Кибериада. Сказки роботов

Остолбенел король, заискрились у него щеки и глаза, а лоб потемнел, окаленный кипящим гневом, поскольку был-то он уже уверен, что Креаций не вернется, если своих искр-помощниц лишился. Ведь король самолично велел затворить их в сокровищнице.

– Ладно! – сказал. – Пусть и так! Вот же тебе третье испытание – и довольно легкое, как полагаю… Открою врата города, чтоб ты выбежал из них, а по следу твоему пошлю свору роботов охотничьих, дабы они тебя гнали и рвали сталью на куски. Если сумеешь сбежать от них и встанешь предо мной завтра в эту самую пору, будешь свободным!

– Хорошо, – ответил конструктор, – но сперва прошу тебя дать мне шпильку…

Рассмеялся король:

– Пусть и так будет, чтобы не говорили, будто я отказал тебе в милости. Подать же ему золотую шпильку!

– Прошу, чтобы дали мне простую, железную…

А когда получил ее, выбежал из города так быстро, что ветер свистел вокруг его головы. Засмеялся злобно король, глядя с крепостной стены на большую ту поспешность, ведь был уверен, что ничего конструктору не поможет. А тот мчался, разбрасывая песок ногами – и все время держал на запад. Таким-то образом пересек он магнитные линии планеты, дабы кончик шпильки его намагнитился, и когда подвесил он ее на нитке, из одежды выдернутой, закружилась шпилька и указала на север.

– Вот теперь есть у нас компас, вот и ладно, – сказал конструктор и прислушался, поскольку ветер донес до него звуки топота.

Это стая железных роботов выскочила из ворот с громким лаем и хриплым граем, мчась по следу его так, что даже пыль на горизонте встала столбом.

– Будь мои искорки при мне, – сказал Креаций, – я бы с тем быстро управился, гвоздики вы мои быстрые, но как-то да справлюсь с вами – благодаря тебе, шпилечка!

И побежал дальше так быстро, как только мог, внимательно за ней следя.

Ловчие королевские поставили стаю на его след так хорошо, что рванули гончие, словно кто метеор метнул; оглядываясь, видел конструктор, что вот-вот они его догонят, поскольку были то охотничьи роботы высокого напряжения и быстрого хода, приученные специально к выслеживанию. Солнце ржаво светило сквозь песчаную тучу, их галопом поднятую, и только и было что слыхать, как скрежещут они отчаянно шестеренками.

– Пустынный какой-то край, – сказал себе конструктор, – но сдается мне, что где-то неподалеку должен быть здесь рудник железный…

Подсказала ему это шпилечка, чуть отклонившись от севера, куда дотоле указывала.

И побежал конструктор в ту сторону, и скоро увидал шахту давным-давно покинутого рудника. Камень не скатывается по горному склону так быстро, как он скатился в бездну, лишь краями одежд голову завернув, чтобы она, кристаллическая, не раскололась.

Подбежали роботы к пустой шахте, крикнули железными своими голосами, почуяв след, и ринулись вниз.

Конструктор же вскочил на ноги и побежал штреком, вырезанным в магнетитовой скале, но делал это особым образом: раз проскользнул, раз подскочил, будто весело ему, притопывал, словно в танце, искры подковками высекал, платком о скалу бил – так, что пыль ржавая встала, тучей скальные ходы наполнив. Роботы ворвались в эту тучу, и тут же мельчайшие опилки железные попали им в члены, так, что заскрипели их суставы, проникли в мозги их тяжелые, так, что и в глазах их заискрило, засорились их коллекторы, суставы и подшипники пылью железной, и потому бежали они, раскачиваясь от коротких замыканий, словно в икоте – и бежали все медленнее, а некоторые, одурев совершенно, башками в стены бились так, что из расколотых забрал выскакивали провода. А когда какой падал, то другой его стаптывал, чтобы и самому тотчас же скопытиться. Но другие продолжали за Креацием гнаться, тот же не переставал пыль железную поднимать. Не пробежал он и мили, как уже лишь трое железняков – едва живых – бежали следом, да и те раскачивались, будто пьяные, и сталкивались с таким треском, словно кто пустые железные бочки друг на друга пускал.

