Кафолики. Хроники папского двора

© Трофимов С. В., текст, 2025

© «Геликон Плюс», макет, 2025

Romam vado iterum crucifigi

«Католики – кто они?» – кажется, так называлась книга, которую в детстве я листал в до удивительного обширной и разнообразной библиотеке моих родителей. В ней можно было найти что угодно. От пособия рачительному хозяину до бесстыдных в своей фольклорной откровенности русских сказок. Вероятно, правы те, кто считает, что нас формирует наше детство, – сегодня мне до странного интересно всё, что я непринудительно листал в дошкольные и школьные годы, сначала попросту разглядывая картинки, как, например, в средневековом «Романе о Лисе», затем же пытаясь усвоить текст или, например, понять, что же заставило А. Н. Афанасьева устами свекрови без конца требовать от своей снохи «мыть… пятую точку». Иные словечки были и того краше… И теперь, подросшие и созревшие, благодаря своим детским впечатлениям мы пишем диссертации и книги на однажды тронувшие нас темы.

Разве можно забыть удивительного А. Трофимова в образе кардинала Ришелье? А какого оперного неофита не потрясает впервые увиденная сцена короля и инквизитора в опере «Дон Карлос» Дж. Верди? Начав осваивать нотную грамоту в 15 лет, я сразу принялся сочинять оперу, действие которой разворачивалось в католическом монастыре. Написав пару трафаретных арий и один дуэт, я, разумеется, забросил это дело, но «Католики – кто они?» меня не оставляло. Десятки исполненных на оперной сцене католических персонажей лишь подогревали интерес, вполне закономерно вылившийся в фантазию моих «Хроник папского двора».

Совпадения случайны. Приятной прогулки.

Ст. Т.

– Что Папа? – вопрошал один из кардиналов у государственного секретаря.

– Очевидно, Папа пьёт утренний чай.

В загородной резиденции понтифика собрались иерархи всех мастей. Различные вопросы Церкви нуждались в срочном разрешении.

– Что у вас, кардинал Янгус? – спросил госсекретарь молодого человека.

– Господин госсекретарь, я со вчерашнего вечера жду разъяснений по поводу захоронения преставившегося…

– Кардинал Санджоббе… И что же?

– Родственники спрашивают о месте погребения.

Госсекретарь поморщил лицо.

– Неужели Санджоббе сам не мог озаботиться своим погребением?! Где он жил?

– В Риме, господин госсекретарь.

– Ах да… На покое. Определение Святого престола. Помню.

Госсекретарь задумался.

– Что настоятель базилики? Запрашивал разрешение на захоронение у себя?

– Нет, – ответил Янгус. – Пожертвовал семье 500 €. Учитывая расценки на кладбищах Рима… Даже с учетом заслуг покойного – это совсем другие суммы. Кардинал был убеждённым традиционалистом и францисканцем…

– Да, да…

Госсекретарь хмыкнул.

– А что же последняя его митрополия? – вмешался в разговор пожилой кардинал. – Быть может, они могут забрать тело?

– Это вряд ли, – пробормотал госсекретарь.

– Кардинал-митрополит разрешил перевести семье покойного 400 € и не отвечает на звонки.

Госсекретарь Ватикана строго посмотрел на молодого кардинала.

– И чего же вы хотите от Папы?

Янгус изумился.

– По протоколу, Папа должен определить место захоронения. Я жду распоряжений…

– Кардинал! – тон госсекретаря сделался очень суровым. – У Святого престола хватает забот! Чего вы прикажете просить у Папы? Денег? Сикстинскую капеллу? Будьте благоразумны! Уймите аппетиты родственников и решите этот вопрос.

Молодой человек молчал.

– А… кажется, Санджоббе очень любили на его родине? – нарушил тишину пожилой кардинал.

Госсекретарь оживился:

– Поучились бы, юноша. Кардинал Ольдини только что решил ваш вопрос.

Кардинал Янгус вопросительно посмотрел на кардинала Ольдини.

– О, небо! – возмутился госсекретарь. – Как вы стали кардиналом с такой-то сообразительностью?!

– Ваше высокопреосвященство, – Ольдини обратился к юноше, – родственники должны передать вам прошение на имя Папы, в котором они просят Святого отца благословить захоронение покойного кардинала на родине, как и завещал Санджоббе.

