Гремучий студень

– Полюбуйтесь, Иван Лукич, какую каверзу эти бестии придумали. Роняют вот так прохожего. Тут же охают, ахают, помогают подняться. Отряхивают пыль с одежды. А заодно воруют деньги, часы, – все, до чего смогут дотянуться. Тем и промышляют.

Кашкин был, в сущности, неплохим полицейским, дело свое знал добре. Вот если бы еще поменьше ленился да не засыпал в карауле, давно бы выслужился в околоточные надзиратели. Он тут же учинил воришке допрос. Татарчонок сознался, что видел бородача в блестящей шляпе.

– Хотел в карман залезть, но ён зыркнул, аж сердце захолодело. Сверток? Да-да, ён на боку сверток нес. Локтём придерживал, никак нельзя было выхватить. Бежал я за ним до Трёх Святителей.

– Больших или Малых?

– Больших, дядь. Пусти ухо-то!

– Значит, говоришь, на Хитровку не завернул? – городовой насупил брови. – А не брешешь, часом?

– Чтоб мне хлеба не жрать! – мальчишка щелкнул ногтем по передним зубам. – Ён по переулку шел, а я следом. Проводил, почти до самого сада, но так момента и не улучил. Еле успел вертануться, а тут вы налетели.

– Ты мне разговорчики-то брось! Кто еще на кого налетел, – подзатыльник Кашкин отвесил крепкий, аж ладонь загудела. – Беги, и чтобы больше со своей ордой не бедокурил!

Шубин хотел дать мальцу монетку за точные сведения, сунул руку в левый карман, потом в правый, залез во внутренний, чуть не по локоть.

– Ограбили, – пролепетал он. – Как есть ограбили! Второй раз за день. Стой, гаденыш!

Но стайка карманников уже прыснула во все стороны, поди догадайся, кто улепетывает с кошельком.

«Ладно, пусть их!» – думал банкир на ходу, поскольку бежать уже не было сил. – «Снявши голову, о волосах не рыдают. Что там, в карманах было-то, рублей пятнадцать от силы. Бомбист же, подлец, унес почти двенадцать тысяч! Причем бумажными деньгами. Золотом и серебром лежало в кассе еще тысяч шесть, но он не позарился. Понятно, чтобы тяжести не таскать – там выходило не меньше полпуда! Сразу видно, с образованием грабитель. Крестьяне и работяги с фабрик, те в ассигнации не верят. Монету подавай, хоть мелкую, а чтоб звенела!»

Он остановился, задохнувшись от быстрой ходьбы и шальной мысли.

«Кстати… Никто пока не знает, что грабитель оставил кучу денег. Может поживиться, за его счет? Прикарманить остаточек?»

Шубин покачал головой и снова пустился в погоню.

«Нет, вздор! Это же с кассиром придется делиться. Иначе выдаст, мелкий гнус! Но если пополам забрать, все равно по три тысячи выйдет на брата. Стоит рискнуть? Заманчиво…»

Он сбился с шага, задышал быстро и судорожно, словно вот-вот свалится замертво.

«Нет, пустое. В сберегательной кассе уже вовсю протокол составляют, а значит никак не можно украсть. То есть, можно, конечно, но придется еще на долю квартального отложить, да городовым отсыпать… Не так много в итоге достанется, чтоб на каторгу за это идти. Да и со службы попрут непременно».

Финансист припустил вслед за Кашкиным, который уже сворачивал за угол.

«Хотя, скорее всего и так попрут, деньги ведь собирались на укрепление флота по личному указу императора. Сгорел, сгорел Шубин!»

– Иван Лукич, – отвлек его от мыслей полицейский, – это что же получается? Грабителя я, хоть и мельком, но разглядел. Одежда у него как у посетителей ресторана на Охотном ряду или оперы какой. По походке, по осанке, по всему выходит, что благородных кровей. С чего же на грабеж сподобился? Налетчики-то обычно костюмчик носят неброский, серенький. А этот – в цилиндре, его ж за версту видно! И на кой ляд солидному господину по скользкой дорожке идти?!

– Много ты понимаешь! – огрызнулся Шубин. – Среди солидных господ встречается больше ворья, чем промеж босяков на Хитровке. Прибавь шагу, увалень!

Они приближались к Кокоревскому саду. Сто лет назад его разбил на холме какой-то подзабытый князь, чтобы в гордом одиночестве любоваться видом на Кремль. Потом по его завещанию здесь устроили пансион для отпрысков дворянских фамилий. А недавно имение выкупил купец Кокорев, открыл тут гостиницу и пускает в сад всех желающих. «А как сделаешь что-то для людей, тут и конец всему!» – подумал директор сберкассы. – «Уже и лестница на холм обветшала, и каменные ступени трещинами пошли, рассыпаются под ногой. Зато все эти новоявленные социалисты рады радешеньки: всегда было только для дворян, а теперь всякий может зайти и нагадить. Обязательно нагадить, именно потому, что не дворяне, а варвары. Вот сначала садик, потом и вся империя падет под их грубым напором. Ох, беда, беда. Может и вправду взять оставшиеся деньги и сегодня же бежать в Женеву? Пока не поздно…»

– Вот он! Попался! – прокричал городовой, опередивший задыхающегося Шубина на семь ступенек.

