Черновед. Свежая кровь

В один прекрасный день Глеб Козловский познакомился с Валей – привлекательной и неглупой вдовой, моложе его на девять лет. Отношения закрутились так быстро, что через несколько месяцев они расписались и стали жить вместе. А еще через год Козловский продал собственную квартиру, чтобы помочь сделать ремонт Вале и закрыть долги, доставшиеся ей после смерти первого мужа. Мог ли он догадаться, к чему все придет? Пожалуй, если бы хоть раз трезво взглянул на ситуацию.

Валю как подменили. Некогда редкие скандалы вспыхивали каждый день. Секс, напротив, окончательно исчез из жизни. Из любимого и работящего Козловский превратился в наскучившего и обленившегося. Его мнение значило меньше, чем ничего. Словом, он почти не удивился, когда очутился на улице без копейки за душой и проигравший все суды о разводе и разделе имущества. Вдобавок завод перешел на автоматизированное производство, а Козловского уволили, как не прошедшего аттестацию. Вот она – живая версия «Одиночества». Пожалуй, к картине Козловский добавил бы презрительные взгляды, которые так любили бросать прохожие при виде грязного несчастного бродяги.

Он пригубил бокал. Кисловатый вкус шампанского развеял дурные воспоминания. Козловский покачал головой. Надо же, одна из картин действительно задела его за живое. И следующая тоже неплоха: человек с золотистой кожей, сверкающими глазами и блаженной улыбкой на лице стоит на пьедестале, а снизу к нему тянутся грязные руки. Одна вцепилась в ступню, разодрав кожу до крови. Надпись под картиной гласила: «Удача».

Козловский усмехнулся и качнул бокалом, будто собирался чокнуться с картиной. Только благодаря удаче он здесь и стоит. Купить изменивший судьбу лотерейный билет его уговорил Серега – один из множества бродяг, ночевавших в подвале заброшенного дома. В подвале «Базы», как ее называли местные. Язык Сереги вечно заплетался, а зрачки выглядели пугающе широкими. Козловский не сразу узнал, что причиной служили «волшебные таблетки», побочными (и желанными для некоторых) эффектами которых были галлюцинации. Серега частенько глядел в стену и безостановочно транслировал окружающим несвязную чушь. Однажды он неожиданно схватил Козловского за руку, бормоча набор цифр: три… восемь… девять… одиннадцать… тридцать… Одно и то же по кругу. Козловский запомнил их против воли. Утром, прежде чем закинуться таблеткой, Серега вполне осмысленно заявил, что цифры выигрышные, и удачу принесут любому, кроме него самого. Козловский собирался потратить деньги на мазь от артрита, но все-таки рискнул взять лотерейный билет. С теми самыми цифрами. И вот какая штука: двести шестьдесят миллионов рублей свалились на него в один момент. Козловский уверовал в их реальность только после того, как потрогал собственными руками. Почти месяц уже прошел, а он так и не привык к тому, что просыпался в чистой кровати и уютной квартире, питался в ресторанах, пил дорогое вино и носил модную одежду.

Преодолев коридор, Козловский оказался в маленьком зале, отведенном для выставки малоизвестной художницы. Висевшие здесь картины были посвящены городской жизни: мальчик, бегущий за автобусом; рабочие, переодевающиеся после смены; разрушенные дома на окраине. В усталом мужчине, моющем старый автомобиль, Козловский узнал себя. Вспомнил как позировал, как трудно было стоять неподвижно несколько часов подряд. Картина долго пылилась где-то в чулане, а теперь предстала для всеобщего обозрения. Только судьба у нее будет незавидная.

Немногочисленные посетители рассматривали картины и тихо переговаривались. Белокурая женщина в темном пиджаке и длинной юбке подходила к каждому гостю и стремилась что-то объяснить. Затем ее взгляд упал на Козловского. Фраза, которую она начала говорить, так и осталась недосказанной; брови в удивлении взлетели вверх.

– Давно не виделись, Валя, – ухмыльнулся Козловский. – Я все еще живой. Удивлена?