– Папа это прошение удовлетворит, – пояснил госсекретарь.

Молодой кардинал помедлил.

– Это почти две тысячи миль и другая страна. Авиасообщение прервано по ряду причин… Святой престол берёт на себя расходы на траспортировку?

Госсекретарь улыбнулся:

– Ваша наивность, кардинал, изумляет и умиляет. Мы и так достаточно вам помогли. Дальше сами. Проявите смекалку. Вы ещё так молоды. Вам предстоит многому научиться.

– Чёртов маразм! – бранился государственный секретарь. – Дайте пройти!

В коридоре приёмной залы толпились кардиналы.

– Ваше высокопреосвященство! – крикнул кто-то госсекретарю.

– Господин секретарь! – кинулся к нему другой.

– Позже! – бросил в ответ государственный секретарь Престола. – Всё позже!

Он стремительно пробрался сквозь толпу и оказался в огромном пустом зале. Здесь он свалился на первый попавшийся стул и перевёл дух.

«Чёртов идиотизм!» – подумал он молча.

Придя в себя, кардинал скинул на рядом стоящее кресло чёрное кашемировое пальто. Поправив пояс и моццетту, он ощупал голову.

– Чёртов пилеолус!

Госсекретарь решительно открыл дверь и вынырнул к толпе кардиналов. Ближе всех стояли Ольдини и Янгус. Оглядев голову старого кардинала, госсекретарь одним рывком сорвал пилеолус с головы Янгуса и снова исчез за дверью приёмной залы.

В самом конце её, за небольшим рабочим столом у большой резной двери, сидела монахиня. Изогнутая простая лампа освещала только бумаги. Лицо сестры было неразличимо в полумраке, а чёрная ряса делала её совершенно неотличимой от тени.

«Тень Святого престола», – думал госсекретарь, аккуратно шагая через протяжённый зал.

– Вы по какому вопросу? – строго спросила монахиня.

– Здравствуйте, сестра. Как себя чувствует Святой отец?

Монахиня молчала и пристально смотрела на кардинала.

– Папа вчера поручил мне решить вопрос…

– Вы его решили, кардинал?

– Отчасти… Мне нужен совет Святого отца.

Монахиня фыркнула. Она поднялась и подошла к дубовой двери. Набрав на замке код, она проникла внутрь. Госсекретарь остался один. Тишина и сумрак зала вызывали в нём странные чувства. С одной стороны, его смущал могильный покой этого места, с другой стороны, тот же покой давал ему время на передышку в его непростом делании.

– Его святейшество вас примет, – раздался голос монахини.

Кардинал шагнул за дубовую дверь. Та мгновенно захлопнулась. Пройдя небольшой светлый коридор, госсекретарь нажал кнопку на магнитном замке и попал в кабинет. Немного помедлив, он с трепетом подошёл к железной двери без каких либо украшений. Она была неказисто врезана в стену, увешанную картинами и гобеленами. По-идиотски улыбнувшись, он нажал на кнопку вызова. Микрофон заскрипел.

– Благословите, Святой отец.

– +

– Я нуждаюсь в вашем совете, ваше святейшество.

Микрофон продолжал скрипеть в тишине.

– Два дня назад в Риме преставился кардинал Санджоббе. Он был одним из старейших и достопочтеннейших из наших собратьев. В связи с тем что вы, Святой отец, знали его лично и даже трудились в одной конгрегации, я посчитал необходимым вас спросить… Не распорядится ли Святой престол захоронить покойного в Риме?

Микрофон безразлично скрипел.

Кардинал снова заулыбался, как идиот, пытаясь понравиться видеокамере.

– Между тем ходят слухи, что покойный завещал похоронить себя на родине. Там готовы принять тело усопшего. Родственники уже написали прошение вашему святейшеству…

– Хорошо.

– Спасибо, ваше святейшество! Благослови вас Бог!

Кардинал смягчил улыбку.

– Однако, Святой отец… Санджоббе был истинным францисканцем. Он стяжал бедность как одну из высших добродетелей. И, возможно, Святой престол мог бы взять на себя расходы по транспортировке?

Микрофон щёлкнул и перестал скрипеть.

Государственный секретарь улыбнулся естественно. Постояв ещё какое-то время у железной двери, кардинал что-то прошептал на латыни и отступил. На столе монахини его ждали документы, собственноручно подписанные Папой. Забрав папку, госсекретарь осторожно пересёк приёмную залу. Посидев немного на своём стуле, он встал и приоткрыл на мгновенье дверь. За нею беспокойно кишели кардиналы.

