Гость

Глава 1

Конец декабря – это особенная порода дерьма. Все эти праздничные огоньки на улицах кажутся дешёвым гримом на лице старой, уставшей шлюхи. Всё это «веселье» давит, как сырой бетон на груди. Поэтому я засунул в машину свернутый трубой плед, пару бутылок дешёвого виски, пачку пуэра, который по виду и запаху напоминал опилки из конюшни, и укатил из города. Куда? На дачу. Не ту дачу, с шашлычками и смехом детей. Моя дача – это старый, покосившийся сруб, купленный за гроши у таких же отчаявшихся, как я. Место, куда приезжают не жить, а тихо сгнивать.

Идеально.

Дорога была пустой и злой. Снег бил в лобовое стекло, как мелкая картечь. Радио ловило только хрип и вой – то ли эфирные помехи, то ли само отчаяние, витающее в эфире под Новый год. Я не жалел бензина. Чем быстрее я окажусь в этой каменной гробнице, тем лучше.

Приехал уже в сумерках. Дверь скрипела так, будто её пытали. Внутри пахло холодом, плесенью и пылью – запах забытых надежд. Я не стал включать свет. Зачем? Чтобы увидеть паутину в углах и пятна сырости на обоях, которые отклеились, как старая кожа? Я бросил вещи на пол и первым делом пошёл к камину.

Развести огонь – вот это была задача. Ритуал. Поленья были сыроваты, газеты лежали с прошлого сезона. Я скомкал несколько листов, сунул под растопку, чиркнул спичкой. Огонёк был жалким, трусливым. Я подышал на него, подложил щепок, потом осторожно – полешек. Он чадил, хватался за жизнь, отказывался разгораться. Как и всё в этом мире. Но я упрям. Я сидел на корточках, подкладывал, раздувал. Наконец, с глухим потрескиванием, пламя схватилось, стало лизать чёрное нёбо камина. Жара почти не было, только свет – пляшущие тени на стенах. Теперь можно было жить. Вернее, доживать.

Следующий ритуал – чай. Я достал закопчённый чайник, налил воды из привезённой канистры, поставил на огонь. Пока она закипала, я нашёл глиняную чашку с отбитой ручкой, насыпал туда своих тёмных, скрученных листьев пуэра. Они пахли землёй, погребом, чем-то древним и бесполезным. Вода закипела. Я залил, ждал, пока этот болотный настой приобретёт цвет старой крови. Первый глоток был горьким и терпким, как правда.

Идеально.

Потом я достал из сумки стопку бумаги. Это был он. Роман. Два года жизни, два года вымучивания слов, попыток выскрести что-то стоящее из собственного нутра. Шесть сотен страниц забальзамированного страха, злости и скуки. Его никто не читал. Три издательства вежливо отказали, четвертое просто не ответило. Он лежал на столе мёртвым грузом, самым дорогим и самым ненужным предметом в этой конуре. Символом полного и окончательного провала.

Рядом со стопкой я положил кольт. Старый, неказистый, но смертельно серьёзный. Обойма была полной. Он лежал на дереве стола тусклым, металлическим упрёком. Они должны были исчезнуть вместе – творение и творец. Огонь в камине для бумаги. Кольт – для всего остального. Чисто, логично, без лишнего пафоса. Никаких предсмертных записок. Кому они нужны? Пусть гадают.

Я сел в старое кресло, которое воняло пылью и кошачьей мочой (хотя кота здесь не было лет десять), и стал пить свой чай. Смотрел на огонь. Ждал полуночи. Некоторые ждут боя курантов, чтобы загадать желание. Я ждал его, чтобы перестать желать. Совсем.

Снаружи завывала метель. Она била в стены и в окна, пытаясь сорвать ставни, ворваться внутрь. Но внутри было тихо. Тишина была не пустой, а густой, плотной. Она звенела в ушах, набухала, как гнойник. Это была тишина окончательного решения. В ней не было покоя. Была пустота. Абсолютная, совершенная. В этой пустоте не было места ни страху, ни сожалениям, ни даже облегчению. Только холодный, ясный план: дождаться двенадцати, подкинуть роман в огонь, наблюдать, как чернеют и корчатся буквы, а потом поднести холодный цилиндр ствола к виску и уйти. Просто уйти из этой комедии.

Я допил чай. До полуночи оставалось ещё часа три. Время текло, как густая смола. Я не двигался. Просто сидел и смотрел, как умирают поленья, превращаясь в горстку пепла. Я уже почти созрел. Почти растворился в этой тишине. Стал её частью.

И тут раздался стук.

Он врезался в тишину, как кулак в стекло. Наглый, нетерпеливый, живой. Не в такт завываниям ветра, а вопреки им.

