Мой любимый – муж сестры

Придя домой, бросаю сумку с учебниками прямо у порога и, на ходу скидывая обувь и куртку, падаю на свою прохладную кровать. Всё, чего я сейчас хочу, кажется даже больше жизни, это хотя бы пять-десять минут полного покоя – без движения и мыслей.

Прихожу в себя внезапно. Просто – опа! – и открываю вдруг глаза. В квартире тихо и темно, за окном уже горят фонари, а голова лёгкая и ясная, как бывает, когда хорошенько отоспишься.

Эм… проспишься. А иначе как объяснить, что я вдруг понимаю, что отчётливо, от первой до последней минуты помню всё, что было вчера вечером? И как началось, и как продолжалось, усугубляясь коктейлями от Тарасова. Как потом, уже в машине, подстёгнутая его двусмысленными шуточками, осмелела и стала провоцировать. И, кстати, настроение моё тогда было вовсе не пошалить, а скорее… самоуничтожиться.

Говорят же, что у опьянения бывают стадии от «настроение улучшилось» до «настроение в ж*пе», а где-там, посередине, мельтешат все эти «ты меня уважаешь», «хочу приключений» и прочие. Так вот, под конец вечера мне было плохо. Внешне ещё вроде бы весело, но внутри – полная безнадёга. Хотелось вернуться обратно в безрассудную лёгкость, и я, делая над собой усилие, пыталась затянуть себя обратно в кураж… Но по факту, мне снова было чудовищно одиноко и никто, тем более Тарасов, точно не смог бы меня утешить. Однако именно Тарасов невольно стал тем самым клином, которым я попыталась выбить другой, прочно засевший и в душе, и в сердце клин…

Теперь я помню, как очнулась от неумелых ласк Антона и жутко испугалась. И я действительно орала тогда и вырывалась, а он, перепуганный не меньше моего, пытался меня утихомирить… А закончилось всё его поцарапанным лицом и испоганенным мною салоном авто.

На остановке, где меня высадил Тарасов, я под изучающими взглядами случайных прохожих продышалась морозом, немного пришла в себя и даже полезла в телефон, чтобы позвонить… Артёму. Нет, правда, тогда это казалось самым логичным, ведь оставшегося ума хватало понимать, что Машка ввалит мне по первое число, стоит лишь ей увидеть моё состояние. А Артём… Он что-нибудь обязательно придумает! Поможет прийти в себя, может, успокоит Машку…

Но на самом деле мне, конечно, просто жутко хотелось его увидеть. И чтобы он узнал уже наконец, что я чувствую, чтобы вспомнил как хорошо нам было вдвоём. Мне и Ему! Без всякой Машки и вот этого всего…

…И какое же счастье, что я сама лично, буквально за час до этой остановки, находясь ещё в стадии вдохновлённого «да и пофиг, гори оно всё синим пламенем!» сама лично «вычеркнула» Артёма из своей жизни, удалив его номер из телефонной книги!

Короче, так и не сумев позвонить Артёму, я догадалась вызвать такси. Но чем ближе подъезжала к дому, тем сильнее меня развозило в душном тепле салона.

В итоге, как выходила из такси и как расплачивалась я уже почти не помню, но зато помню, как, снова оказавшись на морозе, долго не могла открыть домофон, путая цифры кода.

Потом подъезд, лифт, в котором я сначала зачем-то доехала до девятого этажа, потом до пятого и лишь потом пешком спустилась на свой третий…

Помню, как, крадучись, открыла дверь и попыталась проскользнуть в квартиру беззвучной тенью… но ослепла вдруг от вспыхнувшего в коридоре света.

– Ника, какого чёрта?! Ты хоть понимаешь… Да я уже не зала что делать… Да как ты… – Машка исходилась на нескончаемый поток то ли упрёков, то ли истерики, а я… Защищаясь, я набросилась на сестру с ответными обвинениями в том, что пока она тут развлекается со всякими там Артёмами, меня, между прочим, изнасиловали…

– Блин… – сворачиваюсь калачиком на кровати. Мне так чудовищно стыдно, что нутро стягивается болезненным узлом. – Ну бли-и-и-н…

Да, в тот момент, когда я несла эту пургу, я пыталась привлечь внимание, вызвать у сестры жалость и сочувствие моей душевной боли… Но это меня не оправдывает! И это просто чудо какое-то, что Машка сразу же не поволокла меня в полицию!

В коридоре хлопает дверь, включается свет. Я слышу, как разувается сестра… и только теперь вспоминаю фразу из её записки «…Артём все равно не придёт» Почему? Неужели они всё-таки поругались из-за моей вчерашней выходки на кухне?

Но мне не радостно от этого, нет. Только ещё больше стыдно.

– Ника, – зовёт сестра, – почему вещи по всему коридору раскиданы? Я тебе нянька что ли?

Послушно спешу всё прибрать и иду следом за ней на кухню. Машка выгружает из пакета продукты, я привычно раскладываю их по шкафам-холодильникам. Всё как всегда, как ни в чём не бывало… Только молчание натянутое.

– Он меня не насиловал, – наконец решаюсь я.

Машка продолжает молча возиться по хозяйству.

– Ты же не ходила в полицию? Просто директриса сказала, что ты собиралась и я…

– Ника, – Машка вдруг садится на табурет напротив меня, взволнованно сцепляет руки на столе, – если ты его выгораживаешь, потому что Анна Сергеевна пригрозила тебе неаттестацией, то…

– Нет! – перебиваю я. – Я тебе клянусь, что ничего такого! Правда ничего не было! Я соврала.

Машка смотрит на меня, буквально впивается в лицо взглядом, словно изучая каждую чёрточку… и вдруг вскакивает со стула и начинает кружить по кухне:

– Соврала? Соврала?! Ника, ты нормальная или как? Я сегодня весь день места не находила, всё что только можно передумала, а ты… – И вдруг снова резко опускается на табурет, хватает меня за руку: – А ты не врёшь? Нет, серьёзно, не смей его выгораживать, даже если тебя вообще из школы пригрозят отчислить! Я знаю, видела, как Анна Сергеевна в лице перекосела! А ведь я не с угрозами к ней пришла, и не с обвинениями! Я просто хотела увидеть самого этого мальчика, чтобы поговорить, а его в школе не оказалось, и я пришла к директору, как к представителю власти, сообщила о возможном… изнасиловании, и попросила помочь с административной позиции, потому что не знала, как поступить чтобы никому не навредить…