– Чёртов затворник! – ругнулся он еле слышно и, схватив пальто, стремительно понёсся через толпу.

– Потом! Всё потом!

Он остановился у выхода.

– Янгус! Святой отец благословил захоронение кардинала Санджоббе на родине. Во исполнение завещания покойного и по просьбе родственников.

Кардинал Янгус опустил глаза.

– И ещё… – вдруг добавил государственный секретарь.

Янгус посмотрел с надеждой.

– Ваш пилеолус, – госсекретарь смахнул с себя убор.

– Отче, я согрешил.

– Говорите, ваше высокопреосвященство.

Государственный секретарь склонился перед священником.

– Я устал. Я больше не могу…

– Чего не можете, ваше высокопреосвященство?

Кардинал помолчал.

– Не могу больше быть собою…

Священник потупил взор.

– Кто я, отче? Не утруждайтесь. Я – кардинал. Один из многих князей нашей Матери Церкви. Но кто мы, кардиналы? О, это прекрасный вопрос! Кардиналы – это старый лис Ольдини, который не собирается умирать. Кардиналы – это я, беспринципный государственный секретарь…

– Ваше высокопреосвященство…

– Прекратите, отче. И не перебивайте. Мы ужасны!

– Не все… – аккуратно заметил священник.

Госсекретарь вопросительно сверкнул взглядом, продолжая стоять на коленях. Священник смутился:

– Бывают и святые…

– А… – кардинал почти улыбнулся. – Санджоббе, конечно. Допустим. И что с того? Вам не приходило в голову, что на фоне таких, как Санджоббе, остальные выглядят только хуже? Знаете, когда умрёт старый плут Ольдини, хотя сама вероятность его смерти кажется невозможной, будет сказано много слов. Будет воздано много почестей. Будет потрачено много денег. Усыпальнице его позавидуют многие кардиналы. И каждый будет чувствовать своим долгом что-то пожертвовать этому мертвецу. А что Санджоббе? Какие почести мы ему оказали? Никаких! Что мы потратили на Санджоббе? Ничего! Но этого мало. Папа назначил возглавить траурную мессу епископа Томаса, который не постеснялся потребовать от семьи преставившегося награду за свою услугу. Какую честь он оказал одному из почтеннейших и старейших кардиналов, что потребовал отдать ему реликвии покойного?! И как вам епископ Томас? Особенно хорош у тела святого кардинала?

Священник молчал.

– Но вернёмся к Папе, – кардинал сдвинул брови. – Скажите мне, отец… Что не так с нашим Римом?! Недавно один умник – кардинал, которому никогда не стать Папой, – заявил, что Церковь – это корабль. Какая новая мысль! – госсекретарь ядовито усмехнулся. – А во время шторма, резюмировал он, корабль нельзя раскачивать и нужно слушать капитана. Шторм?! Нет, это не шторм: мы мчимся прямиком в бездну апокалипсиса. А у штурвала – капитан? Нет – ваш покорный слуга. Церковь раздирают нестроения. Ежедневно бурей разражаются чудовищные, небывалые доныне скандалы. А где Папа? Где наш капитан?! – госсекретарь повысил голос. Затем выдохнул и продолжил:

– Папа затворник! Каких только не было, а этот – чёртов затворник! Спрятался за своей железной дверью и «правит». Перепутал Церковь с игровой приставкой. У вас была в детстве игровая приставка?

Священник что-то промямлил.

– Неважно. У меня была, – голос кардинала сделался назидательным. – Но церковный организм – не приставка. Это – пересыхающая река, полная крупных и свирепых обитателей, готовых разорвать друг друга в одночасье. И этот проклятый ковчег веду я, пока наш капитан затворился в нечеловеческом страхе за свою драгоценную земную жизнь! Ну конечно! Он же не Ольдини. Он не может жить вечно…

Кардинал криво улыбнулся.

– Знаете, отец… Как-то мы летели чартерным рейсом. Полный самолёт кардиналов угодил в зону турбулентности, нас серьёзно затрясло. Тогда к нам вышел стюард и обратился с просьбой: «Святые отцы, капитан корабля очень просит вас помолиться. Иначе все мы рискуем сегодня же оказаться в раю». Кардиналы ответили хором! А знаете, что ответили кардиналы?