БАМ. БАМ. БАМ.

Я не шелохнулся. Мозг, уже наполовину отключившийся, с трудом соображал. Кто? Почему? Никто не знал, что я здесь. Да и кому какое дело?

Стук повторился. Ещё наглее.

– Ёб твою мать, – прошипел я беззвучно и, кое-как оторвав задницу от кресла, поплёлся к двери. Не для того, чтобы открыть. Чтобы послать к чёрту.

Я не стал отодвигать засов, просто прильнул глазом к щели в косяке. Снаружи, в вихре снега, маячила фигура. Неясная. В лёгкой ветровке, нараспашку, под ней – какая-то тонкая майка. Ни шапки, ни сумки, ни видимой машины. Лицо обветренное, осунувшееся, но глаза… глаза отражали отблеск моего камина и горели слишком ярко, слишком живо для этого ледяного ада.

– Эй, там! – голос был хриплым, но сильным. – Открывай, замёрзну нахрен! Давай, погрей человека!

Я сделал глубокий вдох, полный ледяного воздуха, просочившегося через щели.

– Пошёл к черту, – сказал я ровно, без эмоций. – Здесь никого нет.

– Вижу свет, придурок! – парировал незнакомец. – Открывай, говорю! Пять минут, погреюсь и свалю. Нормально же общаемся?

– У меня свои планы на вечер, – процедил я. – Иди греться к чёртовой матери. Или в сугроб. Мне похуй.

Я сделал шаг назад от двери, решив, что инцидент исчерпан. Сейчас он пошлёт меня ещё разок и уйдёт. Или замёрзнет. Мне было всё равно. Чтобы придать своим словам вес, я добавил, повысив голос:

– Я сейчас полицию вызову! Убирайся!

Вру, конечно. Телефон лежал в машине, выключенный. Но пусть думает.

Я повернулся, чтобы вернуться к своему креслу, к камину, к чашке и к тому, что лежало на столе. Мои планы. Мой финал.

И замер.

У камина, спиной ко мне, стоял он. Растопырив руки почти в пламя, грея ладони. Его лёгкая куртка дымилась от сырости. На полу таяла лужица от его промокших кед.

Он обернулся. На его лице была не улыбка, а скорее кривая, усталая усмешка.

– Ладно, – сказал он, как будто продолжая прерванный разговор. – Я уже вошёл. Не трудись звонить. Чай ещё есть? А то твой пахнет, как будто его заварили в ночной вазе.

Шок. Не страх, не удивление – именно шок. Как будто реальность вдруг лопнула по шву, и из трещины полезло вот это… это. Как он вошёл? Дверь была заперта изнутри, ставни на окнах закрыты. Я не слышал ни скрипа, ни хруста. Он просто материализовался.

Злость пришла следом. Горячая, ясная. Мою последнюю ночь, мой последний ритуал, мою тишину – всё испоганил этот наглый, вонючий бродяга.

Я стоял посреди комнаты, чувствуя, как мои тщательно выстроенные планы рассыпаются в прах. А он уже тянулся к моему чайнику, причмокивая.

Глава 2

Я шагнул вперед, не сказав ни слова. Он только начал поворачиваться, его брови поползли вверх – тупое, скошенное недоумение на мясном лице. Но было уже поздно. Я вцепился в его куртку, в этот потертый, пропахший дешевым пивом и тоской брезент, и рванул на себя. Он не сопротивлялся, болтался, как пустой мешок, только глаза пялились – в них не было страха, только странное, изучающее любопытство.

Дверь я открыл пинком. Ледяной ветрище, полный колючего дерьма с небес, ворвался в комнату. Я вышвырнул его на крыльцо. Он бухнулся в сугроб, как кульх с тряпьём, и остался лежать, смотря в ту чёрную, беспросветную херню, которую мы называем небом.

– Вот здесь погрейся тварь, – прохрипел я, хлопнув дверью и ввернув засов.

Сердце колотилось, руки тряслись. Но это была хорошая трясучка. От сделанного дела. Я вытер ладони о штаны, вернулся к огню. Вдох. Выдох. Порядок. Я потянулся к чашке чтобы влить в горло остывший чай, и пальцы нащупали только гранёное стекло.

И тут до меня допёрло.

Стол был пуст.

Там, где лежала стопка бумаги – это потное, кривое отражение моей жалкой жизни – была только потертая древесина.

Рядом – кольт.

Рядом – чашка.

Романа не было.

Пропасть в груди разверзлась мгновенно. Не страх. Чистая, белая, бритвенная ярость. Холоднее, чем весь этот уличный пиздец. Этот жалкий, оборванный ублюдок! Он украл его. Спиздел пока я его выкидывал, ухватил единственное, что ещё хоть как-то брезжило перед концом. Он украл мою смерть. Мою историю. Моё ебучее оправдание.