Встал конструктор во тьме и увидел, что двое уже бегут за ним – как видно, головы были у них крепче, чем у остальных.

– Плохо свора эта сделана, – сказал он себе, – если лишь двое не боятся пыли! Но и этих надобно победить…

Пал он на землю, весь в железной пыли вымазался, побежал навстречу гончим и крикнул:

– Стоять, именем короля Бискаляра!

– Кто ты таков? – спросил первый робот и втянул воздух в ноздри стальные – но лишь железо почуял, и ничего более.

– Робот я огнем каленный, током издали ведомый, клепаный с любого бока, в изоляции от тока, станьте тотчас предо мной, словно лист перед травой, да узрите чугунками, каков воин перед вами, как сверкает дух стальной перед вами под горой, глядя пристально сюда, а то будет вам беда, а кто слушаться не станет – трупом электронным станет!

– Так что же нам, собственно, делать? – спросили роботы, поскольку слова конструктора совершенно их ошеломили.

– Падите на колени! – пояснил им конструктор. Грохнулись они тогда на землю, он же, наклонившись, воткнул одному и второму шпильку в голову так, что фиолетовая вспышка от искр осветила стены. Оба робота с лязгом свалились, поскольку устроил он им короткое замыкание.

– Наверняка ведь Бискаляр полагает, что если и вернусь я, то в одиночестве, – сказал Креаций, ходя от одного робота к другому.

Каждому отворял он голову и переставлял проводочки стальные, а когда очнулись они, то только его уже и слушались. Встал он тогда во главе своры и двинулся походом на столицу. Там во дворце приказал своим железным рабам схватить короля, лишил его трона, отворил сокровищницу для всех подданных тирана и, осчастливив их таким-то образом, поручил им, чтобы выбрали достойнейшего среди них королем. Сам же, взяв только коробочку с искрами, двинулся дорогой черной, звездами усеянной, и по сей день нею странствует, а потому раньше или позже наверняка и к нам заглянет.

Два чудовища [5 - Dwa potwory, 1964. © Перевод. К. Душенко, 1993.]

Давным-давно средь черного бездорожья, на галактическом полюсе, в уединенном острове звездном, была шестерная система; пять ее солнц кружили поодиночке, шестое же имело планету из магматических скал, с яшмовым небом, а на планете росла и крепла держава аргенсов, или серебристых.

Среди гор черных, на равнинах белых стояли их города Илидар, Висмаилия, Синалост, но всех превосходнее была столица серебристых Этерна, днем сходная с ледником голубым, ночью – с выпуклою звездой. От метеоритов защищали ее висячие стены, и множество зданий высились в ней: хризопразовых – светлых как золото, турмалиновых и отлитых из мориона, а потому черней пустоты. Но всего прекрасней был дворец монархов аргенских, по принципам отрицательной архитектуры построенный, ибо зодчие не хотели ставить преград ни взору, ни мысли, и было это здание мнимым, математическим, без перекрытий, без крыш и без стен. Отсюда правил род Энергов всею планетой.

При короле Треопсе азмейские сидерийцы напали на державу Энергов с неба, металлическую Висмаилию астероидами обратили в сплошное кладбище и много иных поражений нанесли серебристым; и тогда молодой король Суммарий, полиарх почти что всеведущий, призвал хитроумнейших астротехников и повелел им окружить всю планету системой магнетических вихрей и гравитационными рвами, в которых столь стремительно мчалось время, что ступивший туда безрассудный пришелец не успевал и глазом моргнуть, как проходило сто миллионов лет, а то и больше, и рассыпался он от старости в прах, не успев даже увидеть зарево городов аргенских. Эти незримые бездны времени и магнетические засеки обороняли подступы к планете столь хорошо, что аргенсы смогли перейти в наступление. Пошли они войной на Азмею и принялись белое ее солнце бомбардировать и лучеметами долбить по нему, пока не разгорелся там ядерный пожар; стало солнце Сверхновой и сожгло своим пламенем планету сидерийцев.

