Гутенбергские пророки. Сборник статей о фантастике

Если автор на материале культуры/среды показывает такое рождение будущего, то и среда, которая служила фоном и гумусом – уходит в бессмертие. Она становится своего рода «осевым временем». Теми годами в начале эпохи, по которым «сверяют часы», пока эпоха длится.

«Нейромант» У. Гибсона – на двадцать лет задал для фантастов ту эпоху, которая только сейчас стала заменяться новыми образами биотехнологической революции, да и то… Япония с её хайтеком, периферийный Маракеш, усыхающая Европа. Разумеется, можно сказать, что в том же «Нейроманте» присутствует смесь культур. Равно как в «Алмазном веке или букваре для благородных девиц» Н. Стивенсона. Настоящий фейерверк из уличных предрассудков, китайских государственных традиций, европейских и американских норм семейной жизни.

Географическая и культурная привязка «колыбели будущего» с одной стороны размывается, но с другой – очерчиваются контуры той сети городов, или же сайтов, или клубов, в которой это будущее зарождается. Европейская научная революция случилась не только в Баварии или Париже. «Республика ученых» – сеть переписки XVII-го века – включала сотни корреспондентов в десятке стран.

Будущее всегда рождается из мозаики, из коктейля. Важно – входите ли вы в эту мозаику, или нет. Создатели киберпанка дали очертания своей сети «исходных пунктов», тех цветных камешков, из которых должен родиться узор нового времени. И через тридцать лет после выхода «Нейроманта», можно восхититься – не просто тем, как много угадал автор, но тем, что мы все еще понимаем персонажей его произведения. Они не превратились в чистые абстракции, вроде истовых монахов или благородных рыцарей, ищущих поединков и расхваливающих образ своей прекрасной дамы. Значит тот мир, что создал У. Гибсон – в каком-то смысле все еще с нами.

От общего рассмотрения проблемы перейдем к частному – к нашим осинам.

Когда автор с постсоветского пространства начинает рассуждать о будущем, он оказывается на развилке: культурная традиция к которой мы принадлежим (и к которой принадлежит большая часть читателей) – она будет для этого будущего внутренней или внешней? Ведь будущее, которое рождается сегодня, прямо сейчас, сосредоточено в нескольких «сетях» мировой цивилизации, а в других местах есть лишь редкие угольки.

Если внешняя – то авторы обречены в той или ной степени подражать творчеству Й. Макдональда, который в последние годы дал очень хорошие образцы сочетания передовой науки и периферийной культуры. Другие варианты требуют упрощения и еще раз упрощения. Можно вспомнить то, как А. Беляев был вынужден помещать те открытия, которые не мог совместить с реалиями СССР 20-х годов, в другие страны. И в романе «Человек, нашедший своё лицо» мы видим стилизацию Голливуда – упрощенное и даже инфантильное представление о нравах и структурах тамошнего общества. Если же брать описание колониальной Индии в «Ариэле», то, не смотря на попытки придать ему реалистичность, оно тоже упрощено, приспособлено к требованиям цензуры и восприятию читателей. Сложность, серьезность чисто фантастических проблем «отрывается» от проблем общества, на фоне которого развивается сюжет. Даже С. Лем – автор, великолепно умевший выразить связь техники с развитием общества («Футурологический конгресс») – сплошь да рядом вынужден был прибегать к упрощениям, к ироническим уверткам («Звездные дневники Йона Тихого»).

Если внутренняя – надо придумать, как нас будет рождаться будущее: из научных городков, из сложностей с олигархией и бюрократией, из попыток импортозамещения, из больших международных проектов науки и энтузиазма «кулибиных». Понятно, что достичь мировых высот сразу во всех областях науки, техники и культуры – не получится. Либо успехи не выйдет распространить на все общество. Пример Союза достаточно показателен: лучшие ракеты и плохая обувь. Плюс – целый спектр новых проблем, которые в советской фантастике всерьез не решались. Например – межнациональные стычки. А еще отношение к большим деньгам, религиозные вопросы, представление о собственности на землю, авторское право… Роман о будущем вовсе не обязательно будет энциклопедией. Нет. Но герои там обязаны быть цельными, понимающими в жизни людьми. Важно понимать – описывать придется не уже состоявшуюся эпоху, вроде брежневского «развитого социализма», не сложившееся общество или «мира полдня» А. и Б. Стругацких.

