***
– Геннадий Иванович, голубчик, и как вы мне прикажете вот к этому относиться?
Генерал-лейтенант Ушаков Валерий Кузьмич, начальник училища, тряс какой-то бумагой перед лицом одного из своего заместителей, полковника Удовиченко, который на самом деле был прикомандированным сотрудником тайной канцелярии, и об этом знали не только преподаватели училища, но и его курсанты.
– Я не знаю, Валерий Кузьмич, – пожал плечами полковник. – Никаких дополнительных инструкций по своей линии я пока не получал.
– А о репутации нашего нового курсанта ты слышал? – Генерал продолжал трясти бумагой.
– Безусловно, Валерий Кузьмич, – кивнул тот. – Очень толковый молодой человек, участник боевых действий, орден имеет в свои семнадцать лет…
– Толковый? Орден имеет? Да что ты такое говоришь? – с грустным видом усмехнулся Ушаков. – У нас уже служат два других толковых молодых человека, которые тоже участники боевых действий с орденами. – Генерал сел в рабочее кресло и принялся перечитывать бумагу, присланную из императорской канцелярии в качестве сопроводительного письма к документам из университета. – Геннадий Иванович, я цитирую сопровод: своенравен, конфликтен, противится любому контролю со стороны, резок в высказываниях, обладает недюжинными лидерскими способностями, чинопочитание отсутствует полностью, индивидуальная боевая подготовка на высочайшем уровне, ценности человеческой жизни не признает, склонен к применению насилия, жесток! – Ушаков схватился за голову. – Иваныч, да у нас такую характеристику не каждый осуждённый дисбата имеет! И заметь, сопровод пришел за личной подписью государя нашего, да продлятся годы его благословенного правления, значит, в характеристике ещё и поскромничали! И что ты мне прикажешь с этим новым курсантом с высочайшим уровнем боевой подготовки и презрением к ценности человеческой жизни делать?
– Мне-то откуда знать, Валерий Кузьмич? – вздохнул полковник, прекрасно понимая, что это теперь и его головная боль. – Я, конечно, постараюсь связаться с Пафнутьевым, но ничего не обещаю. Может, и вам стоит государю позвонить для уточнения всех деталей? А еще лучше цесаревичу, раз государь наш лично такие сопроводы на внука подписывает.
– Позвоню, – буркнул генерал. – Ладно, иди готовься к появлению нового курсанта, его императорское высочество должен прибыть вечером…
Глава 5
Пока ехали до дома, я успел немного успокоиться и прийти в себя после совета рода. Немаловажную роль в этом сыграл дед Михаил, на заднем сиденье «Чайки» которого я расслабленно и развалился.
– Лёшка, а ты действительно выполнишь то, что пообещал? – в конце концов поинтересовался он у меня, когда мы практически подъехали к особняку. – Ну, про то, что тебя сам император из училища заберёт ещё до сессии?
– Да, деда, я действительно буду этого добиваться всеми доступными мне методами, так что тебе, во избежание двоякого толкования твоих действий как со стороны Романовых, так и со стороны администрации училища и Военного министерства в целом, появляться там точно не стоит. Даже навещать меня не вздумай! От греха! Сам же сегодня видел, как у нас в роду к проявлению инициативы относятся.
– Видел, видел… И уже понял, что училищу теперь не позавидуешь. Бедный Валерий Кузьмич… – усмехнулся он. – Подробностями своей будущей подрывной деятельности поделишься?
– Деда, да я ещё сам толком не знаю, как там извращаться буду, но действовать обещаю со всем доступным размахом и юношеской фантазией.
– Ну, смотри сам. Ещё раз тебе повторяю, я больше в эти ваши внутриродовые разборки влезать не собираюсь.
– Ага, я так и понял, – усмехнулся я, – недаром ты меня из Кремля так резво утащил, в машину посадил, домой повез, а теперь разговоры разговариваешь.
– Лёшка, я просто не хотел тебе еще больше жизнь усложнять, вот и всё, – вздохнул он. – А так, вмешиваться точно не буду. Вон, – он указал на машины кортежа цесаревича, которые стояли около гаража, – у тебя отец есть, пусть он и воспитывает.
– Хорошо, деда! Спасибо тебе большое и на этом, – поблагодарил я его.
А про себя подумал: что бы дед мне сейчас ни говорил, но из моей жизни он точно никуда не исчезнет. Не хочет вмешиваться? Что ж, я не гордый – всегда могу к старику просто прийти за советом и отказа уж точно не получу.