Я рванулся к двери, сорвал засов, вылетел на крыльцо. Ветер тут же врезал по роже, забивая снегом в глаза. Сугроб был пуст. Только вмятина. Следы вели в темноту, но их уже заминала метелища. Ни огонька, ни херушки. Только вой и слепая белизна.

– Сука! – орал я в эту пёздую ночь. – Верни! Верни, тварь ёбаная!

Ветер выл в ответ. Я стоял, пока зубы не начали выбивать дробь, а пальцы не онемели. Бесполезно. Он растворился. Ушёл с моим романом подмышкой. Я плюнул в снег, почувствовав себя законченным, выпотрошенным идиотом. Даже застрелиться красиво теперь не получалось.

Я захлопнул дверь, прислонился к ней спиной. Весь план, весь этот вечер превратились в похабный, дешёвый фарс. Я поднял взгляд на камин.

И обосрался.

Он сидел в моём кресле. В том самом, которое воняло пылью, кошачьей мочой и безнадёгой. На коленях – моя стопка бумаги. Порванная куртка валялась на полу. Он читал. При свете огня, медленно листая страницы, иногда крякая, иногда чмокая. В правой руке дымилась моя чашка с пуэром. Он отхлебнул, скривил ебальце и сказал, не отрывая глаз:

– Фу. Настоящая хуйня. Ты это в помойном ведре заварил? Или сам, насрал?

Что-то во мне лопнуло. Я уже не думал. Я шагнул к столу, схватил кольт. Взвёл курок. Звук был чётким и громким.

– Положи. На хуй. И исчезни.

Он наконец поднял на меня глаза. И ухмыльнулся. Широко, мерзко. В уголке рта – засохшая кровь.

– О, – сказал он. – Игрушка. Можешь не целиться, я не сбегу. Я как раз на интересном. – Ткнул пальцем в страницу. – Вот тут. «Её глаза были как туман над утренней свалкой». Серьёзно? «Туман над свалкой»? Это пиздец как смешно. Пафосно и убого.

– Я… я убью тебя нахуй, – сказал я, и голос прозвучал сипло и жалко.

– Нет, не убьёшь, – он снова уткнулся в текст, будто меня не было. – Ты же хотел красиво. Со смыслом. А стрелять в гостя, который читает твоё неопубликованное говно… это как-то банально. Пошло. У тебя же есть вкус. В какой-то мере.

Паралич. Он снова говорил о вкусе, держа в руках воплощение моего отсутствия всякого вкуса. Я стоял с пистолетом, а он меня игнорировал. Рука заныла. Я опустил кольт.

– Кто ты, блядь? – выдохнул я.

– Читатель, – ответил он, не глядя. – Редкая, вымирающая тварь. Ты должен быть мне благодарен. Вот, слушай. «Он чувствовал, как одиночество прорастает сквозь него, словно ядовитый плющ». Плющ! Боже, да это же алмаз, обваленый сверху навозом. Вот это! Здесь! – Он оживился, ткнул в страницу. – «Она повернулась и вышла, не хлопнув дверью. Дверь просто затворилась с тихим вздохом». Вот! Видишь? Просто. Без этого плюща и тумана. Чистая правда. А ты это закопал на сотне страниц раньше. Жалко.

– Зачем ты это украл? – прошипел я.

– Чтобы посмотреть, стоит ли оно того, – сказал он просто. – Ты же хотел это сжечь. Значит, для тебя – хуйня. Я проверил. И знаешь что? – Он откинулся в кресле. – Ты прав. В целом – не стоит. Но. В нём есть алмазы. Три, может четыре крошечных, грязных алмаза. Их нужно откопать, отмыть. А остальное – да, в огонь. Но не вместе с тобой. Это перебор.

Он говорил о моей книге как патологоанатом о трупе – без злобы, с профессиональным, слегка брезгливым интересом.

– Ты ебанутый, – сказал я. – Тебя отпустили на день из психушки.

– Возможно, – согласился он. – Но я тут, а ты там, с пистолетом, который не можешь поднять. И мы оба читали твой роман. Я – целиком, ты – только самые плохие места, которые ненавидишь. Забавный расклад, а?

Он снова поднял чашку, нашёл страницу.

– Вот эта женщина. Лиза. Она ушла, да? Просто взяла и свалила от твоего героя. А он три страницы ноет о запахе её духов в подушке. Скучно. Почему ты не написал, как она на самом деле ушла? Что ты сказал? Или чего не сказал? Какое именно слово стало последней каплей?

Меня будто ударили в пах. Как он мог знать? Я нигде не писал её настоящего имени. Нигде не описывал ту сцену.

