Гена

Гена опять стукнул, но уже не костяшками, а кулаком.

– Спать… мне… мешаете! – выдавливает он, опустив голову.

– Сейчас выйду и такого устрою! Лучше иди, дурак!

И Гена, боясь расправы, отшагивает назад. Правильно делает – дверь, словно легкая шторка, вываливается наружу.

– Мать твою!

В проходе Костя, голый, взбешённый. По его плечам спускаются капельки пота, на груди слипшиеся волосы. Они вместе с грудью, из-за дыхания, двигаются то вверх, то вниз.

– Мать твою! – повторяет Костя и замахивается. Гена не успевает защититься и получает по костлявому плечу. – Спать вали, выродок! Непонятно?

– Я, – захныкал Гена, – не могу! Я не могу уснуть. Я… я… не высыпаюсь. На работе меня потом ру… ругают.

– Не понял? – крикнул Костик и вмазал по плечу, но попал в прикрывающую его руку. Правда, сила удара такова, что Гене одинаково больно: что сейчас – с закрытым плечом, что тогда.

– Да тресни, Кость! Забодал! Чего вообще ему надо? – почти истерично закричала Лена.

Гена через плечо брата успевает заметить Лену – она своё тело прикрыла одеялом. «Голая», – додумывает Гена.

Цветомузыка продолжает мигать. Ленины ноги, как и цветомузыка, светятся одинаково с ней: жёлтый, красный, синий, зелёный, опять жёлтый. Гене нравятся Ленины ноги.

– Слушай, браток, дай потрахаться, если больной на эти дела. Короче, ва-ли! – и Костя захлопывает дверь.

– Во тварь! – слышит Гена Костин рёв, растирая плечо.

* * *

Гена поплёлся в кухню, так как спать всё равно уже незачем. Подойдя к плите, налил в чайник воды и сел.

На столе валяются две сушки, они посыпаны пудрой. Рядом с ними блюдечко, в нём какое-то застывшее липкое месиво красного цвета. Гена окунает туда мизинец, потом в рот. «Варенье, клубничное». Потом, посмаковав, решает: «Из вишни».

Закипает чайник. Гена встаёт, выключает газ и ставит на стол кружку, забрасывает туда щепотку чая и глушит кипятком разбросанные по дну мелкие листочки.

– Стоять!

Гена испугался и промазал, создав на столе небольшую лужицу с паром.

– Чего ночами жрёшь в одну пачку? Не дал нормально-аморально потрахаться! Тварь ты, Генка. Генка, ты тварь!

Гена тут же отлетает от стола.

– Чё пьешь, чаёк?

– Я, – начинает Гена, но Костя даже и не слушает.

– Где чистые кружки? Мать вашу, я спрашиваю: где в этой квартире чистые кружки? Ленка! – кричит на всю квартиру Костя. – Только и можешь трахаться, а помыть – ноги раздвинутые мешают? Не достаёшь до раковины, я понял. Ты, сука, как улитка!

Костя берёт Генину кружку, в которой уже набухли чайные листики, нюхает её и кидает в раковину. Из чашки плеснуло. Кипяток быстро стёк в дырочку, а чайные матлахи разбросались по раковине.

– Кофе налей! Чё сидишь, когда старшие обращаются?

Гена молчит, крутя свои указательные пальцы о большие, за что и получает локтем по спине.

– Когда тебе говорится, надо делать. Если ты такая козлина, то вали в конуру и сиди тихо. Ещё не понял, что я-хочу-с-Ленкой покурить? – чеканит Костя. – Ленка!

Входит Лена, кутаясь в халат. Её длинные красивые тёмного цвета волосы собраны в хвост.

– Костя, мне холодно там без тебя, а здесь вообще холодильник!

– Я печка греть?

– Из окон тянет, надо бы заклеить, – говорит Лена и нагибается к сидящему Гене: – Можно мы побудем тут одни? – её голос тихий.