В 50—80-е годы советские фантасты видели себя представителями передовой страны – и англо-американскую фантастику рассматривали как элементы конкурирующего проекта. В 90-е мы переживали катастрофу – мир будто распадался. Из «обоймы» западной фантастики пришли разнообразные зомби-апокалипсисы, а фэнтези стала «обезболивающим средством». Попытки переломить тенденцию, и продолжить описывать «цивилизационное лидерство» – выглядят, скажем так, малореальными. «Звезда Полынь» В. Рыбаков. Но за последние годы «окно возможностей», которое открывается в будущем постсоветскому пространству, обрело относительно устойчивые очертания. О конкретике этих очертаний спорят философы и политологи. Кто-то настаивает на «отдельной цивилизации», кто-то рассуждает о «региональном центре влияния» или «европейском выборе».

В качестве примера можно привести роль английского языка в диалогах персонажей будущего. Сейчас это язык мировой науки и международного общения. Увидим ли мы повторение салонных разговоров у Анны Павловны Шерер, которые велись большей частью на французском; появится ли большое количество гибридных шуточек в стиле В. Пелевина; или же возникнет совершенно новый устойчивый жаргон, наподобие того, что описал С. Жарковский в «Я, Хобо»? А может русский язык сделает своими все англицизмы, как освоил голландские слова в петровскую эпоху?

Сейчас мы видим два процесса. С одной стороны бешеное по скорости переваривание, усвоение русским языком иностранных слов. Файл, ксерокс, сервер, менеджер, мерчандайзер и т. п. Причем часть слов, за несколько лет пройдя путь от жаргонизма до общепризнанного термина, уже стала исчезать – «дискета» уходит вместе с «3,5 дюймовым диском», ей на смену спешит «флэшка». Часто прямые кальки из английского языка приобретают своё значение: «зафрендить» не означает «подружиться», и вообще – «кого хочешь „лайкай“, а люби – меня». С другой стороны – растет уровень владения английским языком. Умеренное владение им стало обязательно для образованного человека и есть множество профессий, где без хорошего английского вообще никак.

Соответственно, если действие романа происходит через тридцать-сорок лет, то рационально было бы предположить, что в русской речи персонажей будет несколько новый английских слов, разной степени натурализации. Обычным станет разговор, где будут сочетаться реплики на русском и английском – безо всяких сложностей перевода. «Пиджик», чисто жаргонное смешение языков, которое Б. Акунин попытался предъявить в качестве речи «человека будущего» («Внеклассное чтение») – останется маргинальным. Почему? Для любого пользователя будут легкодоступны образцы английской речи и переводов, освоения новых слов. Сохраняется машина «нормирования языка» – школы, государственная документация, литература и кино, СМИ. Чтобы разговорный язык окончательно свалился на уровень жаргона – требуется тотальный распад государства, общества и культуры. То есть пиджиком могут (и должны) изъясняться персонажи «Мародера» Беркема аль-Атоми. Если предположить состоявшийся крах США и кризис западного мира – описанный, к примеру, во «Флэшбеке» Д. Симмонса или «Распаде» Н. Стивенсона – то английский какое-то время просуществует в качества латыни XXI-го века, причем в Индии эта «латынь» – один из государственных языков. Китайский язык начнет расширение сферы своего применения, но еще не обзаведётся такой широкой интернациональной сетью пользователей, как английский. Увеличится значение испанского, но для постсоветского пространства это будет именно иностранный язык, который имеет смысл учить людям, имеющим дело с Латинской Америкой.