Священник слушал с благоговейным интересом.

– Кардиналы ответили: «Не дай Бог!» Понимаете? Они ответили: «Не дай Бог!» Что не так с нашим Римом?!

Госсекретарь помолчал.

– Где епископ нашего Рима?! За железной дверью на фоне собственного портрета играется в church-station, уже давно не понимая и не принимая обновлённых правил своей собственной игры.

В комнате стало очень тихо.

– Наверное, вам, священнику Христову, непонятно, почему Папа так боится смерти, что бросил свой корабль на произвол судьбы, ежеминутно превращающей нашу Церковь в забытый атавизм, в причудливую музейную штуку. Однако ответ до странности банален. Ведь Папу выбирают из кардиналов. А значит, все мы таковы. Весь наш Рим таков. И все мы оказались перед бездной забвения и небытия по собственной глупости и слепоте… Я устал. Я больше не могу.

Одинокая слеза драматично пересекала лицо государственного секретаря.

Священник издал отрезвляющий звук.

– Ваше высокопреосвященство, это интересные мысли… Но вы просили об исповеди и сообщили, что согрешили. В чём же ваш грех? Вы осудили Папу?

Кардинал вздохнул.

– Я согрешил своей властью. Я удалил из Рима ничем не провинившегося священника. Сегодня же он покинет столицу и отправится в далёкую епархию. Примите моё покаяние.

– Dominus noster Jesus Christus te absolvat; et ego auctoritate ipsius te absolvo ab omni vinculo excommunicationis (Suspensionis) et interdicti in Quantum Possum et tu indiges. Deinde, ego te absolvo a peccatis tuis in nomine Patris, et Filii, + et Spiritus Sancti. Аминь.

Государственный секретарь поднялся с колен и поправил сутану.

– Указ получите в канцелярии.

– Какой указ? – удивлённо спросил священник.

– О вашем переводе, – ответил кардинал и протянул священнику руку для лобзания.

– Таким образом, дорогой кардинал Янгус, мы решим эту проблему. Вам всё понятно?

Государственный секретарь внимательно посмотрел на молодого кардинала. Янгус кивнул и вознамерился покинуть приёмную.

– Янгус, – вдруг произнёс госекретарь, – я помню вас совсем ещё юношей на последнем конклаве…

– Всё верно, ваше высокопреосвященство, – ответил Янгус. – Мне выпала честь выбирать Папу.

Государственный секретарь криво улыбнулся и подвинул очки на край носа.

– И, позвольте спросить, за кого вы отдали ваш честный голос?

Молодой человек смутился. Кардинал-госсекретарь какое-то время ещё смотрел на Янгуса, затем отвёл взгляд в сторону и задумался. Помолчав, он произнёс:

– Будь я глупее, решил бы, что вы боитесь. По юности вы отдали голос за проигравшего, как и многие, стоит заметить, почтенные мужи нашего сана, теперь же вам страшно. Так бы я решил, глядя сейчас на ваше лицо, будь я глупее. Но я вижу куда большую неловкость в вашем смущении. О нет! Ваш кандидат не проиграл. Папа – ваш кандидат! Тогда вы победили, молодой человек. Вы пылали жаждой перемен и с чистым сердцем несли имя, выбитое сегодня на гербах нашего понтификата. Вы! – кардинал строго указал пальцем на собеседника. – Это вы выбрали его! И теперь вам стыдно!

Эхо последнего слога звучало в потолке приёмной залы.

– Вам так стыдно, что вы готовы соврать и пострадать за своё вранье, навлечь на себя клеймо изменника. А вы знаете, как Папа расправляется с изменниками. Мы наблюдаем эту расправу весь понтификат.

Кардинал помолчал…

– Вы знали, что наш Папа поначалу принялся объезжать храмы нашей древней столицы, нашего великого Рима? Он делал это инкогнито, появлялся там, где не ждали. В одном из храмов Папа решил проникнуть в какое-то помещение, в которое его не впустила обычная женщина, занимавшая очень скромный пост. Его святейшество не смог ей этого забыть. Для любого из нас было бы сложным запомнить такое событие. Но Папа… Папа не нашёл в себе сил не заметить такого пустяка: женщину, трудившуюся в Церкви десятки лет, выгнали без промедления. И тем не менее вы готовы так себя оболгать… О, это воистину успех!