А на крыльце дома меня задержали Прохор с Иваном:
– Лёшка, ты действительно выполнишь свое обещание? – Воспитатель смотрел на меня с укором. – Или ты так неудачно пошутил?
– Сделаю, Прохор, ещё как сделаю! – улыбнулся я. – Вот увидите, сессию я буду сдавать в родном университете, в который честно поступил! И скажу вам с Иваном то же, что и деду Михаилу: чтобы ноги вашей в училище не было! Во избежание…
– Во избежание чего? – нахмурился Прохор.
– Во избежание того, что мне будет стыдно смотреть вам глаза.
– То есть всё-таки стыдно тебе все равно будет?
– Да, Прохор, обязательно будет, – кивнул я. – Как в том анекдоте про поручика Ржевского, который явился заплаканным в казарму.
– Ну-ка, напомни.
– Сослуживцы спрашивают поручика, почему он плачет, а тот им и отвечает: «Иду я по улице, а ко мне девочка подходит, во-о-т такая маленькая, и говорит: “Дяденька, возьми меня за копеечку”. А я её спрашиваю: “Девочка, зачем тебе копеечка?” – “А у меня мама больная, я ей хлебушка куплю и в аптеку за лекарством схожу”. Друзья, не поверите, еб@л и плакал!»
– Вот и я, Прохор, буду там развлекаться и плакать, плакать и развлекаться. Да, мне будет очень стыдно и перед собой, и перед вами, и особенно перед всем училищем, но я это все равно сделаю и покажу царственному деду, что он был неправ!
– Понятно… – кивнул воспитатель. – И переубедить тебя, судя по моим впечатлениям от совета рода, никак не удастся?
– Вот и именно, Прохор, – удовлетворённо кивнул я.
– Зверь, ты чего к парнишке пристал? – вмешался Кузьмин. – Царевич взрослеет, самоутверждается, пытается добиться к себе повышенного внимания и соответствующего отношения. Вот и не надо ему мешать. Сам же прекрасно знаешь, чужие шишки не болят.
– Это точно, – задумчиво кивнул воспитатель, – может, и действительно ему стоит пар выпустить в военном училище. Лёшка, – он оглядел меня, – обещай, что ты не сильно там разойдешься, а главное, свою репутацию не погубишь и честь не уронишь?
– Обещаю, Прохор, – кивнул я, – все будет в рамках мелких капризов и невинных шалостей.
– Верится, конечно, с трудом. – хмыкнул он. – Так что держи себя в руках и не заиграйся. Пошли, – он указал на дверь, – тебе ещё собраться надо, сам же слышал приказ государя относительно того, что ты сегодня ночью в казарме ночевать будешь. Вот и не надо лишний раз его императорское величество нервировать, он сегодня и так после совета рода сильно не в духе. Заодно и с отцом перед отбытием на место службы попрощаешься.
А вот в доме нас ждало повторение вчерашнего: уже пьяненький отец как раз наливал себе в бокал коньяка. Рядом сидел князь Пожарский и с осуждением смотрел на цесаревича.
– Ну что, Лёшка, говорят, тебя военным училище наказали? – усмехнулся он и отсалютовал мне бокалом.
– Есть такое дело, – кивнул я.
– И как ты к этому относишься?
– А Михаил Николаевич тебе не рассказал?
– Не успел ещё.
– Я пообещал, что до сессии государь меня сам из этого училища заберёт, – усмехнулся я.
– Смело! – удовлетворённо кивнул отец. – Очень смело! Хоть кто-то нашему государю не боится возражать! Алексей, а ты сможешь сдержать свое обещание? Я имею в виду… – Он помахал рукой воздухе. – Без всяких там излишеств в виде массового избиения преподавательского состава с курсовыми офицерами, публичной казни руководства училища, спаленных учебных корпусов и групповых надругательств над ни в чем не повинными молоденькими курсантками?
– Папа, ты бы бухать прекращал! – я рассмеялся. – Или ты сейчас нам тут свои нереализованные юношеские мечты озвучил?
– Я в норме! – отмахнулся он. – Так, фантазия разыгралась… Или скажешь, что у меня оснований нет для подобного рода вопросов?
– Есть, – вздохнул я, признавая его правоту. – Ты не переживай, все будет в рамках, есть много способов обойтись без крайностей. Обещаю, репутацию не похороню, честь не уроню.
– Моя помощь нужна? – он изогнул бровь.
– Не нужна, – помотал я головой. – И скажу то же самое, что уже говорил деду Михаилу и Прохору с Иваном: лучше тебе в училище не появляться.
– Понял, – кивнул он. – Когда отправляешься?