С техническим прогрессом ситуация несколько иная. Когда удается создать хотя бы крошечный кристаллик, который бесконечно воспроизводит себя в будущем, тысячекратно повторяется в проектах и разработках – задать стандарт конструкторского решения – это победа. Проблема в проекции этого решения на другие области. Карданный вал в механике – важнейшее изобретение – только вот обычный инженер не вспоминает про изобретателя Кардано, порой ничего не знает об Италии XVI-го века и уж тем более не обязан следовать ценностям эпохи Возрождения. Чтобы не повторять бесконечно примеры советских парадоксов «лучшие ракеты и плохая обувь», надо воспользоваться понятием «зона разделения труда». Это пространство, где налажено действие единой системы – от изобретения до сбыта. Появление и борьба таких зон, становление единой планетарной системы разделения труда – тема для политэкономических трактатов. Читатели фантастики редко интересуются подобным. Но авторы, конструирующие миры, должны понимать: чтобы изобретение стало «твоим», осмысливалось всем миром через призму твоей культуры – необходимо провести его от случайной формулы в блокноте ученого до прилавка в супермаркете, и реклама над прилавком тоже должен быть твоей. Сейчас «Айфон» собирают в Китае, но весь мир воспринимает этот мобильник, как американский товар – вспоминает Стива Джобса и «общество потребления». Можно предположить самые разные варианты развития мира и постсоветского пространства – и каждому варианту соответствуют свои образы. «Подразделение транснациональной корпорации» – это всегда звено процесса. Какой бы рывок не получалось сделать тамошним разработчикам, «обертку» товара поставит кто-то другой, а осмыслит последствия для общества – третий. Однако для мира, где прогресс двигают вперед только такие корпорации, требуется единая экономика, без пяти минут Земное правительство. «Своя корпорация» для национальной экономики – редкость. Достаточно вспомнить, сколько организаций уровня, скажем, «Росатома», существует на постсоветском пространстве. Но если холодная война возвращается на десятилетия, то соперничество государственных корпораций, которые намертво срастутся с разведками и начнут культивировать разнообразные проявления национализма – неизбежно.

Чтобы наши прогностические романы были сколько-нибудь реалистичны – надо помнить про «окно возможностей», оценивать, какую долю в будущем человечества мы здесь создаем…

Октябрь 2014

2. Пространство предсказания

Пророчества, предсказания, видения о будущем – один из самых устойчивых элементов фантастики. Как фэнтези наполнена бормотанием оракулов, так и научная фантастика редко когда обходится без данных, которые приносит машина времени или обеспечивает хроносдвиг.

Но с чем имеют дело фантасты, воплощающие на страницах своих текстов очередные тексты пророчеств? Какие приемы и комбинации, использующие «сведения о будущем» – будут логичны и непротиворечивы, а какие оставят впечатления хаоса?

Способы увидеть будущее классифицируются сравнительно легко – тут главное не увлекаться разбором бесконечных разновидностей мантики. Для начала необходимо отделить гадание от прогноза. Прогноз, в конечном итоге, это осознанный расчет, это алгоритм. Его автор экстраполирует существующие тенденции, пытается вообразить качественно новые факторы, смоделировать развитие ситуации. Если алгоритм прогноза рассекречен, то любой человек может повторить удачный опыт или убедиться в его ошибочности. Гадание – не может осуществляться без элемента тайны или даже чуда. Пророчество – покровительства высших сил, которое тоже тайна, но еще и заведомо непонятная для человека.

Сложнее с путешествиями во времени и с прямыми указаниями из будущего. Сериал «Путешественник» («Journeyman») демонстрирует журналиста, который перемещается в прошлое – каждый раз, чтобы исправить очередную трагедию. При этом механизм путешествия не проясняются, причины не указываются, люди (или силы), которые выбрали героя и дают ему задания – не раскрываются.

Но бывает, автор «настаивает» на естественнонаучном характере выдуманной им вселенной. С одной стороны любая тайна там лишь неразрешенная загадка. Однако целиком тайну устранить не получается – она сохраняется в виде парадокса. Путешествия во времени немедленно дают такое количество загадок, противоречий, искажений логики, что некая фигура умолчания неизбежно присутствует. При этом сказать, что герои трилогии «Назад в будущее» принимали заведомо внерациональные решения – нельзя. Предсказания (изображения на фотографиях, принесенных из будущего) были не только понятны, и еще имели четкую причинно-следственную связь с другими временами.

Если посмотреть, что общего есть у гадания, пророчества и прогноза, то определение предсказания станет очевидным: предсказание это получение персонажем информации о будущем.