Кардинал улыбался и изучал молодого человека.

– Ваше высокопреосвященство, – заговорил кардинал Янгус, – вы пытаетесь вывести меня на чистую воду?

– Что вы, друг мой! Откуда в Риме чистая вода? Мне просто не с кем поговорить. Ступайте. Мы ещё побеседуем, вспомним наш конклав и наших кандидатов.

Кардинал Янгус направился к двери. У выхода он остановился и оглянулся.

– Ваше высокопреосвященство, – акустика позволяла говорить тихо. – Вы сказали «успех»?

– Да, кардинал.

– Вы имели в виду мой выбор?

– Нет, молодой человек, – государственный секретарь сделал сочувствующий тон. – Я имел в виду свой выбор. Понимаете ли, у меня не было возможности разочароваться в моём кандидате. Соответственно, я сделал самый безопасный для моей совести выбор. Вы же терзаете себя все эти годы. А вы ещё так молоды. Впереди десятки лет отчаянного самобичевания за ваш искренний и трагичный для нашей истории выбор.

– Чёртов композитор с его поляками, синагогами и лигой сексуальных реформ! – разорялся государственный секретарь. – Почему никто не прикроет этот генератор великолепных цитат?! Никогда не думал, что скажу это, но лучше бы кардинал Нотбах продолжал писать свою чёртову музыку всякий раз, когда ему хочется высказаться!

Кардинал Янгус с привычным спокойствием выслушивал государственного секретаря.

– Всякое извержение его зева обращается в информационную бомбу! А Андриани?! Зачем трогать чёртова Андриани?!

– Неужели кардинал-протодьякон так опасен? – Янгус позволил себе подобие ироничной улыбки.

Государственный секретарь смерил молодого человека каменным взглядом.

– Знаете, Янгус… Они, – кардинал указал на стену, полностью увешанную портретами Папы поверх исторических фресок и драгоценных гобеленов, – сделали всё для того, чтобы обычный архивариус превратился в ядерное оружие, зарытое прямо под папским дворцом. А наш дорогой британец Нотбах тычет в Андриани рогатиной, попутно предлагая пульт управления этим оружием – кому?!

– Очевидно, тому, к кому отсылает Андриани с апелляцией?

– Верно. Но к всеобщему сожалению, пульт достанется не вожделенной Нотбахом «лиге сексуальных реформ», а нашему главному стратегическому врагу. Интересно, в какой войне считается удачей сидеть на бомбе, управляемой твоим противником?!

Янгус молчал.

– «Церковь – это корабль!» – ядовито процитировал секретарь и ругнулся. Затем он бессильно опустил лоб на руки и погрузился в раздумья. – Знаете, Янгус… Порою я не понимаю, как этот корабль всё ещё держится на плаву…

– Это тайна… – молодой кардинал пытался поддержать собеседника.

Государственный секретарь мгновенно оживился, принял позу, почти улыбнулся и, указывая пальцем на Янгуса, продекламировал:

– Священная тайна Церкви! – помолчав, кардинал продолжил: – Помните ли на нашем незабываемом конклаве ту делегацию выборщиков с весьма внушительным количеством так необходимых известному кандидату голосов? Нотбах активно вёл с ними интересные переговоры. Наряду с прочим наш британец уцепился за возможность пригрозить делегации обвинением в ереси.

– В ереси?

– О да, мой юный друг… О да! Среди делегатов присутствовал очень необычный аббат. Его было принято считать умным, образованным и, как это ни странно, благочестивым монахом. Это был истовый поборник практики «умного делания иисусовой молитвы», очень напоминающей некогда осуждённое имяславие. В борьбе за каждый голос для вашего общего кандидата Нотбах сообщил аббату, что его спорную духовную практику обозначат как соответствующую кафолическому учению. И, напротив, пригрозил официально заклеймить и осудить практику умного делания, если делегация не поддержит кандидата.

Кардинал-государственный секретарь оглянулся на портреты Святого отца.

– Знаете… Здесь не хватает живописного воплощения Папы с котом британской породы: «Папа и его верный британец», – кардинал криво улыбнулся. – Однако всему миру известно, что Папа предпочитает собак. Думаю, кота ожидала бы та же участь, что постигла птичник предыдущего понтифика.

