Юрьев день

– Бутылка, – ответил Славка.

– Ну, если ты так возьмёшься, разбогатеешь только на таре.

– Встрянешь, бутылка.

И вот после всех этих разговоров и предупреждений теоретик снова «возникал».

– В чём дело? – еле сдержался Славка.

– Да, вот, вроде схема – неустойчива.

Теоретики – птички божьи, живут себе в поднебесье. Парят в воздушных струях, пока ты копаешься в грязи.

– Не пойму я вас, теоретиков, – заметил Славка. – Годами моделируете, чтобы перечеркнуть всё разом на ТП.

– Биения близки к собственной частоте.

Сказанное теоретиком могло быть версией в ряде иных причин. Всё проверять, не хватит жизни. Когда возникали более или менее понятные помехи, их рассекали словно гордиевы узлы. Но здесь сомнения могли плачевно закончиться. Во всяком случае теоретика следует загрузить выше головы. Так, чтобы не смог головы поднять.

– Ты вот что. Оставь-ка в покое схемы и займись полётным заданием. Вот-вот появится Главный, и начнётся кровь из носу, вынь да положь. Доступно?

Маэстро кивнул. Он чувствовал себя бесполезным и незадействованным.

В архиве было тесно и жарко. Маэстро выписывал нужное, благо всё находилось под рукой. Архивная Капитолина болтала по телефону. Он сделал для себя странное открытие: все местные женщины нравятся ему. Все, без исключения. «Что это? От воздержания или полная потеря вкуса?».

Он аккуратно выписывал цифры, но юстировочные данные можно было понять и так и сяк. Он вновь отправился в миковский зал и встретил Лосева.

– Чем занимаетесь?

– Полётным заданием, – послушно ответил Маэстро.

– Учтите, – просительно начал Лосев, – с «Венерой» опаздываем. Скорее всего полетит «Зонд». А кому нужен «Зонд»? Вам? Мне? Академия Наук настаивает на полете к Солнцу, когда используется их прибор. Расширить бы стартовое окно, ведь все расчёты ведутся с запасом. Возможен и пертурбационный манёвр.

– К баллистикам обратитесь, – сказал Маэстро, – это не по моей части.

– Конечно, обязательно и не по вашей, – покивал Лосев, – вы только диссертации пишите.

И махнул рукой.

Диссертаций Маэстро не писал. У него даже не было законченных отчётов. Он только считал, решал, консультировал, а выходило у других. Нет, с диссертацией было не по адресу. И роясь в архиве, Маэстро ворчал: «Диссертации… Это как прежде говорили в очередях – «а ещё в очках» или «в шляпе», «а ещё газеты читает». Однако время от времени вставало перед ним расстроенное лицо ведущего, отчего Маэстро становилось неловко.

Он знал о разных предложениях. С треугольной троянской точкой, есть и другая либрационная – между Солнцем и Землёй. Там бы поместить зонд. И он станет зондом, не по названию, по существу. Солнечным зондом. И всё солнечное влияние, почти мистическое, свяжется с конкретными замерами. Эстеты из Академик Наук, конечно, станут морщиться. Мол, точка неустойчива… Практически устойчива. И хорошо, если «гибрид» повисит там несколько месяцев, затем его опять можно будет подкорректировать… Мокашовская мечта… Солнечный буй, висящий годами, зацепившись за точку пустоты. Спутник пустоты, зонд в космосе, на якоре, в ловушке гравитационных сил.

Глава 6

Аэропорт жил обычной налаженной жизнью. Объявлялись отправления. Однако Славка не мог усидеть на месте. Время от времени он подходил к ожидающим и сообщал:

– Дозвонился до Катогощина, спрашиваю: «В чём дело?». «Что-то с бортом, – говорит, – а что у вас Зайцев на ТП натворил?» До них только, оказывается, дошло. «Не натворил, – говорю, – а сотворил».

– Пошла твоя слава гулять по свету, Маэстрик, – вздохнул Аркадий Взоров. – Тебе и орден теперь запросто дадут. Признайся честно – ждёшь ордена?

– А ты бы на месте Маэстро не ждал, требовал, – усмехнулся Вадим.

– Нет, Вадим Палыч, – вздохнул Взоров, – не тот период. Бывают моменты, когда всё равно и хочется на пенсию.

– Один наш начальник лаборатории, – подсказал Чембарисов, заделался смотрителем маяка.

– Не верю. Так возникают легенды.

– Легенды возникают не так. На фирме один на очереди стоял, на жилье. Подходит очередь, ему дают, а он отказывается. Снова дают и опять отказывается. О нём в народе слава пошла: «Бескорыстный, мол». А он квартиру с ванною ждал.

– И о Маэстро легенды пойдут, а, помню, пришёл доверчивый и тихий.

– Зато теперь – орёл.

– Все мы – орлы, – добавил Чембарисов.

– Ну, нет, – улыбнулся Вадим, – ты – совсем наоборот.

– Выходит, решка, – не унимался Чембарисов.

– Скажу тебе по секрету, ты – много хуже.

– А как его разыграли в первый раз?

– Что-то с отделом режима.

– Это что, – мечтательно сказал Славка, – вспоминаю картинку, перед которой предыдущие – семечки. Зайцев первый раз на ТП. Представляете? Глаза – «во». – Славка руками показал, – внутренним огнём светятся. Первую ночь не спал, всё воду пил.

– Не надо, – возразил Вадим противным голосом, – это – святое.

– А эти алкоголики (он с испытателями вначале жил) нашли отдушину. Сперва ему телеграмму склеили, а затем с будильником…

– Проспать боялся, – обрадовался Чембарисов.

– Ночи-то короткие. Не успеешь заснуть, светает. А Юра проснётся, зарядку сделает, умоется, и как настоящий советский человек, будит других. Они и поставили ему будильник на три часа. Он будит, а те рычат, на часы показывают. Совсем затюкали. Он у них и на гире спал.

– Как на гире? – удивился Аркадий Взоров.

– А запросто. Заснёт, а ему гирю в постель, двухпудовую, для компании. Поворочается, поворочается, Юра, и с гирею спит. Раз кровать с Юрой на улицу вынесли. В комнате душно, мол, накурено. Ночью дождь. Дождь, не дождь, просто с неба чуть-чуть покапало. Юра проснулся и обалдел. Верно, Юра?

– Совсем не так было.

– Конечно, не так, по-твоему, – картинно вздохнул Вадим. – Надо же так память расстроить.

– О славное время, – поддакнул Взоров, – когда, конечно, всё было иначе.

В действительности всё было не так. Вначале он действительно жил с испытателями. Те постоянно играли ночами в карты. И однажды раскладушку с ним в коридор вынесли. «В комнате шум, – объясняли потом, – будить не хотели». Внести забыли. Юра проснулся и обалдел. Но Славка зря выпендривается: ему самому тогда порядком досталось на ТП…