– Что ты здесь забыл? – нервно поинтересовалась Валя, быстрым шагом направляясь к нему.

Внешне она постарела, хотя не так, как представлял себе Козловский: добавилось морщин вокруг глаз и на шее, сутулость стала заметна сильнее. Укоротилась стрижка, исчезла обтягивающая одежда. Впрочем, фигуру Вале удалось сохранить почти без изменений.

– Любуюсь картинами, как остальные гости, – невозмутимо ответил Козловский.

– Мне позвать охрану?

– Зачем?

Валя покосилась в сторону посетителей, которые явно предпочли стремительно разгорающийся скандал угрюмым лицам рабочих и пустующим троллейбусам.

– Даже не делай вид, что это простое совпадение, – понизила голос Валя. – Ты приперся из-за меня, и ежу понятно. Извинений хочешь? Чтобы я ползала на коленях? Не дождешься!

– За что тебе извиняться? Подумаешь, оставила человека без жилья. По современным меркам ты почти святая.

Ее лицо раскраснелось. Валя набрала полную грудь воздуха – для того, чтобы позвать охрану или покрыть Козловского отборными ругательствами, однако в тот же момент в зале появился администратор. С вежливой улыбкой он обратился к Козловскому:

– Глеб Иванович, ваши покупки будут доставлены уже завтра. Это немного против правил, так как мы предпочитаем оставлять их до конца выставки. Хорошо, что директор решил пойти на уступки. Понять его можно: гости редко скупают целый зал разом.

Валя закашлялась. Администратор сочувственно протянул ей носовой платок.

– Благодарю, – чуть поклонился Козловский.

– Ты покупаешь картины? – недоверчиво взглянула на него Валя.

– Ваши картины, – поправил ее администратор. – Все, до единой.

Трель телефонного звонка заставила его извиниться и отойти в сторону. После неловкой паузы Валя уточнила:

– Ты появляешься из пепла через тысячу лет, как разодетый и расфуфыренный феникс, а затем скупаешь все мои картины, так?

– Верно.

– Какого черта? – Она всплеснула руками. – Зачем?

– Собираюсь их сжечь. Не оставлю от картин ни следа. Ни воспоминания. Золу использую как удобрение для своих георгин, – Козловский изобразил задумчивость. – Мда, георгины действительно стоит завести.

– Деньги-то я все равно получу. Вижу, ты окончательно спятил.

– Картины стоят не так уж дорого. Плюс большой процент возьмет галерея, – рассуждал Козловский. – Столько лет ты добивалась известности и ждала персональной выставки, ждала восхищенных зрителей… Но с завтрашнего дня твои картины никто не увидит. Критики промолчат, в газетах не напишут и строчки, а зал оформят под другого художника. Годы кропотливой работы коту под хвост.

Он ожидал яростного выпада или истерики, которые Валя регулярно устраивала во время их брака. Может, пощечины, которая непременно вызвала бы множество слухов среди посетителей и работников галереи. К удивлению Козловского, Валя отреагировала сдержанно. Смерила его почти равнодушным взглядом – лишь дрожание губ говорило о кипевших внутри нее переживаниях. Поправила пиджак и тихо заметила:

– Деньги у тебя появились, а мозги и достоинство – исчезли. Вырядился в какое-то барахло, наверняка шляешься по злачным местам… Отомстить решил… – Она вытерла мокрые глаза. – Молодец какой. Все у тебя получилось. Ты ведь даже не подумал сделать что-то хорошее. Нет? Мог бы дать больным детям второй шанс, обустроить приюты для животных или пристанища для бездомных, каким был сам. А тебе лишь бы измазать всех грязью!

Она выбежала из зала так быстро, что Козловский не успел ответить. Впрочем, он не успел бы ответить и минутой позже – слова будто застряли в глотке. Было стыдно, практически больно признаваться в том, что Валя оказалась права. Когда-то она поступила отвратительно. Теперь он поступил отвратительно в ответ. Кому стало лучше? Козловский рассчитывал на сладкое упоение местью, но ощутил только разочарование от самого себя.

