельно с ним обсуждала вопрос. Кредит на хороших условиях – это тема, интересная для Роз Михалны. А детский сад? Ну что тут может быть интересного для человека, у которого в жизни было как минимум три детских сада?

Возможно, если бы мы жили к родителям так близко, как Лидок с Левушкой, я тоже начала бы обижаться на свекровь. От этой заразы не застрахован никто. Молодые женщины, невестки, ведут себя не так как хочется, а так как принято. Мы все немножко обезьяны и начинаем неосознанно повторять за своим курятником манеры и слова. В нашем городке принято по каждой ерунде обижаться на свекровь, поэтому все и обижаются. Невестки на свекровей, свекрови на невесток. Мы просто не очень правильно воспитанные люди, у нас душа по большому счету добрая, но этой добротой мы не умеем пользоваться, не знаем, как ее показать. Хотим любви, а любить не умеем – вот наша мировая проблема номер один. Мы не умеем генерировать позитив, а силы девать нам некуда, поэтому нам так приятно изваляться в корчах. Я могла бы тоже пойти по этому стандартному пути, у меня был повод. Как же! Всем наплевать на моего ребенка! Роз Михална не настоящая бабушка! Она ни разу не спросила, не нужно ли чего ее маленькому внуку! Я уже почти, почти собралась на нее обидеться, но тут нашлись другие развлечения.

Под окном на детской площадке бойкие южные бабки выгуливали внуков. Отпускать ребенка одного во двор под окно было страшно, у нас же повсюду маньяки, поэтому в футбол приходилось играть мамам и бабушкам. Одна проворная армянская бабуля все время норовила захватить футбольную площадку и отгоняла от ворот других детей. В пестром халате, она как курица, раскрылившись, закрывала ворота и кричала с чудесным акцентом:

– Отойдите, дэти! Пуст Каренчик паиграэт!

Это было ужасно смешно. «Отойдите, дети! Пусть Каренчик поиграет!..» – я хотела рассказать про это Роз Михалне, но мне показалось, что ей такая ерунда совсем неинтересна, поэтому я никогда ей не звонила.

В наших суровых краях не было такой традиции, общаться без повода. Наши люди в большинстве своем были зажаты как отутюженные брючки, главная цель – не помяться, не сказать лишнего. И я, само собой, такое же бревно, как все, я вылезла из того же самого чемодана, поэтому не задавала в свою очередь вопросов, «как у вас настроеньице? как поживает Танечка? как новые щенки?», я просто передавала Антону трубку.

Нас с Роз Михалной разделяла тысяча километров. Мы с Антоном приезжали в Зеленый домик редко и ненадолго. Обычно мы выруливали утром на машине, нам всегда хотелось пролететь скорее эту тысячу верст по трассе до маленького нашего городишки, и как бы не просил наш сын пустить его побегать у заправки, Антон не разрешал. И я уже привыкла на скаку запихивать мужу бутерброды, чтобы он жевал и не зевал за рулем. А когда родилась дочка, когда она была совсем еще грудной младенец, я как больная тоже на скаку переползала с переднего на заднее, кормить, потому что нам жалко было времени на остановки. Так пролетело лет восемь, и каждый раз, проезжая по трассе Дон, я просила Антона остановиться у подсолнухов, сфотографироваться, а он говорил, что некогда, сфотографируемся в другой раз. Однажды он дозрел, мы вышли у подсолнухов, и что вы думаете? Все подсолнухи от нас отвернулись. Огромное поле подсолнухов развернуло свои золотые шляпки в другую сторону. Так что фото в подсолнухах у меня нет.

Опасная дистанция. Что бывает с теми, кто не вылетел из гнезда.

Все, что творится днем на кухне, аукнется ночью. Увы, не получается любить мужчину, если ты терпеть не можешь его маменьку.

Наш Папочка любезный был очень рад, когда Лева стал с ним работать, он развозил заказы клиентам и следил, чтобы автомобиль был в идеальном состоянии всегда. В девяностые это было жизненно необходимо, когда тебе по шинам стреляют из кустов, очень важно уверенно ударить по газам. Именно так и случилось в последнем рейсе. На московской трассе засела банда, машину свекра догоняли, хотели прижать к обочине, пробили одно колесо, махали в окно пистолетом и орали «Стоять!», но Лева нажал, и они долетели до безопасной заправки. Отец был рад, что у него такой помощник. Все думали, что и с Лидушкой в магазине проблем не будет.