Когда финансист поднялся на верхнюю площадку, глазам его открылось невероятное зрелище. Возле цветочной клумбы сидел грабитель. Привалился спиной к подножию каменной чаши, цилиндр откатился на пару шагов, но он этого не замечал. Отрешенно смотрел на жестяную коробку, которую держал на коленях. Куда подевался былой апломб, с которым этот тип вошел в сберкассу? Сейчас он больше всего напоминал человека, сбитого резво скачущей лошадью. Бандит даже не поднял на них глаза, все смотрел на бомбу и шептал себе под нос:

– Обманули… Они меня обманули.

Но самое странное, а для Шубина это оказалось еще и самым страшным, – свертка с деньгами нигде не было.

III

К вечеру снова обрушилась непогода. Дождь в одно мгновение смыл солнце за горизонт, только что высушенные бульвары и подворотни утонули в серой слякоти. А вслед за ними зябко задрожали парки и сады, включая Кокоревский, где дежурили Кашкин и два его сослуживца.

– Вот ты, Мартын, ноешь и ноешь. Зачем, дескать, мы тут кулючим… А нам доверена охрана места про-из-шествия, – героя дневного задержания поначалу хотели представить к награде, но когда узнали, что он проспал момент ограбления и денег потом не нашел… Сослали в ночной караул, и это Кашкин еще легко отделался. – Завтра ждут следователя из Петербурга. Особо важного! По телеграфу в Охранное отделение сообщили про бомбу, а оттуда ответ пришел: стеречь пуще глаза места про-из-шествия и задерживать любого, кто ночью сунется. Для выяснения, значится.

– Так-то оно так, но лучше бы нам дежурить в сберкассе, – Мартын, невысокий юнец с заячьей губой, кутался в черный клеенчатый плащ с капюшоном. – Под крышей. В тепле и сухе.

Третий полицейский, Евсей, краснорожий крепыш из бывших крепостных, курил дрянную махорку, прикрывая самокрутку ладонями от дождя и ветра.

– А что же, непременно нужно ждать шишку из столицы? – покашливая, спросил он. – Нешто сами не справимся?

– Хрен знает, – пожал плечами Кашкин, – может справимся, а может и нет. Но раз в деле замешаны бомбисты, значит оно сразу какое?

– Известно какое. Политическое.

– О! А значит, без особого следователя никак нельзя!

Городовым полагалось патрулировать сад, обходить его по периметру каждые полчаса, а в остальное время контролировать лестницу, смотровую площадку и зону отдыха. Но в этом углу, где сплелись кроны больших деревьев, было тихо и почти не капало. Потому все трое тут и стояли. А выйдешь из укрытия, пиши пропало! Промокнешь насквозь, да еще и за шиворот натечет…

– Ты признавайся, как с бомбой справился! – Евсей толкнул приятеля в плечо, нарочно, чтобы тот охнул.

Историю эту Кашкин пересказывал уже трижды, но с каждым заходом она обрастала новыми, уже совершенно фантазийными деталями, поэтому слушать не надоедало.

– Ну как… Открыл я, значится, жестянку. Надо же посмотреть, вдруг там бомбы никакой и нет. А она есть. На первый взгляд, как холодец из свиных мослов. На самом донышке склянка тоненькая и к ней две гайки привязаны. Чуть встряхнешь, стекло лопнет и этот студень взорвется. Погибнем все неминуемо! Помощи ждать неоткуда. Грабитель в полной прострации от страха. Директор ограбленный за сердце хватается, блеет что-то про деньги. Взял я жестянку эту и понес тихонечко, шаг за шагом… Смотрю вокруг – бабы, дети. А мне как назло чихнуть захотелось. Свербит, что у девицы на выданье. А как тут чихнешь, ежели от любого сотрясения эта зараза взорвется.

– Ну?

– Вот тебе и ну! Полверсты тащил, в любую минуту жизнью рисковал.., – тут городовой закатил глаза к небу, хотя в темноте это смотрелось не слишком эффектно.

На самом деле все было не совсем так – бомба по-прежнему висела на шее у грабителя, а Кашкин его лишь конвоировал, чтобы не сбежал. Но если человек врет часто и нагло, то и сам в какой-то момент начинает верить в собственные россказни.

– Пришел на набережную, вижу – лодок нет, пустая Яуза. Размахнулся и кинул бомбу на середину реки. Она чуток побулькала и взорвалась под водой. Такая волна поднялась, меня на берегу с головой накрыло. Насквозь промок, хотите – пощупайте.

– Ливень же, – затянулся самокруткой Евсей. – Все мокрые.

– Не скажите. Меня промочило до исподнего!

– Может ты от страха исподнее-то промочил, – хохотнул Мартын. – А нам щупать предлагаешь…

Помолчали. Кашкин насупился, вроде как от обиды, но остальные понимали, что это только поза и вот-вот последует продолжение. Оно и последовало.

– Коробка-то два пуда весила, – заговорил городовой, потирая шею. – И ещё толстенная цепь на ней. Пока дотащил, плечо себе вывихнул.

– Два? Ты же всего час назад говорил, что пуд, – срезал болтуна Евсей.