Эволюция

Старая грязная в клеточку юбка,
В узел завязанный презерватив,
Детская газоотводная трубка,
Надпись на траурной ленте: «Прости».

Так, через шмотки, сквозь судьбы людские,
Где каждая вещь, каждый миг – будто шрам,
Видно, как жизнь свою рвём на куски мы,
Сделав помойкой заброшенный храм.

Я – космос!

Я – космос! Но разве я слишком заносчив?
Как свет сквозь кристалл, сквозь меня льётся мир.
Умру я однажды – и скорбною ночью
Прервётся Вселенной прямой – мой – эфир.

Я – время! Конечно, обманщик. Я – время,
Иллюзий всех дилер и скульптор всей лжи.
Любимая, светлая, ты, не старея,
Прокляв пусть меня, свой исход задержи.

Я – сердце! Я бьюсь, захлебнувшийся кровью,
До кончиков пальцев качая тепло.
К чему ж, будто схимой, накрывшись тоскою,
Ты руки морозишь оконным стеклом?

Я – осень! Я снег, первый и ненадёжный,
Такой молчаливый непрошеный гость.
Твой след сохранив на мгновенья, я должен
Растаять под небом, под россыпью звёзд.

Дети божьи

Подвижников, ставших мирянам их тенью,
Аскеза сердечная строже и строже.
С распятою верой гвоздями сомнений
По землям бесплодным бредут дети божьи.

Подобные тварям подводным безногим,
Со страхом, снующим под склизкою кожей,
В чужих неприветливых мрачных чертогах,
В морях горевестных плывут дети божьи.

Небесный им свод будто бы плащаница,
И сытная пища им – грязь бездорожья.
Ветра ледяные стирают с них лица.
Меж звёздных пылинок летят дети божьи.

Их сны разбивает холодное утро,
Сердца в тесных клетках молчат осторожно.
В молитву без слов погружённые будто,
В метро и трамваях сидят дети божьи.

Пьяный Рембо

Я грешник. Поэт ведь не может быть чистым,
Не может быть честным и лжёт. Почему?
Ни чувство, ни искренность праведной мысли
Поэту не выразить ни одному.

Я грешник. Ведь я, говоря о пороках,
Бездарный, позорю божественный свет.
Все святы в истоках, но я в своих строках
Злословлю ехидно. Прощенья мне нет!

Я грешник. В блаженстве пишу свои вирши,
Скуля в предвкушении, как цепной пёс.
«Я прелюбодей», – пусть на длани напишет
Любой, кто себя сам к поэтам отнёс.

Я грешник. Никто не дарил мне ни строки,
Ни рифмы, ни ритма. Я варвар, я скиф —
Я вор, получается. И на востоке
Мне б руку отрезали, в том уличив.

Я грешник. Я подлый зловещий убийца,
Я хаос естественный каждой строкой
Пытаюсь убить. Мои маски как лица,
И нож я сжимаю дрожащей рукой.

Откуда во мне столько липкой гордыни?
Зачем я беру этот мир «на слабо»?
А может, я пьян от настойки полыни?
Иль пьян этим пьяным мальчишкой Рембо?

Пора завершать покаянье, не правда ль?
Пора завершать бесполезный сей плач.
Не важно, я хищник иль сгнившая падаль —
Я грешник. Я мученик. Я же – палач.

Проповедь

Я встретил безгрешного старца однажды,
Что в хижине жил на поляне лесной.
Ему я сказал, что в сомнениях стражду,
И мудростью он поделился со мной:

«Ты ада боишься, мой сын. Не напрасно.
Об аде я кое-что знаю, поверь.