История Мишеля Боннара. Куранго

– Тогда скажу, что был соседом напротив и видел ее, например, в саду или на крыльце.

– Антуан запрещал нам покидать дом, а когда Патрис выходила за продуктами на рынок, он заматывал ей голову платком.

– Тогда я скажу, что ищу кухарку, и предложу ей вакантное место, но прежде спрошу рекомендаций от человека, мнению которого я мог бы доверять, – не сдавался Жером.

– Стоит попробовать.

Когда в очередной раз к нашему столику подошла Патрис, Жером улыбнулся и озвучил девушке свое предложение. Она выслушала, погрустнела и, извинившись, ушла. Жером развел руками. Весь ужин Патрис избегала нас и только в самом конце вечера подошла к моему другу.

– Месье, я не могу принять ваше предложение. Я долгое время работала кухаркой в одном доме, но мой бывший хозяин не сможет дать рекомендаций, потому что его нет в живых.

– Вот как? Надеюсь, не из за вашей стряпни? – рассмеялся Жером.

– Нет, месье, он болел несколько лет, и всё это время я ухаживала за ним. Ничего не помогало, хотя к нему приходили и лекари, и даже маг, – шепотом добавила она.

– И никто не смог помочь?

Девушка покачала головой.

– Что за хворь такая?

– Не знаю, месье. Он старел.

– Ну, дорогая, в таком случае и я болен этой хворью. Посмотри, моя голова почти седая. – Жером снова зашелся смехом. – Ну что, пойдешь ко мне работать?

Глаза девушки наполнились слезами:

– Я бы очень хотела, месье. Вижу, вы добрый человек и не станете меня обижать, но я связана обязательствами.

– Вы собираетесь замуж?

– Нет, месье, речь о сыне хозяина.

Мы с Жеромом переглянулись.

– Может быть, я сумею вам помочь?

– Боюсь, это невозможно.

Тогда в разговор вмешался я.

– Патрис, ты не узнаешь меня? – своим обычным голосом спросил я девушку.

Она похлопала глазами и наконец, обомлев, расплакалась. Я обнял ее и долго гладил по голове, пока она не успокоилась.

Из таверны мы ушли втроем и в тот вечер проговорили до глубокой ночи. С момента моего исчезновения жизнь Патрис превратилась в ад. Антуан подозревал ее в сговоре и пытал в надежде выяснить, где я. А когда обнаружил пропажи, совсем обезумел, нанял каких то людей, которые искали меня по всему Парижу. Они нашли и привели к нему моего отца, но тот был пьян и даже с трудом вспомнил, что у него есть сын. Выяснили, что сбежал я не один, а вместе с Евой, которая пропала из дома сестры Милены в ту же ночь. С этого момента искали уже нас обоих. Если бы не Жером, мы бы не избежали смерти. Потом Антуан начал стареть. Сначала постепенно. За полтора года болезни он окончательно извел Патрис подозрениями, обвинениями и оскорблениями. Одни врачи сменяли других, но все разводили руками и говорили, что не властны над временем. Антуан велел написать несколько писем, и так как Патрис не владела грамотой, потребовал привести образованного человека. Письма были разосланы, и спустя два месяца приехал сын Антуана. Он мало напоминал хозяина. Худой светловолосый парень в очках внимательно осмотрел дом, лабораторию, изъял все отцовские книги, несколько дней их изучал, затем пригласил нотариуса и священника. Брут подписал завещание, а священник отпустил ему грехи. В свое последнее утро Антуан уже ничем не напоминал того сорокалетнего месье, которого Патрис впервые увидела.

Когда Брута не стало, сын подготовил целую папку документов, содержание которых Патрис не понимала, ведь она не могла ничего прочесть. Снова приехал нотариус, девушке объяснили, что Брут был величайшим ученым и за свою недолгую жизнь создал огромное количество лекарственных препаратов. Сыну переходили все права на наследие отца, а Патрис принудили подписать документы, согласно которым она бессрочно обязалась не разглашать то, что узнала в доме Антуана.

– Поэтому она считала себя связанной? – удивился Адам.

– Патрис не умела ни читать, ни писать, а старик так извел и запугал её, что рассудок совсем ей отказал.

– И она стала жить с вами? – спросила Вики.

– Да, и следующие семь лет можно по праву назвать самыми счастливыми в моей жизни. Мы были вместе. Работали, ужинали, делились новостями. Патрис стала членом нашей семьи и скрасила последние годы жизни Жерома.

Беда пришла неожиданно, в облике страшной болезни.

Незадолго до этого мы узнали, что Ева беременна, и нашему счастью не было предела. Через три месяца она заболела и буквально сгорела за две недели. Ничего не помогло: ни мои знания медицины, ни лекари, ни даже кольца Антуана. Ева нас покинула.

Я уехал из Парижа и скитался по Европе. В жизни меня больше ничего не держало. Однако я не искал опасных приключений и не испытывал судьбу.

Через несколько лет я вернулся в Париж и узнал, что старина Жером сделал предложение Патрис и у них родилась маленькая дочь, которую они назвали Изабель. Я был рад за них. Патрис стала настоящей мадам, женой известного в Париже состоятельного человека, хозяйкой ювелирных магазинов. Жером обучил любимую и, ко всему прочему, пристрастил к чтению. Патрис изучала камни и металлы и со временем стала неплохо разбираться в них, а ещё через какое то время показала мужу свои собственные наброски украшений. По ее эскизам создали настоящие произведения искусства, которые так полюбились парижанам, что магазины Жерома стали пользоваться бешеной популярностью, а его жена носила гордое имя художника украшений. Изабель росла прекрасным смышленым ребенком. Жером умер в окружении любимых женщин в возрасте девяноста шести лет и до последнего момента благодарил меня. По его словам, фортуна ему улыбнулась именно тогда, когда ранним утром я с моей Евой постучал в его окно.

После его смерти я стал управлять делами магазинов, представляясь зятем первой дочери Жерома. Дела наши с Патрис шли в гору: мы открыли производство, наладили поставки драгоценных камней из Индии. Вскоре наши украшения приобрели популярность по всей Европе. Мне было уже семьдесят, когда не стало и Патрис. Я снова уехал из Парижа, на этот раз в Америку. Управлять магазинами осталась Изабель со своим мужем. Мы иногда обменивались письмами. На родине я бывал редко. Когда я впервые приехал в Америку, мне там понравилось настолько, что я решил переписать историю своей жизни. Вот тогда я впервые надел перстень Антуана.

Друзья ахнули.

– Вот с этого момента, пожалуйста, подробнее, потому что книжка твоего деда заканчивалась на рождении вашей с Евой дочери, – немного бестактно напомнил Люка и тут же притих.

– Я надел перстень. Хотел проверить, как он работает. Экспериментировать на людях, конечно, не стал, и вообще те ужасы, которыми была полна моя жизнь до побега от Брута, слишком хорошо мне запомнились, чтобы я их повторял. Я устроился работать в ветеринарную клинику. Навыки врача у меня были, нужные документы тоже раздобыл. Я усыплял животных, дни которых были сочтены, но делал это не с помощью лекарств или скальпеля, а с помощью кольца. За десять лет работы я помолодел лет на тридцать. Мне некуда было торопиться. Я следил за изменениями и понял, с какими животными кольца работают эффективнее, а на каких вовсе не действуют. Я сменил пять или шесть клиник в разных городах, несколько раз заново делал документы, чтобы не вызывать вопросов. В деньгах я не был ограничен, ведь регулярно получал денежные переводы из Франции от Изабель. Кстати, у них с мужем родились трое мальчишек, в будущем они разделили бизнес и, насколько я понял сегодня, увидев вашу штуку на втором этаже, до сих пор живы и дело процветает. Ювелирный Дом Антуана Бондо. Это они – мои племянники, – гордо подытожил Поль.

Люка захлопал в ладоши:

– Кто их не знает?! Я их обожаю! Вики, дай руку!

Вики протянула руку, на которой кроме обручального кольца было еще одно – с чистейшим большим сапфиром, обрамленное россыпью бриллиантов.