Какими же качествами может характеризоваться предсказание, каковы свойства знаний о грядущем? Эти свойства можно описать с помощью категорий диалектики, противоречия между которыми будут раскрывать те или иные качества предсказания.

Первый показатель, это целостность картины будущего, которая соответствует противоречию между возможностью и действительностью.

Само предсказание начинается с отрывочных сведений. Персонажи получают информацию о некоей потенциальной возможности. «Нарезка» будущего может быть любой – тут и любовь и деньги, и случайный выстрел в любимую вазу, и роковая рыбная косточка. В рассказе А. Бестера «О времени на третьей авеню» герой получил из будущего всего лишь стодолларовую купюру, на которой стояла его подпись в качестве министра финансов США. Любой оракул, почти все вещуньи, большая часть гадателей – видят в будущем лишь отдельные куски, некие фрагменты.

Сюжеты множества произведений вращаются вокруг одного и того же приёма – герои видели неясный отрывок из будущего, думали, что увиденные события предопределены (или же наоборот, поправимы), но не знали полной картины, потому и жестоко ошиблись. Один из самых известных примеров в кинематографии – «Звездные войны. Месть ситхов»: герой видит в будущем смерть своей жены, и в попытке спасти её, не только предает соратников, но и обрекает супругу на смерть.

Так же героев могут вновь и вновь посещают видения, которые не описывают будущее целиком, но дают множество несвязных образов. В цикле Дж. Мартина «Песнь льда и огня» дано множество примеров подобных видений: тут и посещение Дейнерис магического Дома Бессмертных, тут и сны покалеченного Брана. Даже деревенская ведьма, проспав несколько ночей на месте бывшего капища, могла выдать бессвязные, но понятные читателям, описания будущего и настоящего.

В научной фантастике идеальным примером фрагментарного предсказания выступает начало сериала «Мгновенья грядущего» – все человечество отключилось на пару минут, в это время люди видели себя через несколько месяцев. Но продолжительность видения была слишком короткой, чтобы каждый отдельный человек мог понять, как он дойдёт до жизни такой, и что значат его переживания в те самые две минуты грядущего.

Чем более подробно и качественно предсказание, тем больше шансов протянуть непрерывную ниточку умозаключений от настоящего к условному будущему. Увидеть не просто фрагмент грядущего, но вариант действий, которые приведут к указанному результату. Поначалу это может быть единственный способ действий – все прочие тонут в тумане вероятностей. Если количество информации в предсказании еще больше, то появляется картина «павлиньего хвоста вероятностей», когда от точки настоящего расходятся линии возможного развития событий, есть очевидные развилки. Но что еще более важно – персонаж перестает рассматривать любую информацию из будущего (или о будущем) как критически важную. Если есть сценарий, наиболее благоприятного варианта развития событий, то слишком уж невероятные предсказания заведомо отметаются. От провидцев требуют не отрывочных видений, но «карты будущего». Таковы были предсказания ясновидящих в «Убике» Ф. Дика: будущее представлялось им в виде структуры, похожей на пчелиные соты, и в каждой ячейке был свой вариант развития событий. Аналогичный подход, уже на строго научной основе, продемонстрирован в романе «Полёт урагана» В. Головачева: в одном из институтов работал прогностический центр, который рассчитывал для ответственных лиц «дерево вероятностей», и это прогноз персонажи настойчиво рекомендовали друг другу, как способ избежать неприятностей. Таковы и действия «наблюдателей» из сериала «Грань» – они знали очень многое о будущем, но всеведение было им недоступно. Потому будущее распадалось на варианты, и какой из них станет актуальным – они не знали.

Еще больше информации, еще больше знания о вариантах пока, наконец, герой не получает в свое распоряжение все варианты событий на определенном отрезке времени. Перед нами предсказание не отдельного варианта, но всей суммы возможных событий – потоковое предсказание. Таким персонажем стал Муад’Диб (Пол Атридес) в книге Ф. Херберта «Мессия Дюны» – он настолько четко предвидел будущее, что даже потеряв зрение не утратил возможности общаться с людьми и управлять государством. Его глаза были незрячи, но пророческое чутье безошибочно подсказывало детали окружающей обстановки.