Соседи человека. Самые обычные животные

Присев на корову или на двуногого интеллигента, комариха копошится, выбирая подходящее место. Затем щетинки (мандибулы) впиваются в кожу, нижняя губа скользит по хоботку и обнажает шприц. Порой его давление превышает давление товарного вагона на рельсы. Но рельсы тверды, а кожа упруга. Предусмотрено и это – шприцу помогают зазубренные челюсти. Они, как пила, ерзают взад и вперед. И вот дело сделано. Сделана дырка. Введен шприц. Чтобы он не засорился, тут же инъекция слюны. Вслед за этим начинает работать глоточный насос. Он устроен вроде простейшего насоса для омывания ветрового стекла автомобилей. Раз есть насос, должен быть и приемник красной жидкости. И вправду, кровь перекачивается в специальный пищевой резервуар. Оттуда она мало-помалу поступает в среднюю кишку, где и идет пищеварение.

Здесь свои сложности. Комарихи, которым повезло с алой калорийной каплей, прежде пили жиденькие растительные соки. Не расстроится ли желудок? Нет. Хотя и совсем мала комариная средняя кишка, да очень удала. Она мигом переключает ферментативную деятельность на переваривание белков. Не потому ли у комарих в кишке преобладает протеаза, а у не меняющих меню самцов инвертаза?

Разбухшая самка (она может слопать больше, чем весит сама) норовит спрятаться в тень. Сидит комариха, занимается пищеварением около недели. Вот вроде бы и все. Нет, не все: одновременно в ее теле зреют яички. Потом она держит путь к болоту или к луже, где на бережке ждет вечера. Ибо таинство разрешения от бремени стыдливыми комарихами совершается под покровом темноты.

Отложив яички, они опять становятся вегетарианками – берегут фигуру до следующего брака. И снова свадьба… А вот третий брак на Руси практически невозможен – летняя комариха живет лишь два месяца.

Прежде чем вести речь о яичках и личинках, остановимся на свадьбе. Вспомните, с чего началось повествование, – американские комары липли к трансформатору. И у нас есть удальцы, готовые в поисках милой обломать крылья и ноги. Но куда больше застенчивых. Собравшись в брачный рой, они пляшут в воздухе. Так сказать, ждут приглашения на белый танец. Облачко из комаров колышется над тропинкой, возле сиротливого дерева в поле, у кромки берега или просто над светлым или темным пятном на земле. В лесу мужские ансамбли выступают над полянами. К танцорам подлетает невеста и увлекает кого-либо за собой.

Н.В. Николаева из Института экологии растений и животных несколько лет занималась комариными фестивалями. Выяснилось, что в мужских ансамблях ежедневно по три-пять часов дружно пляшут комары разных национальностей, разных видов, что в крупных брачных роях показывают свои возможности по 500–800 женихов. И что судьбой им отведено обидно малое время – дней через десять самцы кончают всякие счеты с жизнью.

Казалось бы, надо спешить, чтобы увидеть мир. Увы, застенчивые плясуны отлетят от родной лужи метров на тридцать, хлебнут нектара и ждут запевалы. Потом утомительные групповые демонстрационные полеты. И опять ожидание. Пригласит комариха – хорошо, а если усами или еще чем не вышел, через неделю-другую канешь в Лету, не оставив и следа в биосфере.

А их счастливые подруги оставляют. В Эвенкии за пять минут на предплечье человека садятся 400 комарих, в оленя сразу впиваются 8500 будущих мамаш…

Комары запищали – запасайся плащами.

    Примета

Примета верная – в сухой год комаров мало. Им без воды – и не туды, и не сюды. Скорее туды – на тот свет, еще не родившись.

Яйца насекомых невероятные, фантастические. Пожалуй, среди них не найдешь только яйцеобразных. Колыбель сверчка-трубачика похожа на маленькую сардельку, клопа-хищнеца – на вазу, бабочки-поденки – на желудь. Яйцо малярийного комара (читай – комарихи) напоминает лодочку. Лодки мамаша пускает поодиночке. На плаву их держат воздушные камеры. Через пару дней, а если прохладно, то спустя две недели, взматеревшая личинка специальным яйцевым зубом откупоривает лодку и уподобляется аквалангисту.

Пискуниха – не чета малярийной комарихе. У нее нечто вроде яслей – плот из 200–300 яиц. Зато пискуниха не утруждается поисками: кладет плот в канаву, пруд, колодец или бочку с водой. Малярийным же особам подавай водоем, и не любой, а с зарослями, и не с любыми, а что по вкусу (элодея, роголистник…). Они воротят носы от зарослей камыша и рогоза, которые затеняют воду, и потому личинкам живется неважно.

