Бла-бла-бла. Роман-каверза

Человеки, которые были автомобилями

На сей раз путь его был практически предопределён. Сегодня никаких белых кабаков, никаких других забегаловок – только чёрный, только родимый! Причина – в том самом, роковом обещании Василия Абрамовича до отвала накормить и напоить Энгусова за счёт заведения. За его трудовой подвиг! За вынос тела букмекера.

Тогда, правда, ещё и девица Морякова подвизалась. Но это ничего: у неё отдельные счёты с Василием Абрамовичем. Она Энгусова не объест и не обопьёт.

Чёрный кабак был полон всяческой цивилизованной швали, но свободные места ещё наличествовали. Из людей в указанной дислокации отирались Бобриков (волюнтарист) и Дунин (мужик). Ну, этих вы уже знаете!

Были ещё, правда, два добрых молодца, криворотых и беспонтовых. Из разряда казусов и ляпсусов и с сызмальства попорченной крови. Не человеки, а децибелы на ножках, можно сказать. Их здесь никто не ведал. Да и они, занятые сами собой и друг другом, прочих ведать не вознамеривались.

– Осточертели уже со своим Гагариным и его улыбкой, самой улыбочной улыбкой в мире, так сказать! Из-за неё одной в этот долбаный космос и слетавши. Терпеть не могу эту улыбку! Встретил бы его своевременно – так непременно бы все зубы ему пересчитал! И космос тоже не люблю, в нём полезного воздуха не просматривается и других газов с молекулярными частицами, – высказался некий из завсегдатаев. Но спич сей не был поддержан.

– Р-р-р-р!.. Р-р-р-р!.. Добавляю газ!.. – трындел один из добрых молодцев. – Я – новенький синий форд фокус, универсал, цвета высокого-высокого неба, чёрные колёсные диски создают выразительный контраст, двигатель – литр шестьсот, сто двадцать пять лошадей… Р-р-р-р!.. Плавно трогаю с места.

– Ну, что, Василий Абрамович, долг платежом гнусен, как поётся в одной известной арии заимодавца, правда, ещё не написанной, но её непременно напишут, может, даже я сам, хотя и не сразу, – выдал наш сказитель замысловатую домашнюю заготовку.

– Р-р-р-р!.. Я – ниссан внедорожник, цвет – металлика, пробег более тридцати тысяч, но на мне ни царапинки, меня называют Зверюгой. И я оправдываю такое прозвище, иду легко, вкрадчиво, но не попадайтесь мне на дороге!.. – увлечённо бухтел другой создавая невольные препятствия для словоизъявления прочих нетверёзых сограждан.

– Я не сторонник анималистических метафор, мой стиль – лёгкость, изящество, самоирония, релаксация… – возразил соперник его.

– Да, Энгусов, – отвёл глаза кабатчик. – Тут такое дело…

– Какое дело? – слегка ёкнуло в груди у Энгусова.

– Релаксация! – бросил недовольный Дунин.

– Закрываю я вчера заведение, к ночи ближе, – продолжил кабатчик, – а ночь, хоть и почти белая, но всё равно темная по причине повылезших туч. И даже жутковато немного, хоть я и не из слабонервного десятка, сами знаете. И тут вдруг стук в дверь, паскудный такой стук! Бесприличный!.. Я глядь в окошко, а там… букмекер!

– Ожил опять, подлец? – ахнул Энгусов.

– Да в том-то и дело, что дохлый, – опроверг того Василий Абрамович.

– Стоит? Стоит? – тревожно вопросил Энгусов.

– Стоит. И в дверь стукает.

– Распорядка законного не стало, – заметил писатель. – Мёртвые ходют. Вместо того, что бы на погостах субтильно покоиться. В двери стукают.

– Потому-то дело наше, вроде как, и не сделано.

– Полегче! – покоробился Энгусов. – Уговор был, что я только выношу эту падаль, а за полную смерть его не ответчик.

– Ладно-ладно, – смягчился Василий Абрамович. – Вот вам пельмени и водочки сто пятьдесят.

– Другое дело! – торжествующе сказал Энгусов.

Это называется «до отвала»? Вот и верь после этого буржуазии!

– Мой безаварийный пробег – мой наличный капитал! – гундел ниссан.

– А по-моему, большой пробег – ничто, дым, фикция! – возразил форд, – Вот я новенький, только с конвейера, я ещё незамутнённый, почти девственный!..

Всяческие несортированные буквы беспорядочно сыпались из их ртов оголтелых, склеиваясь на лету в гадкие, неминуемые словеса.

Тут-то вошла Люська Морякова, и сразу следом за ней – Мессалина Львовна Гордецкая, учительница русского языка и литературы на пенсии, проживающая неподалеку. Дама приметная, лапидарная и красноречивая, навроде Фаины Раневской на старости лет.

– Смотрите, кого я к вам привела! – обширно возвестила девица.

– Мессалина Львовна! Мессалина Львовна! – загалдели нетверёзые целовальники. – Давно вас не видели!

– Да, а то в последнее время зачастили тут разные… спидометры! – безадресно сказал волюнтарист Бобриков.

– И коробки скоростей, – хохотнул Дунин.

– Р-р-р! Я на Кольцевой, иду сто десять!..

– Я на Васильевском, здесь пробка, но через мгновение рассасывается, и я снова свободен! – пел свою песню ниссан.

– Васенька, дорогой! – звучно сказала женщина. – Мне, пожалуйста, каберне сухого в графинчик. Ну и закусить по обыкновению.

– Сделаем, – ответствовал хозяин заведения.

– Несколько замедляю ход, и вот уж я на Приморском шоссе.

– Я на Первой линии…

– Боренька! – заметила вдруг Энгусова Мессалина Львовна. – И вы здесь! Подсаживайтесь ближе, голубчик.

И покуда он и впрямь подсаживался, заметила:

– Что-то вы, Боря, немного подусохли с момента нашей последней встречи.

– Вашими бы устами, Мессалина Львовна, да йод пить! – парировал Энгусов. – И прочие капли Зеленина.

Он у Мессалины Львовны не учился, ни литературе, ни русскому языку, ему вообще-то и дела нет до всяческих пиететов и благорасположенностей.

– А марганцовку щас в аптеках перестали продавать, – для какой-то надобности втемяшился волюнтарист Бобриков. – Её к прекурсорам причислили. Бывает и позарез требуется, а раздобыть негде!

А для какой-такой надобности втемяшился – уж бог его знает! Может, чтобы звучанье собственного голоса послушать. Как и все наши хамские мужики!

– Нет, правда, Боря, что-то с тобой случилось такое, – пригляделась к Энгусову девица Морякова.

– Чем дурнее самки, тем они солидарней, – пробормотал Энгусов. Так, чтоб неслышно было.

– Василий Абрамович, я пришла за бесплатной пищей и насущным вином, – крикнула Морякова. Шалависто как-то крикнула девица – ну, так получилось. Она даже и не хотела.

Хозяин заведения пробурчал нечто невразумительное, после чего швырнул девице съестную долю и винный бульк в некоторой объёмности. Почти как Энгусову, только с поправкой на дамскость Моряковой.

– Мессалина Львовна, ну, расскажите, наконец, что у вас там такое происходит! – спросил волюнтарист Бобриков.