– Заклеить? Ты где была месяц назад, «заклеить»? Ты у меня живёшь почти половину года, Стрекоза. Тебе надо не пупок летом натирать, а сани! Одни шалавы вокруг!

– Кость, а твой братик на грудь мою пялится. Смотри.

– Ему до бабьей титьки, как мне до… Ленка, мать твою, когда будешь мыть посуду? «Трахаться» – посуду не помоет и жрать не приготовит. Я не хочу пить из этой, – Костя показал на валяющуюся кружку, – она вонючая. Из Гениной пасти разит, как от козлячей. Фу!

– Ты не печка, а я не золушка, – улыбается Лена. – Тут братик твой на грудь зырит, почти в ладошку взял, а тебе всё равно? Ну, ладно!

– Да педик он! Ему до твоих сисей одинаково. Скажи, Генка: на фига они тебе? Вон, у тебя у самого они есть, целых две, ласкай сосок себе сколько хочешь, – и Костя покрутил пальцами вокруг своих сосков, потом схватил и Ленину грудь, поподбрасывал её несколько раз перед Гениными глазами и неожиданно, свободной рукой, схватил Гену за шею. Гена вырвался и побежал в коридор. Всё это сопровождалось Лениным смехом. – Сигареты взяла, девственница? Сука, в этом мире есть вообще девственницы?

Гена подходит к своей комнате, но его отвлекает другая, которая распахнута. Тут, после многочасового секса, пахнет чем-то волшебным, манящим: клубника, сигареты, есть и ещё какой-то сладкий запах, наверное, духи, которые Лена брызгает на своё тело. Гена делает глубокий вдох и закрывает глаза, в голове поплыло. Не выдержав качки, Гена открывает глаза и останавливает мутный взгляд на тумбочке, то есть на валяющемся лифчике и трусиках. Подходит к ним. Берёт в руки лифчик, расправляет его и представляет, как здесь лежат груди. Потом подносит чашечки к носу и нюхает. Несравнимый ни с чем сладкий запах, это они так пахнут тут. Гена так уже делал, когда здесь жила Таня, или Наташа. Но их запах не сравнить с Лениным.

Гена швыряет лифчик обратно на тумбочку, потому что слышит приближающиеся шаги.

– Костя! – закричала Лена. – Быстрее!

* * *

Гена открыл глаза. Ковёр, кровать, твёрдо лежать… всё это говорит о том, что Гена заснул на полу.

Эти мысли, словно ушные затычки, не дают возможность услышать будильник, который, тем не менее, звенит на всю комнату. Звенит, звенит, звенит. Наконец, Гена слышит его. Привстав с пола, опираясь на левую руку, он тянет другую к столу – там и орёт будильник. «6:31», – мигает на экране. Гена выключает его.

Не обращая внимания на гул в голове и боль в плече, Гена стряхивает что-то со щеки. Это крошки. Далее Гена надевает носки, берёт со стула брюки, натягивает их, руки пропускает в свитер, потом просовывает его через горло и выходит в коридор. В квартире зябко, от этого ещё больше хочется спать.

Дверь брата закрыта, «спят, значит».

Гена закрывает свою и проходит в кухню. На столе, как в любое утро после смерти отца, всегда валяются кривые окурки, пепел, грязные стаканы, пустые бутылки, а сегодня ночью добавилось ещё и блюдце с вареньем. Гена дует на стол, но пепел, поднимаясь вверх, из варенья не вылетает, а ещё сильнее впечатывается. Опустошив стакан воды, налитый из чайника, Гена возвращается в коридор, тихо одевается и покидает квартиру.

Подъехал лифт, не пустой: в нём девушка и мужчина. Гена иногда их видит. Девушка хихикнула.

– Чего ты? – обратился к ней мужчина. – Что смешного? – та молчит. – С каждым такое может случиться. Да? – это он говорит уже Гене, подмигивая. Гена не понимает о чём речь. Теперь девушка уже не сдерживается и начинает истерично ржать.

Лифт открылся, на стене написано «первый этаж». Гена выбегает, но не от истеричной девушки, а спешит на работу.