На долгие века воцарились в державе аргенсов покой, порядок и благоденствие. Не прекращался правящий род, и в день коронации каждый Энерг спускался в подземелье мнимого дворца и из мертвых рук своего предшественника брал серебряный скипетр. А скипетр этот был не простой; тысячелетья назад вырезали на нем надпись: «Ежели чудище вечно, нет его или их два; если ничто не поможет, разбей меня». Не ведал никто при дворе Энергов, да и во всем государстве, что эта надпись означает, ибо история ее начертания забылась столетья назад.

Лишь при короле Ингистоне переменился заведенный порядок вещей. Появилось на планете огромное неведомое существо, ужасная весть о котором вскоре по обоим разнеслась полушариям. Никто не видел его вблизи; а те, кто видел, уже не возвращались обратно. Неведомо было, откуда взялась эта тварь; старики говорили, будто вывелась она из огромных остовов и разбросанных повсюду осмиевых и танталовых обломков, оставшихся от разрушенной астероидами Висмаилии, поскольку город этот так и не был отстроен. Говорили еще старики, что недобрые силы таятся в дряхлом магнетическом ломе и что есть такие скрытые токи в металлах, которые от дуновенья грозы иногда пробуждаются, и тогда из копошения и скрежетанья железок, из мертвого шевеленья останков кладбищенских дивное возникает созданье, ни живое, ни мертвое, которое одно лишь умеет: сеять разрушение без границ. Другие же утверждали, будто сила, что порождает чудовище, берется из дурных поступков и мыслей; они отражаются, словно в зеркале вогнутом, в никелевом планетном ядре и, сфокусировавшись в одной точке, до тех пор влекут наудачу друг к другу металлические скелеты и обломки трухлявые, пока те не срастутся в монстра. Ученые, однако ж, смеялись над такими рассказами и небылицами их называли. Как бы то ни было, чудовище опустошало планету. Сперва оно избегало больших городов и нападало на одиноко стоящие поселения, сжигая их жаром, лиловым и белым. Но после осмелело настолько, что даже с башен Этерны видели его скользящий вдоль горизонта хребет, похожий на горный, сверкающий сталью на солнце. Отправлялись в поход на него, но одно лишь его дыханье обращало рыцарей в пар.

Ужас всех обуял, а король Ингистон призвал многоведов, и те день и ночь размышляли, соединив свои головы прямою связью для лучшего разъяснения дела, и наконец порешили, что одолеть эту тварь можно одною лишь хитростью. И повелел Ингистон Великому Коронному Кибернатору вкупе с Великим Архидинамиком и Великим Абстрактором начертить чертежи электролля, который сразится с чудовищем.

Но не было меж ними согласия – каждый стоял на своем; и построили они трех электроллей. Первый, Медный, подобен был полой горе, заполненной разумной аппаратурой. Три дня заливали ртутью резервуары его памяти; он же тем временем лежал в лесах, а ток шумел в нем как сто водопадов. Второй, Ртутеглав, был великан динамичный и лишь по причине ужасающей скорости движений казался чем-то имеющим облик, но облик изменчивый, словно облако, попавшее в смерч. Третьего, которого Абстрактор строил ночами по тайным своим чертежам, не видел никто.

Когда Коронный Кибернатор окончил свой труд и леса упали, потянулся Медный, да так, что во всей столице зазвенели кристаллические перекрытия; понемногу поднялся он на колени, и земля задрожала; когда же встал он в полный свой рост, то головою уткнулся в тучи и, чтобы не застили они ему взор, нагревал их, а тучи с шипеньем перед ним разбегались. Сиял он, как червонное золото, каменные мостовые пробивал стопами навылет, а в колпаке у него два зеленых светились глаза, и еще был третий, закрытый, которым он мог прожигать скалы, приподняв веко-щит. Сделал он шаг, другой и был уже за городом, сияя как пламя. Четыреста аргенсов, взявшись за руки, едва могли окружить один его след, подобный ущелью.