На этом фоне кусака легкомысленна: разбрасывает яички около луж или вдоль дорожной колеи. Те без всякого присмотра валяются до весны – авось талые воды затопят колеи и рытвины. Глупость? Нет. Глупостей природа не прощает. А кусаке и прощать нечего – в ее бесхозяйственности тонкий расчет. Мелкие лужицы быстро прогревает солнце, и новорожденные кусаки первыми из комаров появляются на арене жизни – начинают кусаться уже в мае. (По примете – со дня Лукерьи Комарницы, с 13 мая по старому стилю.)

Более того, их мимолетная жизнь не омрачена наплывом хищников, да и не все перелетные насекомоядные птицы успели вернуться домой.

Мы забежали вперед и второпях обошли личинок. Давайте наведем порядок.

«Чего их мусолить, – подумают некоторые. – Личинки – рыбий корм. Туда им и дорога». Однако не все дороги ведут в рыбьи животы. Хватает комаров и на нашу долю. Когда личинка вырастет, обзаведется крыльями и сыграет свадьбу, уже мы с вами будем кормом. Так каково же детство наших мучителей?

Бросается в глаза, что комариные детишки волосаты. Почему? Волосы личинкам нужны отнюдь не для тепла – это весла и одновременно чувствительные приемники внешних сигналов. А волосяные веера вокруг рта – кормильцы, добытчики. Благодаря им у рта бурлит водоворот, из которого и изымается снедь наподобие того, как кит цедит воду сквозь ус.

Досуг и рабочее время личинки, с нашей точки зрения, проводят не в изящной позе: зад наружу, голова в воде. Дышат жабрами или дырявым хвостом, который чуть торчит из воды. Если надо нырнуть, вентиляционную трубу закупорят предназначенные для этого клапаны.

Личинки малярийных кровопийц не любят болтаться кое-как. По их мнению, во всем должен быть порядок. Иначе им бы незачем причаливать к листику, берегу или щепке. Чтобы глотать блюда с поверхности воды, они, как сова, поворачивают голову на 180°. И ничего – шею не сворачивают. Правда, и сворачивать-то нечего. Плавают же задом наперед.

Идут дни. Личинки наглотались органики, разных там инфузорий, поскоблили водоросли. Набрались сил. Пора окукливаться. Куколки не напоминают кукол – похожи на запятую. В толстой части прозрачной запятой формируются голова и ноги летунов, видны даже глаза будущих созданий.

Наконец верхушки запятых лопаются, и на свет вылезают бесцветные мягкотелые существа. Брюшко у них заполнено воздухом – насекомые заранее его наглотались, чтобы не утонуть. Сидит комаришка на своем утлом челне и на полный ход запускает химическую фабрику в организме: за несколько минут покровы окрашиваются и твердеют. Можно лететь на берег. Там дел невпроворот.

Есть сведения, будто на каждого человека приходится по 250 миллионов насекомых в год. Тут все – и бабочки, и тараканы. Сколько же комаров, пока точно неизвестно. По крайней мере, в тундре их можно сосчитать оптом – над каждым гектаром летает по пять килограммов. Жуть.

Но это как посмотреть. Биологический круговорот веществ в холодной тундре ленив, медлителен. Комары же за какие-то недели возвращают на водоразделы химические элементы, которые вода утащила вниз. На крохотных крыльях с каждых ста гектаров болота ежегодно улетает два пуда углерода, пуд азота, девять килограммов фосфора, шесть – кальция, полтора – кремния. Путешествуют и микроэлементы: молибден, марганец, бор… Иными словами, на сушу испокон веков летит еда для растений. Летит и корм для птиц. Ласточке, чтобы насытиться, и тысячи комаров мало.

Науке нужно сосчитать комаров, получше разобраться в их биографиях. А они все на одно лицо. Как быть? Пометить. Но комар не птица, кольцо ему на лапу не наденешь. Может, метить красками? Не всякие к ним прилипают – годятся лишь спирто- и жирорастворимые и металлические порошки. Однако и каплю они не утащат. Да и метить впору ювелирам – уж больно тонкая работа. Выручили пульверизаторы – комаров стали красить серийно.

Есть такой подсчет: если яркое пятно нанесено на среднеспинку, то за час под лупой можно осмотреть 75 комаров. Если же устроить нечто вроде химчистки – смывать краску растворителем на фильтровальную бумагу, то уже тысячи существ сразу будут отдавать дань науке.

Увы, множество нежных летунов калечится в красильном цехе. А те, что благополучно прошли через горнило, могут стать немечеными – пятнышко смоет дождь. Поэтому придумали изощренные, невидимые метки. Однажды в воду, где обитали комариные личинки, внесли радиоизотопы. И в мир улетели миллионы комаров с невидимым клеймом. На поиск же десяти меченых среди пятидесяти тысяч немеченых с помощью счетчика Гейгера хватит и минуты.

Комаров предпочитают клеймить, пока они еще не комары, – в воде. Интенсивное поглощение личинками самой ходовой метки – радиоактивного фосфора – возможно только при хорошем столе. Поэтому устраивают роскошную жизнь: в воду добавляют мясной порошок, пивные дрожжи, галеты для собак или (стыдно писать!) помет мышей и сусликов. По 0,7 мг органики на личинку в день.

А как быть, если надо метить пожилого комара? Старика-то в личинку не превратишь. Опять-таки выход есть. Комариху подпускают к мышам или кроликам, которым впрыснули радиоизотопы. Комары же дегустируют сахарный сироп с меткой.

Низкие концентрации радиоизотопов не вредят комариному здоровью, не меняют длительности жизни. И при всем при том радиоактивность комарих вдвое выше, чем самцов. А вот как радиация расползается по фигуре: голова – 5–10 %, брюшко самок – 45–55, ноги – 10–25, крылья – 0,5–0,2 %…

Есть и кое-что поновее – нейтронно-активационный метод. Обычно соли селена, марганца или редкие элементы добавляют в комариный рацион. Потом летуна отпускают на волю. Он живет в соответствии с законами племени. Наконец его снова ловят. А поймав, бегут к ядерному реактору – облучают тепловыми нейтронами, и метка становится радиоактивной, выдает носителя. Кое-кто усомнится, стоит ли проделывать такое. Стоит. Преимущество – полная радиационная безопасность.

Поймать удается крохи – менее процента выпущенных комаров. Поэтому метят их сотнями тысяч и миллионами. Ловят же так называемым колоколом Мончадского. Это легкое и простое сооружение: шест да марля, натянутая на кольцо. Под этот зонтик садится человек. Потом живая приманка дергает за веревочку, и марля с кольцом падает вниз, отрезая комарихам путь на волю. Остается собрать живность внутри белого цилиндра, ошарашить эфиром и сложить в какую-нибудь посудину. Самцов же надо приманивать на звук или искать рой, где и сачком управиться можно.

Ловля комаров – хитрое дело. Надо знать, что ночью маленьких оборотней притягивает все светлое, а днем – темное. Что анофелесы предпочитают разыскивать стадо, чем нападать на одного человека. Есть и странные привычки: в экспедиции Н.Я. Маркович, работавшей в Сибири, заметили, что малярийные комары, проживающие на скотных дворах, отправлялись на прогулку вместе с буренками и на них же приезжали обратно. Вот бы узнать, зачем нужен такой променад?

Ловля меченых особей поведала о многом. Выяснилось, что они иногда удирают от места выпуска на 40 километров. Узнали новое о роении, о хищниках, поедающих комариные яйца, о механизме действия ядохимикатов, более точно подсчитали, сколько комарихи выпивают крови… Но знать нужно больше. Увы, период полураспада самой хорошей метки (радиоактивного фосфора) две недели. Так что и впрямь придется засовывать комаров в ядерные реакторы.

За семь верст комара искали, а он на носу.

    Пословица

Лет сорок назад вышла любопытная книга – «Животное население Москвы и Подмосковья». Речь в ней и о птицах, и о лягушках, и о зловредных грызунах, и о комарах, конечно. В громадном городе им вольготно – можно плодиться в московских прудах и речках площадью около 800 га. Правда, в благоустроенных прудах центра такого не бывает. Зато окраины, парки и мокрые подвалы для кусачих тварей благодать.

В Москве проживают комары 29 видов. Большинство из них относятся к роду аэдес. Больнее же всего кусаются не чистопородные комарихи, а будто бы дворняжки – помесь из трех видов кулексов. Москвичей летающие кровососки обычно кушают весной (80 % годового поголовья). Летом их меньше, а осенью они и вовсе редкость.

Вообще-то, комары в Москве жили еще до Юрия Долгорукого, но с асфальтобетонным центром они смирились в двадцатых или тридцатых годах прошлого века.

К превеликому сожалению, городские комары не экзотика – они портят кровь жителям европейских столиц, сибирякам (правда, на Дальнем Востоке горожан пока бог миловал). Осенью 1974 года комариные тучи заполонили Ленинград. Про эту напасть писали «Правда» и специальные издания. Что произошло? Почему ленинградские комары перепутали весну с осенью?

