И сказать тебе я не мог никак.
У меня в душе поселился страх,
Вдруг ты скажешь нет? Вдруг тебя я враг?
Девочка моя, если убежим?
Не найдет никто – будем только мы,
Стану счастлив я, бешен, одержим.
Наконец меня назовешь своим,
Будешь солнцем мне, яркая звезда.
Девочка моя, если убежим?
Я люблю тебя. И любил всегда.»
О лжи
правды нет, только ложь – выбелена, чиста,
вписана в полукруги клетчатого листа,
для нее нет количества, качества, нет числа;
с виду невинна, нечаянна и проста,
а внутри – гнила, некрасива, пуста-пуста…
правды нет, а потому я пишу ко лжи:
«сладкая, чем же мне теперь дорожить?
кого возлюбить, простить, ты скажи, скажи;
кем восхищаться? кто этого заслужил?
милая, как же мне всё это пережить?»
ложь смеется, задирает курносый нос,
говорит мне: «мальчик, ты еще не дорос,
до истины; сколько в тебе сантиметров?
ну-ка, вытянись в полный рост;
маловат, однако, устраивать мне допрос.
сколько лет тебе, сколько беленых зим?
отчего ты так рьяно и дерзко неутомим;
задаешь вопросы, будто ответ так необходим,
будто несчастлив ты, неправилен, нелюбим;
зайка, станешь однажды сильным, большим-большим…
вот тогда мы с тобой
и
поговорим».
***
и приходит к ней удалой юнец,
чернобровый да сероглазый;
он приходит к ней в тот дремучий лес,
чтоб послушать ее рассказы;
ведьмы темной, чей страшен дар,
и слова чьи чернее ночи;
избежать бы ему ее сладких чар,
но прекрасны и чудны очи,
и уста ее жарки, огнем полны,
и тревожен, и нежен голос.
так красива она под рукой луны,
что проснулась в нем лихо гордость;
захотел он, наивный, ее любви,
ее ласки да страсти слова;
улыбнулся, рукой ее стан обвив…