Из окон, с башен, в подзорные трубы, со стен крепостных смотрели, как направлялся он к зорям вечерним, становясь все черней на их фоне, и наконец сравнялся ростом с обычным аргенсом, но при этом лишь верхней своей половиной высился над горизонтом, а нижняя скрылась за выпуклостью планеты. Наступила тревожная ночь, ночь ожидания; ожидали услышать отголоски сражения, увидеть багровое зарево, но ничего не случилось. Лишь на самой заре ветер принес громовое эхо словно бы какой-то далекой грозы. И настала опять тишина, но уже в сиянии солнца. Вдруг словно целая сотня солнц вспыхнула в небе и груда болидов огненных низвергнулась на Этерну, сокрушая дворцы, разбивая вдребезги стены, погребавшие под собою несчастных, а те отчаянно взывали о помощи, но из-за грохота не слышно было напрасных их воплей. Это вернулся Медный – чудовище разбило его, разрезало, а останки забросило в атмосферу; теперь они возвращались, растопившись в полете, и четвертая часть столицы обратилась в руины. Страшная это была беда. Еще два дня и две ночи лился медный ливень с небес.

Пошел тогда на чудовище Ртутеглав небывалый, неуязвимый почти, ибо чем больше он получал ударов, тем становился крепче. Удары не раздробляли его – напротив, делали только устойчивее. Побрел он по пустыне, покачиваясь, добрался до гор, высмотрел там чудовище и ринулся на него со склона скалы. Чудовище поджидало не двигаясь. Гром сотряс небо и землю. Чудище обернулось белой стеною огня, а Ртутеглав – черною пастью, которая огонь поглотила. Чудище прошило его насквозь, вернулось, окрыленное пламенем, ударило снова и снова прошло сквозь электролля, не причинив ему никакого вреда. Фиолетовые молнии полыхали из тучи, в которой бились гиганты, но грома не было слышно – шум сраженья его заглушал. Увидело чудище, что так ничего не добьется, и внешний свой жар всосало внутрь, распласталось и превратило себя в Зерцало Материи: все, что стояло напротив Зерцала, отражалось в нем, но не в виде изображения, а в натуре; Ртутеглав увидел свое повторенье и ринулся на него, и схватился с самим собою, зеркальным, однако не мог самого себя одолеть. Так он сражался три дня и три ночи, и такое множество получил ударов, что стал тверже камня, металла и всего на свете, кроме ядра Белого Карлика, – а когда дошел до этой черты, вместе с зеркальным своим двойником провалился в недра планеты, и осталась лишь дыра между скал, кратер, который тотчас стал заполняться светящейся рубиновой лавой.

Третий электрыцарь невидимым отправился в бой. Великий Абстрактор, Коронный Физикус, утром вынес его за город на ладони, раскрыл ее, дунул, и тот улетел, окруженный только тревожным трепетом воздуха, беззвучно, не отбрасывая тени на солнце, словно и не было его никогда.