Профессор А.С. Мончадский так объяснял случившееся. Яички кусак ждали весны. А она выдалась сухая-пресухая. Мокро стало лишь под осень. Вот комары и перепутали времена года. Но в центре города членов профсоюза, пенсионеров и детей мытарили кровопийцы, настолько привыкшие к городскому быту, что бодрствуют круглый род: размножаются в темных сырых подвалах, где и в мороз плюсовая температура.

Первого кулекса-горожанина в Ленинграде поймали в 1939 году (в Москве раньше). В 1965 году его обнаружили в Киришах, а потом он прописался в других городах Ленинградской области. Причем прописался крепко – в Киришах живет в подвале каждого десятого дома. Полагают, что комары из города на периферию выезжают в автобусах и автомобилях. Ездят с комфортом, но жизнестойкости им не занимать – процветают в духоте подземелий, плодятся в немыслимо грязной подвальной воде, в которой дикие родичи сразу бы умерли.

На улице идет снег, а в домах идет сражение: подвалы и лестничные клетки посыпают и поливают специальными химическими растворами. А сколько мороки с узкими и низкими техническими подпольями, где идут трубы заводских коммуникаций! Увы, через год мытарства начинаются снова. Не лучше ли пустить стрелу в ахиллесову пяту комаров – отнять у них возможность плодиться, высушить подвалы?

В области это проще, чем в городе, который стоит на низком месте, и грунтовые воды лижут фундаменты. Да и за трубами канализации не очень-то следили в Ленинграде. Выбитые стекла, неплотно закрывающиеся двери позволяли насекомым летать под дом и выбираться наружу. Откачка воды и герметизация подземелий дали неплохие результаты – в ленинградском подвале на квадратном метре воды проживало в среднем 4840 личинок комаров, а спустя несколько лет – лишь 154.

Городских насекомых надо держать в узде, иначе они нам покажут, где раки зимуют. Их эволюция стремительна. Вот только одна черта – для диких комаров не годится вода, в которой стирали белье, а для городских нипочем весь канализационный коктейль. И самое печальное, что, даже наглухо закупорив подвалы, мы от них не избавимся – они плодятся бескровным путем, не кусаясь. Кровопийцы могут годами ждать, когда откроют дверь. И уж отплатят долг сторицей.

Чтобы подтвердить, что это не выдумка, сошлюсь хотя бы на работу Ш.Г. Сичинавы. Он собрал куколок кулексов (пискунов) в загрязненных органикой мокрых подвалах Сухуми. В лаборатории благополучно вывелись комарихи. Их разделили на три части. Первые пили воду и ничего больше. Другие – сахарный сироп. Третьи до отвала вонзали жало в цыплят. И что же? Жизнеспособные яйца отложили все, даже те, что пробавлялись чистой водой. Вероятно, они запасают белки впрок, еще будучи личинками. Правда, те, кто мучил цыплят, принесли вдвое больше яичек, чем комарихи, сидевшие на воде. Но сногсшибательный факт остается фактом: кровопийцы могут обойтись дыркой в водопроводе.

Как-то несколько малярийных комаров забрались в самолет, летевший из Африки в Бразилию. Там непрошеные гости расплодились. Для людей это обернулось горем: от эпидемии малярии умерли 12 тысяч человек.

Не одной малярией грозят комарихи – в их арсенале энцефалит, туляремия, желтая лихорадка… Вот слова доктора биологических наук А.В. Гуцевича: «В слюнных железах одного комара может содержаться столько вируса восточно-американского энцефалита, сколько нужно для гибели 100 000 белых мышей». А ведь слюнные железы комарихи – это крохотные трубочки, видимые только под микроскопом.

Летом 1966 года автор в качестве корреспондента побывал на Международном конгрессе по микробиологии. О чем только не говорилось в докладах! И о синтезе микробами белков из нефти, и о выращивании животных, в теле которых совсем нет микроорганизмов, и о глобальных планах искоренения малярии… Было чему удивляться. Было и чего испугаться. Например, французы сообщили, что в мушках-дрозофилах найден вирус, близкий к вирусам бешенства, и что этот вирус процветает в комарином организме. Не прибавится ли к бедствиям, причиняемым комарихами, и ужасное бешенство? Стоит лишь напиться крови бешеной лисы или волка, а в другой раз пообедать на человеке…

Вывод из всего этого один: комарихи – паразиты. И еще какие! Поэтому о них часто и пишут в журнале «Паразитология». И конечно же, с паразитами надо воевать. Об этом и пойдет речь дальше.