Госсекретарь задумался.

– Ваше высокопреосвященство, – Янгус подал голос, – «Священная тайна Церкви» – это же книга кардинала Нотбаха?

– Всё верно, мой друг. Это результат исследования Нотбахом споров о почитании имени Божия. Его реферат на тему манипуляции одной значительной делегацией выборщиков на одном удивительном конклаве.

Государственный секретарь задумчиво бродил, пересекая один за другим залы папского дворца. Руки его были сомкнуты за спиной. Очки еле держались на кончике острого носа. Глаза же, ничего не изучая, устремлялись в пол. Его раздумье казалось абсолютным и бесконечным. Иногда он останавливался, не меняя положения взгляда, и, постояв какое-то время, снова двигался к дверям в следующую залу. Снова и снова он миновал косяки дверных проёмов, пока не оказался в небольшой комнате, в которой не был очень давно. Стены её были увешаны фотографиями, они мгновенно привлекли внимание кардинала.

– Деяния конклава… – почти хладнокровно произнёс он и погрузился в некое забытьё. – Что это за народ понурый, ужель всё это клирики, весь ряд? Здесь встретишь Папу, встретишь кардинала… Ольдини… Санджоббе… Эбифанни… – государственный секретарь поочерёдно переводил взгляд с одной персоналии на другую.

– И вы…

– И я, – ответил кардинал и вздрогнул. – Чёрт возьми! Янгус!

Кардинал Янгус улыбнулся.

– Что вы здесь делаете?! Вы меня напугали!

– Ваше высокопреосвященство, это мой кабинет, – ответил Янгус.

Государственный секретарь поморщил лоб:

– Вы становитесь вездесущим. Куда бы я ни направился, всюду встречаю вас. Может, вас не существует?! Вы моя тень? Или совесть?

– Может быть, я просто ваш помощник, ваше высокопреосвященство? – Янгус припомнил кардиналу свою должность. – Или вы забыли, что сами отдали мне этот кабинет?

Госсекретарь подержался за лоб ладонью и вздохнул.

– Верно. Я отдал вам свой кабинет, когда занял другой. Пожалуй, я не ошибаюсь, когда говорю, что вы моя совесть. Где-то здесь я её и оставил.

Кардинал снова приблизился к фотовыставке и остановился у большой общей фотографии. Было очевидно, что он всматривается в силуэт одного из иерархов.

– Да, вы очень удачно вышли, – любезно заметил Янгус.

– Спасибо, вы тоже, – не отводя взгляда, секретарь повел рукой сильно вправо и указал пальцем прямо на фигурку юного Янгуса в самом далёком краю кардиналов. – Я смотрю не на себя. Помните ли вы Эбифанни?

– Конечно, – Янгус хотел осенить себя крестным знамением, но госсекретарь остановил его руку.

– Нет. Помните ли вы его на конклаве?

– Отчасти.

– А помните ли вы меня рядом с ним? – ожидаемо не получив утвердительного ответа, кардинал продолжил: – Мы поддерживали одного кандидата. Эбифанни возглавлял наш фронт, вёл наступление. О, это был тяжеловес! В моём же ведении оставался тыл, который я должен был хранить и оберегать от предательства. Эбифанни имел все шансы на успех. Но никто из нас не знал до конца, что такое наш противник, – кардинал испуганно помолчал. – Мы никак не ожидали столкнуться с такой стороной его личности. Внезапно оказалось, что вся наша тяжёлая артиллерия не в состоянии преградить ему путь к заветной цели, и в решающий момент я почувствовал себя гусеницей перед надвигающимся асфальтоукладчиком. Мне казалось, что он смотрит на нас сквозь прицел огнестрельного оружия. Объятый сном, я в тёмный мрак вступил, путь истинный утратив в час тревоги… Я струсил. И сдал ему весь тыл. Мы проиграли… А я поменял кабинет. Поэтому в тот момент, который вы запомнили на совещаниях и соборах, когда Эбифанни возвышал голос против будущего Папы, меня рядом не было. И поэтому на этой фотографии Эбифанни стоит тут, а я здесь.

Кардинал указал пальцем на две фигуры и опустил голову. Наступила абсолютная тишина.

– Янгус… Вы здесь? Вы существуете?

– Ольдини… Старый плут… – государственный секретарь помедлил в дверях.