Дуракам всегда везёт

–Да, блин! Попал я. Самому не распутать. Надо идти к начальнику. К самому Онищенко. Он вроде ко мне по-доброму. Может, подскажет, как крутнуться. Семью – то надо сохранить. Катька хорошая. Но упёртая. Единственный у неё недостаток. Вот сейчас упёрлась. Пожалела козла-братца. Ну, ладно.

Всю историю Малович рассказал подполковнику за час. С деталями.

– Что мне делать, Игорь Валентинович? Она от меня уйдёт. Я точно знаю. Брата за решетку определил. Что хуже может быть? Любовница? Вряд ли. Поорёт неделю, ну, месяц. Да и ладно. А тут брат родной, в неволю заточённый, бляха, собственным мужем. Хоть и за дело. Если бы его вообще другие отловили, она бы всё равно вынудила меня его отмазывать. А откажусь – хана. Развод. Не помог семье своей. Это не прощается.

– Согласен, Саша, – Онищенко закурил и сел на подоконник думать. Долго сидел, не глядя на Маловича. Три беломорины высосал. – Я тебе помогу. Но тут надо сделать всё очень аккуратно. Как ювелиры работают. Никто в УВД не должен ничего понять и, конечно, не заподозрить тебя да и меня в махинациях. Закон мы с тобой практически не преступим. Но подлог делать придется. Фокусы бумажные показывать. Без этого никак.

– Но я же с Вами в жизни за такую помощь не рассчитаюсь, – вздохнул искренне Александр Павлович.

– Жизнь длинная и витиеватая, лейтенант, – улыбнулся начальник. – И никто не знает сейчас, чем ты лично мне когда-нибудь сможешь помочь. А ты сможешь. Ты – надёжный. Ладно. Давай обмозгуем. Есть у меня толковые соображения. Проверенные. Но, ещё раз напомню. То, что мы говорим, не должен знать никто. Даже твоя жена и братец её тем более. Ну, слушай и запоминай.

– Надо забрать у барыг ещё шапку ондатровую и накидку. Лёва Перец, он же – «три карата», шмотки не берёт. Только драгоценности. А видных барахольщиков в городе трое. Ты пока всех не знаешь. Даю адреса, – он протянул старую бумажку. – У кого-то из них ондатровая шапка и накидка шифоновая. У Лёвы всё изъяли? Серьги, цепочки-медальоны, часы с браслетами?

–Так точно! – Малович бодро ответил и сел напротив подполковника. – Готов вернуть ценности пострадавшим. Шапку вот только изымем и накидку. Я сейчас за ними сгоняю и можно звать потерпевших и при понятых всё им вернуть.

– Саша, дорогой, – главная цель наша – не вернуть терпилам всё, что нашли, а какая? – Онищенко поднял вверх палец.

– Грабителей посадить, – Малович скис. Помрачнел. – Ну, сейчас скрутим мы всех троих, выбьем признания, что вот эти все вещи они отняли с угрозой насилия у Комлевых. А терпилы должны и вещи свои опознать, и преступников. Брат жены будет стоять. Его опознают. И что тогда? Андрюху в оборот и материалы – следствию? А там суд и по десять лет каждому на нос. И мы с Катькой разводимся. Она мне не простит точно.

– Короче, собирай остатки вещей, – Онищенко стал ходить по кабинету, постоянно наклоняясь, чтобы поправить «гармошку» хромовых голенищ на сапогах. – Не сегодня, а только на послезавтра, часа на два дня, назначай Комлевым опознание. Завтра с утра бери двух сержантов, веревку и дуй в шалман на малину. Вроде бы для проверки документов. По документам скрутишь двоих нужных и везёшь к нам в КПЗ. А сегодня пусть твоя жена найдёт брательника, ты вечером тащишь его к себе домой и после доходчивых разъяснений отправляешь его вон из Зарайска. На год-два пусть ночью этой сваливает в Челябу или Свердловск. А чтобы не пыжился, для обострения внимательности к словам твоим, вломи ему пару раз по печени. Ночью лично посадишь его на любой поезд, проходящий до Челябинска или Свердловска. Пусть там потеряется. Сидеть он ни разу не сидел. Паспорт, значит, чистый. Что дальше делать, потом проинструктирую.

Вышел Малович от начальника, сел у себя в кабинете, дверь на ключ закрыл и стал в окно глядеть. Позёмка усиливалась, сгибала прохожих, слепила шоферов. «Дворники» не успевали сбрасывать снег со стёкол. В голове Александра Павловича было пусто как в январской степи. Только невидимый холод и мутное солнце где-то очень далеко, ближе к горизонту. Так, что его, считай, почти не существовало. Главной была пустота. Пыталась обосноваться в мозге какая-то очень нужная мысль, скреблась и медленно в него вползала. Только через полчаса он её уловил и понял.