И правда, было его меньше чем ничего: ибо родом он был не из мира, но из антимира, и не материей был он, но антиматерией. И даже не ею самой, а только ее возможностью, затаившейся в столь крохотных щелках пространства, что атомы проплывали мимо него, как ледовые горы мимо увядших былинок, несомых океанской волной. Так он несся по ветру, пока не наткнулся на сверкающую тушу чудовища, которое продвигалось вперед словно длинная цепь железных гор, в пене стекавших по хребту облаков. Ударил Невидимый в его закаленный бок, и открылось в нем солнце, которое вмиг почернело и обратилось в ничто, ревущее скалами, облаками, расплавленной сталью и воздухом; пробил его электролль и вернулся, а чудовище свилось в клубок, забилось в судорогах и бухнуло добела раскаленным жаром, но электрыцарь покрылся пеплом – и пустотой обернулся; заслонилось чудовище Зерцалом Материи, но и Зерцало пробил электролль Антимат. Ринулось снова чудовище, разверзлось отверстие в его лбу, и самые жесткие вырвались оттуда лучи, но и они смягчились и стали ничем; колосс содрогнулся и побежал, низвергая скалы, в белых тучах каменной пыли, в громе горных лавин, оставляя на своем бесславном пути лужи расплавленного металла, вулканический шлак и туф. Но мчался он не один: набрасывался на него с боков Антимат, и рвал, и терзал, и четвертовал, да так, что воздух дрожал, а чудище, на части разодранное, последними своими останками вилось ко всем горизонтам сразу, и ветер развеивал его следы, и вот уже не было его на свете. Великая радость настала меж серебристых. Но в ту же пору какая-то дрожь пробежала по железному кладбищу Висмаилии. На свалке железок, разъеденных ржавчиной, средь кадмиевых и танталовых обломков, где прежде только ветер гостил, посвистывая в грудах искореженного металла, началось непрестанное копошенье, как в муравейнике; поверхность металла посинела от жара, заискрились металлические скелеты, размягчились, засветились от внутреннего тепла и принялись между собою сцепляться, соединяться, спаиваться, и из завихрений железок скрежещущих нарождалось и вставало страшилище новое, такое же самое. Вихрь, несущий небытие, встретился с ним, и новая разгорелась схватка. А на кладбище зарождались и выползали оттуда чудовище за чудовищем, и черная объяла серебристых тревога – теперь уже знали они, сколь страшная грозит им опасность. Тогда прочитал Ингистон надпись на скипетре, задрожал и понял. Разбил он серебряный скипетр, и выпал оттуда кристаллик, тоненький как иголка, и начал писать по воздуху словно огнем.

И возвестила огненная надпись оробевшему королю и совету его коронному, что не себя представляет чудовище, но кого-то другого, кто из невидимой дали управляет его зарождением, возрастанием и смертоносною силой. Огневым воздушным письмом объявил им кристалл, что они и все остальные аргенсы – отдаленные потомки существ, которых создали творцы чудовища тысячелетья назад. И были эти творцы не похожи на разумных, кристаллических, стальных, златотканых – и вообще на все, что живет в металле. Вышли они из соленого океана и создавали машины, которых называли железными ангелами – в насмешку, ибо содержались они в жестокой неволе. Однако же, не имея силы восстать против порождения океанов, существа металлические бежали, похитив огромные звездоходы; и умчались на них из дома рабства в отдаленнейшие звездные архипелаги, и там положили начало державам могучим, средь коих аргенское подобно песчинке в песчаной пустыне. Но прежние владыки не забыли о беглецах, которых они именуют мятежниками, и ищут их по всему Космосу, облетая его от восточной стены галактик до западной и от северного до южного полюса. И где бы ни отыскали безвинных потомков первого железного ангела, близ темных солнц или светлых, на огненных планетах или на ледяных, повсюду пускают в ход свою коварную мощь, чтобы мстить за давнее бегство, – так было, так есть и так будет. А найденные одним только способом могут спастись, избавиться, убежать от мести – выбрав небытие, которое сделает месть напрасной и тщетной. Огненная надпись погасла, и сановники узрели помертвевшие зеницы владыки. Долго молчал он, и наконец заговорили вельможи:

– Владыка Этерны и Эрисфены, господин Илидара, Синалоста и Аркаптурии, владетель солнечных косяков и лунных, скажи свое королевское слово!

– Не слово потребно нам, но деяние, и к тому же последнее! – отвечал Ингистон.

Задрожал совет, но воскликнул как единый муж:

– Ты сказал!

– Да будет так! – молвил король. – Теперь, когда решение принято, я назову существо, которое довело нас до этого; я слышал о нем, вступая на трон. Это ведь человек?

– Ты сказал! – ответил совет.

И тогда Ингистон обратился к Великому Абстрактору:

– Делай свое дело!

А тот отвечал: