Личное дело опера Иванова

– Оксана… – с трудом сдерживаясь, поджал он губы, – Васильевна… Вы опять?

– Нет, не опять. Я же не встревала в ваше… воспитание, пока Марина была здесь. Но теперь-то можно говорить по-взрослому? Мы сегодня просто рисовали. Это безобидный тест на самоощущение, который дети не воспринимают напрямую, тем более что рисовали мы неведомых зверушек. Но результат показательный, правда ведь?

– Я запрещаю вам лезть в голову к моей дочери!

– А я и не лезу! Мы просто рисовали. И знаете, то, что вам, возможно, болезненно вспоминать об отношениях с женой, не делает тему матери запретной для детей. Вам бы, наверное, не понравилось, если бы было наоборот, и вашим, оставшимся с матерью детям, тема отца преподносилась бы как табу? До такой степени, что даже на простом рисунке вам не досталось бы места!

– Значит так, Оксана Васильевна… Я ещё раз запрещаю вам поднимать эту тему с Мариной! Она, к счастью, давно уже привыкла, что мамы у неё нет, и относится к этому спокойно!

– Ну да, а ещё она у вас сама в угол встаёт, и не может нормально плакать, когда хочется. Вы хоть понимаете, о чём я? Ей десять лет, а она уже держит всё в себе! Настоящие мальчики не плачут, да? – Усмехнулась. – Вот только Марина – девочка, и закончиться всё может очень даже плачевно! Простите за каламбур.

– Оксана Васильевна, сколько у вас детей?

Краснова поняла. Вспыхнула и отвела взгляд. Андрей кивнул.

– Вот видите, а у меня двое. И когда у вас появится хотя бы один, приходите, обсудим, как их воспитывать. А пока, пожалуйста, – просто обеспечьте уходовый присмотр за Артёмом. Это ненадолго, не беспокойтесь.

Вышел в коридор, вернувшись, протянул ей деньги.

– Что это? – растерялась Краснова.

– Вы же ходили сегодня в магазин.

– Да бросьте, я просто взяла детям молока для какао.

– Сегодня молоко, завтра хлеб, послезавтра ещё что-то, и к концу срока работа выйдет вам в убыток. Берите! И на будущее – вы можете покупать те продукты, которые считаете нужным, для того чтобы готовить детям обеды и ужины, все траты я буду возмещать. Чеки можете не собирать.

Простой бытовой вопрос, который со всеми няньками всегда решался одинаково, но почему-то именно сейчас он повис неловким молчанием, в котором Краснова как-то сконфуженно взяла протянутые ей деньги. Пока она обувалась, Андрей смотрел на её склонённую голову и рассыпавшиеся по плечам волосы и чувствовал себя… странно. Опять.

– Оксана, а вы как до дома добираетесь? – Когда вспомнил про отчество, было уже поздно. Второй раз за день! Раздражённо мотнул головой.

– Автобусом.

Андрей оглянулся на кухонное окно – смеркалось, но было ещё довольно светло. Остановка в четырёх кварталах, местность людная, к тому же в это время во дворах всегда ещё полно гуляющей детворы и бабулек у подъездов. Но всё равно что-то непонятное бередило душу.

– Может вас… – и растерянно замолчал, поняв, что именно едва не ляпнул.

– Что? – обернулась от двери Краснова.

– Эмм… Да нет, ничего. До завтра, Оксана Васильевна. И пожалуйста, без опозданий, у меня в восемь уже планёрка, а к ней ещё нужно подготовиться.

Очнулся у кухонного окна, когда Краснова уже почти скрылась за углом дома напротив, и понял, что всё это время, с момента, как она только вышла из подъезда, не отрываясь следил за ней взглядом. Закурил. Озадаченно поскрёб подбородок.

За все эти годы ни разу ни за одной из нянек не подглядывал у окошка, даже в голову такое не могло прийти. И уж тем более, не доводил до автобуса! Так с какого же рожна он пару минут назад чуть не вызвался в провожатые?

*** *** ***

На душе у Оксаны было непонятно. С одной стороны злило, что Андрей никак не хочет её понять. Ну как он не видит, что Марина слишком напряжена и замкнута? Зачем гнёт ещё больше, сломать хочет?!

А с другой – ну а с чего она вообще взяла, что он её поймёт или хотя бы захочет услышать? Разве ей с самого начала не описали ситуацию такой, какая она и оказалась на самом деле: дети – жертвы, отец – диктатор? И зачем ей вообще пытаться его в чём-то убедить? Она ведь здесь не для того.

Развернула выдранный из альбома лист, который Марина сунула ей перед самым уходом: большой папа и затерявшиеся в его тени маленькие детки. По правилам трактовки – речь идёт об излишнем доминировании, но чисто по-человечески… Рисунок был добрый. И рисовала его Марина с любовью, с деталями и старанием. И если честно, папа смотрелся на нём не как подавляющий доминант, а скорее, как квочка, раскинувшая над цыплятами крылья. И что-то, вопреки очевидному, тому, что Оксана лично наблюдала в их семье, нашёптывало, что так оно и есть на самом деле – он и есть квочка, как бы странно это ни звучало. И если уж совсем честно, она бы и сама с удовольствием забралась под такое крылышко, потому что было ощущение, что там уютно и надёжно.

Но и это не главное! Взгляд притягивала сама фигура папы. Да он был огромный и словно атлант заботливо и надёжно держал на плечах небо… Но при этом смотрелся так одиноко и напряжённо – ни руки опустить, ни отвлечься на секунду, ни головой повертеть, чтобы увидеть хоть что-то ещё кроме тяжёлого неба на плечах…

Глава 7

Следующая неделя прошла как обычно в режиме перманентной рутины: обращения, нарушения, предотвращения, рапорты, отчёты, предписания…

А ещё этот странный конфликт цыган с местными! Суть его была в том, что цыгане якобы угрожают гражданину Николаенко и его семье расправой и занимаются всяческим вредительством – ломают забор, бьют стёкла в окнах, оставляют на стенах дома скабрёзные надписи и кидают в их колодец дохлых кошек.

Видимых мотивов к этому не было, да и цыгане всё отрицали – эмоционально и дружно, как они умеют. Но и Николаенко с каждым днём втягивал на свою сторону всё больше соседей, и дело грозилось обернуться крестовым походом против «ворюг черножопых», как называл своих мнимых обидчиков Николаенко. Ну или наоборот – цыгане поднимутся против местных. Смотря, у кого первыми сдадут нервы.

– Ай-нэ, начальник, ну кого мы трогаем? – в сердцах взмахивал рукой барон Бахты?р Воронча?к. – Это они хотят выжить нас отсюда, потому что боятся! Думают, детей у них воровать будем, коней воровать будем, девушек и золото воровать будем – что там ещё в кино показывают? Но мы осёдлые ромалэ, начальник! Нас беда с прежнего места согнала, а не кочевая кровь! Всё что у нас было – сгорело, а всё что осталось, всё до последнего рубля – здесь! – развёл руками, указывая на застроенный пристройками к основному дому двор. – Нам некуда больше идти, мы теперь здесь живём. А цыган, где живёт, там не гадит – это закон!

В его словах была доля правды – стереотипы местных оказались сильны. В этом Андрей убедился, ещё полгода назад, когда маленький, всего на пять семей, табор Ворончака только прибыл в посёлок на жительство. Тогда на районный участок тут же посыпались заявления местных: в каждой бытовой ерунде, на которую раньше никто и внимания бы не обратил, они теперь обвиняли новосёлов и требовали принять меры к их выселению. Правда, с тех пор истерия постепенно почти сошла на нет – и вот, вдруг, опять!

Сама по себе мутная ситуация с Николаенко усугублялась ещё и тем, что проживал он через дорогу – на административном участке Маруновского. И хотя Андрей ноги сбил, нахаживая километры в попытках выяснить обстоятельства конфликта, Николаенко продолжал писать кляузы Маруновскому, а тот шёл напрямую к Львовичу, рапортуя о бездействии Иванова.

– Андрюх, а тебе не кажется, что он тебя просто подсиживает?

В кои-то веки, собравшись с Харламовым в воскресенье вечером у Андрея на кухне, баловались пивком с рыбкой и пытались отвлечься от работы, но всё равно все разговоры сводились к ней, любимой.

– А смысл? – пожал Андрей плечами. – Одной жопой на два участка сесть? Сомнительное удовольствие. К тому же, конфликт между местными и цыганами действительно есть, и я в нём такой же попавший, как и Маруновский. И если полыхнёт, то подпалит нас обоих.

– Да, но ты не строчишь записочки наверх, и не пытаешься любое обстоятельство вывернуть против него. Нет, серьёзно! Мне кажется, он ревнует к тебе Львовича. Ты же, несмотря на то что тот кряхтит с твоих фортелей, всё равно остаёшься у него на высоком личном счету, и это заметно. Вот Маруновский и страдает. Ну, знаешь, тайные страхи и боль жополиза – остаться не удел. – Развернувшись к двери позвал: – Маришка!

Маринка прибежала, Олег сунул ей в рот смачную, янтарную полоску спинки подлещика. Улыбаясь, проводил взглядом.

– Вымахала-то как, егоза! Туда-сюда, и женихи начнутся. Готов держать оборону, Иванов?

– Типун тебе!

Харламов рассмеялся.

– Ну-ну. Что на лето думаешь, в школьный лагерь сдашь?

– Не знаю. Оно и надо бы, конечно, но она не хочет, вплоть до бойкота.

– Ну, это, допустим, не новость. Прошлым летом тоже не хотела, сколько она с тобой не говорила тогда?

– Почти всю первую смену.

– Но потому-то ничего, втянулась. Главное начать, ты же знаешь.

Андрей вздохнул. Помолчал, крутя в пальцах пивную крышку.

– Не уверен я, что это правильно, Олеж. Вот тебя против воли сдать куда-нибудь на три месяца, тебе это как?