– Ты, Малович, сам преступник, – съедала его, откусывая куски от души, мысль эта. – Третьим вместо Андрея, брата Катиного, посадишь ты человека невинного. Другого нет у тебя выхода. И не будет по-другому. Посадишь безвинного. Вариантов-то нет. Грабителей было трое. Андрей ночью уедет с глаз подальше. А ты на опознание должен поставить третьим вообще не пойми кого. Хоть с улицы прохожего хватай. Но третий должен быть. Иначе – всё в прах. Все старания. И раскрытие генерал не зачтёт. В заявлении потерпевших – грабителей три человека. Да. Шах пока. А может превратиться и в мат. Катерине-то, видно, без разницы – загадит муж свои честь с совестью или честно поступит. Она об этом и не думает. Ей важно только брата спасти от срока немалого. Уйдёт – не смогу я без неё. Вот же приворожил меня кто-то. Может, она сама. Ладно. Начнём делать дело по оговоренному с умным подполковником плану. А там уже по ходу править, если что пойдёт вкось.

Побежал он во двор, завёл мотоцикл и через полчаса забрал у барыги Розенфельда и шапку, и накидку шифоновую.

– Из урок спросит кто, почему не продал, ты скажи, что мусора по своей ориентировке вещи с того «гоп-стопа» целым взводом по городу искали. Терпилы, мол, друзья генерала, начальника УВД. Во как! Понял?

– А шо, правда друзья? Шоб-таки генерал кентовался с водилой автобуса! Да не рисуйте мне узоры на воображении, гражданин лейтенант.

– Он не водила автобуса, Яков Аронович. Он начальник автобусного парка области. Вас обдурили, – Малович сложил вещи в свою большую кожаную сумку и уехал. – Не знают ваши клиенты ни хрена толком.

Дома Катя ничего не спрашивала. В квартире было так душно и мрачно, будто отсюда только что вывезли на погост покойника. Александр Павлович поискал в буфете, что можно съесть. Нашел ржаные хлебцы в рваной пачке и бутылку лимонада. Больше ничего не было. Кастрюли на плите стояли пустые и холодные. За окном в форточку был вмонтирован естественный холодильник. Клетка из толстой сетки, где внавал лежали сырое мясо, рыба и половина курицы. Готовить жена сегодня не стала. Или от расстройства чувств. Или начала уже наказывать мужа за слабохарактерность и пустые, оказывается, слова об огромной любви к ней и вечной преданности. Выпил лимонад и зажевал его половиной пачки трещащих на зубах хлебцов. Больше заняться было нечем. Катерина пока решила не разговаривать. Можно было газеты почитать, но он понял, что ничего ему сейчас не интересно. Снял форму, достал из шкафа запасное покрывало для постели, лёг в зале на велюровый диван и отвернулся к его спинке. Считай – к стене. Долго не мог уснуть, но через пару часов заставил себя ни о чём не думать и потерялся, наконец, во сне без снов. Не успел он этим вечером заманить в дом к себе Андрея. И выгнать его из города не получилось тоже поэтому.

Он проснулся рано. Катерина ещё не выходила из спальни. Накинул Малович на себя всё милицейское, шинель застегнул поплотнее и спустился к мотоциклу. Ехать было холодно. Ветровое стекло как будто пропускало сквозь себя порывы метелицы с острыми как иголки микроскопическими снежинками. Сержанты тоже прибежали раньше. На хазу брать всех трёх бандитов вылети они на трёх мотоциклах. Воры и бандиты облавы не ждали, а потому сразу после рассвета ещё дрыхли в своё удовольствие, полученное ещё с вечера с помощью «дури» и водки.

– Подъём, блатата! – заорал сержант Ануфриев, огромный как бык, вставший на задние ноги. Все мгновенно спрыгнули со шконок, таких же как на зоне. Привыкли к ним, видно. Сами себе и сколотили похожие. – Все ксивы на стол кинули. Паспорта, справки об освобождении. Мухой, мля!

Малович увидел Андрея Прибылова. Он сидел на шконке и доставал из маленького дерматинового чемодана прочный кулёк, в какие детям в подарок упаковывают новогодние конфеты с мандаринами. Сержант Ануфриев забрал у него паспорт, проглядел все остальные и сказал небрежно.

– Федоренко, Алексеев и Прибылов – с нами поехали. Остальным спать дальше. Разрешаю до девяти кемарить. А потом бегайте по автобусам, стригите с лохов лопатники. Зарабатывайте себе сроки на киче!

– Паспорт Прибылова мне, – протянул руку Александр Павлович. – Вы, товарищи сержанты, берёте Алексеева и Федоренко. А Прибылов поедет со мной. И вот что ещё. Привезёте их, сдайте в КПЗ и дежурному скажите, чтобы вызвал на работу Онищенко. Я через час буду.