– Это кольцо – подарок Адама на помолвку, куплено у Антуана Бондо.

– Истинный шедевр, – согласился Поль.

– Как же ты познакомился с Катериной? И как вернулся в Париж?

– Я открыл свою ветеринарную клинику и в пятидесятых годах обосновался в Бостоне. Дела процветали. Я нанял хороших ветеринаров, мы открыли гостиницу для животных. Опытным путем я выяснил, что собаки очень энергетически активные животные и их состояние совершенно не меняется от получасового ношения колечка. В день этого было достаточно, чтобы чувствовать себя на все сорок, а ведь к тому моменту мне исполнилось сто двадцать лет.

Катерина была пациенткой клиники, вернее, не она, а ее шпиц. Впервые я увидел именно Ани. Её на неделю поместили в собачью гостиницу. Как маленький и бодрый вновь прибывший постоялец, она сразу была окольцована на полчаса. Такая процедура стала обязательной для всех новых собак нашей гостиницы, ведь она снимала перевозбуждение, которое возникало у животных на новом месте. Спустя неделю за Ани пришла хозяйка. Секретаря не было на месте, и в приемной разрывался звонок для посетителей. Я вышел сам. Мне понравилась эта невысокая стройная блондинка. Хоть в ее чертах я сразу распознал капризную особу, меня это не оттолкнуло. Конечно, я не был лишён женского внимания. За годы в Америке у меня накопилось много любовных историй, коротких и продолжительных, но никто так и не смог вызвать во мне чувств, которые разбудила Ева с первого взгляда.

Катя была очаровательна, причем отличалась от многих остальных окружавших меня женщин умом, дерзостью и харизмой. Она вела яркую жизнь, работала в Бостонском драматическом театре и имела в своём багаже не одну положительную рецензию. Мы сблизились довольно стремительно. Меня увлек водоворот ее блистательной жизни. Она могла настолько эффектно создать любой образ, что был даже момент, правда недолгий, когда мне казалось, что прошлое окончательно меня отпустило. Катя была знатной модницей и обожала роскошные подарки. Я, в свою очередь, свободно распоряжался заработанными финансами и, не жалея, тратил их на нее. Времени для меня не существовало, вероятно, поэтому я не был привязан к деньгам. За свою долгую жизнь я успел всё, кроме одного, моей самой заветной мечты – обрести счастье с одной единственной женщиной, которая родит мне ребенка. Катя, не разделяя моего желания, обзаводиться детьми не спешила и к браку интереса не проявляла. Первые годы мне это даже нравилось, ведь приходилось завоевывать ее внимание. Недоступность и постоянное нетипичное поведение сбивали меня с толку и привлекали еще больше. Со временем Катя и сама ко мне привязалась. Наверное, утомилась скакать по сцене.

Я помог ей открыть школу актерского мастерства, и вплоть до восьмидесятых годов мы прожили в Бостоне. Каждый занимался своим делом. Я реже стал пользоваться собаками, чтобы логично стареть вместе с Катей. Однако она прекрасно понимала, что невозможно в «семьдесят» выглядеть настолько бодрым. Мне пора было решать, расставаться или сказать ей правду. И я выбрал первое.

Я нанял частного детектива, который помог мне разыграть мою смерть, так что потом неделю я пребывал в новом для себя состоянии «рожденного заново». Свой побег я планировал давно, написал завещание на Катерину, в котором оставлял все свое имущество ей: клинику, дом и два банковских счета с очень неплохим содержанием.

Впервые почти за тридцать пять лет я снова отправился в Париж. Мне помогли сделать документы на имя Поля Боннара, по которым я был своим же сыном, рождённым в 1950 году в Сан Франциско. Я познакомился с детьми Изабеллы. Мы сдружились. Каждый из них от своей матери и бабушки знал историю «моего отца», особенно ту часть, где он помогал становлению бизнеса их деду, и по праву отписали мне ровно по трети своих магазинов. Я не возражал. Моя жизнь началась заново.

– Но как ты сохранял свою молодость? – непонимающе спросила Виктория.