– Откуда… – начал я.

– Из текста, – перебил он. – Всё видно. Ты зол на неё не за то, что ушла. Ты зол, потому что она была права. Уходя. И ты это знаешь. И вместо того чтобы написать эту правду, ты сочиняешь про туман и плющ. Странная хуйня. Ты затеял весь этот театр с пистолетом, чтобы не признавать простых вещей. Легче приставить ствол к виску, чем сказать: «Да, я облажался. Да, книга – дерьмо. Да, она была права».

Он сказал это беззлобно, констатируя факт, как о погоде. И в этом была такая реальная, обездвиживающая правда, что я опустился на стул. Пистолет упал на пол мёртвым грузом.

– Зачем ты здесь? – спросил я, и в голосе не было угрозы, только усталая пустота.

– Греюсь, – ухмыльнулся он. – И читаю. А ещё я здесь, потому что ты – идеальная публика. Отчаявшаяся, и слишком гордая, чтобы просто разреветься. С такими интересно. Они либо стреляют, либо начинают слушать. Ты, кажется, начал слушать.

Он снова поднял чашку с моим отвратительным пуэром, глотнул и скривился.

– Блядь. Всё-таки настоящие болото. Серьёзно, где ты это взял? – указал пальцем – грязным, с обломанным ногтем, в сторону двери.

– У тебя машине. В бардачке. Там, две бутылки. Принеси. Хочу посмотреть, чем ты себя травишь, когда не хватает мужества на пулю.

Идиотизм ситуации обрушился на меня всей своей тяжестью. Этот бомжеватого вида псих в моём кресле, с моей книгой, командует, как у себя дома. А я… я, автор единственного романа, который никому не нужен, кроме этого ублюдка, вдруг понял: да, нажраться в хлам – это гениально. Единственное логичное продолжение вечера, который давно пошёл по всем известному, скользкому, дерьмовому месту. План «красивой смерти» с треском провалился, превратившись в дешёвый водевиль. Оставалось напиться до отключки.

Я молча повернулся, взял со стола ключи и вышел. Холод обнял с новой силой, будто рад был моему возвращению. Снег хрустел под подошвами. Старая «Шевроле» стояла у забора, покрытая белым саваном. Я отёр стекло рукавом, открыл дверь. Скрип. В бардачке, среди старых квитанций и ещё какого-тохлама, лежали две бутылки «Джима Бима».

Я взял их, собираясь уже захлопнуть бардачок, когда мой взгляд упал на разорванный конверт под сиденьем. Фотография. Лиза. Улыбается. Я резко дёрнул головой, будто от пощёчины. Захлопнул бардачок так, что зазвенело стекло. Чёрт с ним. Чёрт со всем. Бутылки в руке были холодными и реальными. В них был ответ. Временный, уродливый, но ответ.

Я уже шёл обратно к дому, спотыкаясь о сугробы, прижимая бутылку к груди, как будто она могла согреть, когда звук рассек ночную тишину.

Выстрел.

Негромкий, приглушённый стенами, но абсолютно недвусмысленный. Сухой, чёткий хлопок.

Мир замер на секунду. Даже ветер стих. Потом адреналин ударил в виски, сжав горло. Я бросился к дому, вбежал на крыльцо, толкнул дверь – она не была заперта.

Тёплый, спёртый воздух ударил в лицо, смешавшись с резким, знакомым и теперь ужасающим запахом. Порох. Медная гарь.

Он сидел в том же кресле. Откинувшись назад. В правой руке, безвольно свешенной с подлокотника, всё ещё был зажат мой кольт. А в левой… в левой он держал первую страницу моего романа. Не стопку целиком, а именно первый лист.

На его лбу, чуть выше правой брови, аккуратное, почти опрятное отверстие. Темное. Из него тонкой струйкой, медленно, как сироп, по виску и щеке стекала кровь. Капля уже повисла на линии скулы, готовая сорваться.

Я застыл на пороге, не в силах пошевелиться. Бутылки выскользнули из онемевших пальцев и с глухим стуком упали на половик, но не разбилась. Я смотрел на эту картину: кресло, труп, пистолет, бумага.

Мой взгляд скользнул к столу. На столе лежала стопка рукописи, и на самом верху, на той самой первой странице, поверх напечатанного текста, было выведено неровными, размашистыми, ещё влажными буквами:

ОТСОСИТЕ!

Глава 3

Я стоял, тупо уставившись в эту идиотскую картину. Я – точнее, какая-то моя версия с дыркой во лбу – сидел в кресле, а из дырки сочилась кровь, густая, как дешёвый сироп. Позади раздалось шарканье. Я не обернулся – не мог. Рука с татуировкой «не родись красивым» протянулась мимо меня, подобрала бутылки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.