Децл

– Ну че, – пританцовывая Валерка протянул руку Пашке.

Валера был обут в резиновые тапки, быстро промерзшие на бетоне крыльца. Пашка трескуче затянулся. Отвесив пустоте щелбан, он проводил взглядом метеор брошенного окурка и пожал вялую, как селедка, руку одноклассника. Дом бесшумно всосал Валерку на запах тушеной картошки с мясом. Пашка помедлил, прожевал слюну, сунул руки в карманы, и, сделавшись похожим на тень горбатого фонаря, следом за окурком пошел в темноту.

Сыпал снег. Ранняя зима напялила белое поверх осенней грязи. Пашка глядел себе под ноги, но дорожные дыры уже залатало ледяное крошево. От ходьбы Пашка быстро согрелся. Добавляла тепла и початая пачка синего Дуката, отданная ему Валеркой. Пока что курить не хотелось, но Пашка предусмотрительно грел зажигалку в кулаке.

Городские бараки провожали его мутным взглядом. Они пьяно смотрели из-под вогнутых крыш желтками запотевших окон. Холод гнал с улицы все живое, и только хруст Пашкиных шагов нарушал молчание.

Город скоро закончился, не решаясь переступить хилую речушку. За мостом снежная колея вильнула вправо, ссыкнув к лесу отростком вьющейся тропинки. Пашка тоже повернул, но через десять шагов остановился. Порыв ветра сорвал с него ауру тепла, заставив прятать лицо в поднятом воротнике. Дорога уходила в поле, и ветру ничего не мешало жалить Пашкину кожу остекленевшей моросью. Пашка покосился на лес. Поморщился. Над верхушками деревьев черным волдырем жирел нарыв мусорного полигона. Идти через лес не хотелось. Не потому что он боялся старого немецкого погоста или всякой нечисти, (через лес даже быстрее), пугало другое: свалочные собаки. Голодная свора шерстяных бомжей, обозлившаяся от холода, теперь рыскала по лесу в поисках еды и развлечений. Неделю назад собаки загрызли Юркиного Бима, а сам Юрка, поселковый юродивый, час просидел на дереве, пока тощие псины, визгливо собачились над трупом разодранного ими щенка. Но Пашку воображаемая шайка сейчас страшила меньше стылого ветра, который лез под его не по погоде тонкое пальто. Пашка блядконул, сплюнул и быстро зашагал к деревьям.

Семья Васильевых жила в пригородном селе. Хотя село слишком громкое название для десятка косых лачуг, состряпанных на скоро-плановую советскую руку труженикам карьера, на котором и спивался сварщиком Пашкин отец. Слова отца "поживем здесь, пока что-нибудь не подыщем", приговорили сына Пашку на каждодневные десять тысяч шагов до города и обратно без поправки на погоду. Четыре километра битумной мозаики, перемолотой колесами самосвалов отделяли Пашкин дом от федеральной трассы, вокруг которой выстроился районный центр. Четыре километра до школы, магазина, друзей, до всего… Но был и короткий путь.