Он поплелся к выходу, лениво отмахнувшись от навязчивого администратора. Картины привезут, никуда не денутся. Мысль о том, чтобы сжечь их, перестала казаться заманчивой.

Козловский вышел из галереи, принялся спускаться по лестнице, но посередине остановился. Он продолжал перебирать в уме встречу с Валей, а потом сообразил, что стоит, вцепившись в поручень. Причина осознавалась смутно – тело сигнализировало о присутствии угрозы навязчивым зудом. Похожие ощущения Козловский испытывал при виде стремительно приближающегося к нему автомобиля или путешествия на самолете. Он настороженно осмотрелся.

Дело было в подростке с собакой – золотистым ретривером. Подросток глазел в телефон, второй рукой поигрывая петлей от поводка. Собака гадила возле основания дорожного знака. Она повернула голову в сторону Козловского и открыла пасть, полную острых желтоватых зубов.

– Парень, убери собаку отсюда, – проворчал Козловский.

– Она еще не закончила, – ответил подросток, не отрываясь от телефона.

– И намордник ей, конечно, ни к чему, да?

Собака коротко гавкнула. Угрожающе вытянула шею ближе к лестнице. Козловский отшатнулся и заорал:

– За-за-а… А, стерва! Забирай свою паршивую псину и вали прочь! Если она укусит меня, если у-укусит…

Он вновь стал заикаться, как вечно случалось с ним во время нервного напряжения или испуга. Простые слова превращались в сложные конструкции, преодолеть которые позволяло лишь волшебное выражение «А, стерва!».

Подросток разочарованно сунул телефон в карман и вытаращился на Козловского:

– Джеки не кусается. Чего привязались? Обойти не можете?

Видимо, он разглядел на лице Козловского нечто такое, что заставило его натянуть поводок и поспешить дальше по тротуару. На прощание ретривер дважды гавкнул и махнул хвостом. Козловский выдохнул. Он повел себя слишком резко из-за проклятой псины. Она вывела его из равновесия. Не рычала, не пыталась напасть, и все же ничто не мешало ей сделать это в любую секунду.

«Кто знает, что могло взбрести псине в голову, – попытался найти оправдание Козловский. – К тому же она была без намордника».

Он дождался такси и остаток пути провел в полном молчании.

9

Впервые за полтора года Ольга взяла отгул. Не записалась в спа-салон, к парикмахеру или своему мастеру маникюра, а осталась дома, где чувствовала себя спокойно и в безопасности. Она любила эту квартиру, приобретенную всего пару лет назад. Красивый, малоэтажный дом. Просторные, светлые комнаты. Дорогой ремонт из «качественных европейских материалов», как повторял дизайнер, прежде чем сообщить, что его услуги вновь выросли в цене.

Вместе с Юркой они долго и мучительно подбирали мебель к каждой комнате. Вернее, Юрка в основном поддакивал, так как пойти против воли жены для него было равносильно каторжным работам. «Да, милая, отличный стол», «Да, милая, ты выбрала потрясающий шкаф», «Милая, твой вкус безупречен» и так далее. Хотя массивный клетчатый диван попал в гостиную именно стараниями Юрки, ведь он отлично в этом разбирался. За годы «поисков себя» – годы безработицы, обучающих курсов, мотивационных тренингов и попыток открыть свой бизнес – диван для Юрки стал настоящей тихой гаванью. Некоторые просто не способны к длительному, напряженному труду. Зато он никогда не отказывался от уборки или готовки, за что Ольга была искренне благодарна.

Вот и сейчас Юрка вызвался сбегать в магазин за продуктами. Поначалу Ольга собиралась воспользоваться доставкой, но мысль о том, что заказ привезет незнакомый человек, бросила ее в холодный пот. Ради Бога, он ведь может оказаться маньяком, извращенцем или накачанным наркотиками!

«Ни один из курьеров, которых ты вызывала раньше, не пытался тебя убить», – прозвучал в голове отголосок той ее части, которая отличалась упрямством, твердостью и авторитарностью.