– Дядь Саш, ты чего? Куда повезёшь? – Андрей заволновался. Даже свитер надел навыворот. – Ты же знаешь – паспорт чистый у меня. Приводов в милицию не имею.

– А ты в милицию и не поедешь, – сказал ему на ухо Малович. – К Екатерине поедем. Домой к нам.

– Помочь надо в чём-то? Так с превеликим нашим! – Андрей накинул полушубок и кроличью шапку.

– Валенки есть? – Дернул его за рукав Александр Павлович.– Нет? Ладно, мои возьмёшь.

Разъехались. Катерина брата увидела и зарыдала, повиснув у него на шее.

– Кать, ты чего? Живой же я! Чего расстроилась? – Андрей гладил её по голове и целовал в мокрые щёки.

Малович оторвал его от сестры, посадил напротив себя в кресло и долго рассказывал ему о его жизни и о том, что с ней может стать. Он настолько подробно описал ему картинку ограбления Комлевых, что Прибылов не выдержал и спросил.

– Ты что, сам видел? А чего нас сразу не взяли?

– Короче! – Малович неожиданно для себя рассвирепел. – Катька тебе всё, что надо, соберёт. Чего нет – пойдёт купит. И ты бегом, тихими улочками сквозишь на вокзал. Лавэ у тебя навалом, я знаю. Первым поездом едешь в Челябинск. Там устраиваешься дворником, потому, что дворникам дают сразу прописку. И два года не выползаешь никуда. Дворы метёшь. У тебя тут денег останется – на пять жизней хватит. А через пару лет мы здесь загладим все воспоминания о вашем разбое и вернёшься. Работать будешь. Ты, Катерина, разрешаешь мне его потом посадить, если он приедет и опять начнёт ночами с урками людей ножами пугать и грабить?

– Да, – ответила жена и повернулась к брату. – Но сейчас пусть убегает. Сейчас не надо на зону. Выйдешь через десять лет инвалидом.

– А пацаны? Витька с Мишкой? – Андрей с надеждой уставился на Маловича.

– Они сядут, – сказала Катя. – На десять лет. Может и больше дадут. Скажи дяде Саше спасибо, что он тебя спас. Ты должник его по гроб жизни. Понял?

Александр Павлович поднялся, сказал, чтобы письма Андрюха писал только на главпочтамт «до востребования», и что они будут делать так же .Сказал и не прощаясь ушел.

– Спасибо! – крикнул вдогонку Прибылов. – Долг верну втройне.

– Да пошел ты, мать твою! – под нос себе произнёс Малович. Через полчаса он уже был в КПЗ. Там же сидел за привинченным к полу столом Онищенко.

Сейчас третьего привезут и надо звать Комлевых на опознание вещей и преступников.

– А с повинной не можете помочь? – тихо сказал Алексеев. – Андрюху вон вообще отпустили.

– Сделаю я вам явку с повинной, – Онищенко подошел к обоим и крепко прихватил их за волосы. – Но только если на опознании вы про Андрюху вообще забудете. Вот кого привезут сейчас, тот и был у вас третьим. Зовут Антипенко Георгий. Погоняло – Ржавый. Он рыжий. Убийца. Но пойдёт с вами по грабежу. И чалиться с вами станет не 25 лет, а, может, пять. Повезёт волшебно этому экземпляру. Отца родного зарубил. За дело, правда, но всё равно – гад! Мог бы просто поколотить батю на долгую память. Тот пьяный был всегда и мать сильно бил. Ну, однажды Ржавый домой пришел раньше, как раз когда он жену избивал. Взял топор и – в затылок. Короче – сделаете, как сказал, я вам «повинную» точно напишу. Артачиться начнёте – не напишу. Пойдёте на десятку строгача.

– Не, мы согласны! – вскрикнули оба грабителя и опустили глаза.

Привезли Ржавого, невысокого паренька одного с пацанами возраста.

– Запоминай, – строго сказал ему Малович. – Главный у вас вот этот. Витёк. «Гоп стоп» был после трёх ночи первого января на улице Ташкентской за пятьдесят метров до угла. Взяли вы вот это всё. Смотри внимательно и запоминай.

– А вот это что за хрень? – ткнул Ржавый пальцем в серьги.

– В серьгах – драгоценный камень рубин. Запомни, блин! Рубин.

В КПЗ заглянул конвоир.

– Там терпил привезли и понятых. Куда их?

В мой кабинет, – махнул рукой подполковник. – Через десять минут доставим всё и всех на опознание.

– Ну, ухари, не вздумайте о……..ь нам всю малину, – прошептал Александр Павлович. – А то прокурор вам отмотает всю катушку. Мяукнуть не успеете.