Большая География

– Эй, да это же жена мэра, ну и проходимцы живут в этом городке, дай-ка мне камень потяжелее!

Фрэнки часами рассматривал Науну, её тонкую фигурку с острыми коленями и лицо, казавшееся странным и от этого ещё более притягательным. Ему хотелось разгадать её красоту, он думал о какой-то недоступной необъяснимой тайне, которая воплотилась в камне, и, не понимая, с какой стороны подступиться к разгадке, грустнел, вспоминал о морских звёздах и отчего-то о девушке с родинкой над губой с соседней улицы. В его мыслях она улыбалась и куда-то его звала, а он сбегал и этого стыдился. Теперь его покой поселился у ног Науны, он затихал, только когда усаживался вблизи.

Лирическое настроение Фрэнки нарушал только Виру. Он часто приходил и с неудовольствием вздыхал, не забывая напомнить про Науниного мужа, которого они вот-вот дождутся. Добрэ в красках описывал заварушку и иногда так выходил из себя, что Фрэнки начинало казаться, будто крёстному отцу всё-таки хочется ввязаться в драку, а потом всех спасти. Виру в мечтах добирался до красочного ранения и со страстью фантазировал:

– И увижу я темноту, и темнота меня поманит, сделает своей тенью, себя памятью, а вам оставит мой прах и дело моё, мой город, мой труд… Пожалеешь ты, Фрэнки, ой как пожалеешь, скажешь: «Не послушал я тебя, да что там, даже не выслушал», голова твоя станет тяжела, повиснет на груди, на колени поставит, а потом и уложит на землю. И будешь ты лежать и кормить собой стыд… Пока не придёт госпожа Виру разобрать мой предсмертный шёпот: «Береги ключ от городского погреба, Майя, там наша радость, там наша смерть». А Майя моя сильнее любого пламени, больше любой темени, лёгкое сердце, ясные глаза, а какой у неё голос, а какие ушки… Куда я от неё… Пойду пообедаю… Уже пора… Тунца наловили… Эй, Марио, – кричал он в окошко, – доброго дня! Лодку-то тащи, тащи! Ох и молодцы, богатые сети. Стой там, стой… Эй!

Иной раз Виру сыпал на голову Фрэнки камни потяжелее:

– Ты станешь предателем своего народа. Ты предашь не только нас, но и своих детей и детей своих детей. Что скажут им в спину?

– Дядюшка Виру, ты только что смёл Кнапфу с лица земли… Откуда на наших берегах новое поколение?

– Мерзавец! Наглец! – взрывался Виру. – А ну-ка, при мне… прощайся с ней! Скажи ей: «Науна, ты прекрасная девушка, мы часто хохочем, ходим на рынок, но я никогда не видел твоих слёз, а можно ли жениться, не зная печали?!»

Фрэнки криво улыбался и молчал.

– Чем она свела тебя с ума? Мальчишка, ты юн и, увы, глуп. Ты совершаешь ошибку, восхищаясь ею, она же прямо говорит: «Фрэнки, я чужая жена, оставь натиск, уйми пыл, я не твоя награда, не твоя вода, а ты не моя защита, и мой сын твоим не станет».

Фрэнки стыдился и бормотал:

– Я жду северного ветра! Дождусь и поплыву!

Через неделю Фрэнки утверждал, что запасается провиантом, а ещё через неделю, что прокладывает маршрут, за этим он вспоминал, что в Кнапфе ещё не было ни одного путешественника и что ему придётся стать первооткрывателем, а это рискованное дело, требующее большой подготовки.

Шло время, Фрэнки исполнилось восемнадцать, и о нём вспомнили все, у кого подрастали дочери.

Каждый день его приглашали на ужин или на стаканчик винограда или просили прийти с молотком – приколотить или подержать, пока колотит чей-то папаша.

Фрэнки удивлялся и не понимал, почему ещё вчера его называли просто рыбачьим нырком, а сегодня: