Личное дело опера Иванова

– Да? Ай, не помню, начальник!

– Значит, тогда ты за него слушай, – щёлкнул Андрей ручкой, приготовившись заполнять формуляр. – Последнее предписание вам: незаконные жилые постройки разобрать. Слышишь меня? Через неделю не уберёте, следующий раз на бульдозере приеду, ясно?

– Да где незаконные? – ловко переложила она с руки на руку орущего младенца. – Где жилые?

– А это что, по-твоему? – пнул Андрей дверь ближнего сарая, и та, заскрипев, распахнулась.

– А, так это не то, начальник! Тут никто не живёт!

– Ладно, вижу, – спокойно согласился Андрей, не подав вида, что узнал в стоящем там мотоцикле типа «мопед», тот самый, на который на прошлой неделе жаловалась одна из бабок его участка. Вернее, жаловалась-то не на сам мопед, а на соседа пацана, который с этим мопедом возится. Мол, то тарахтит с утра до вечера, то красит его прямо у неё под окном, а ей вонь и шум сквозняком в форточку тянет.

Вот по окраске-то, Андрей его и узнал: серебряный, с алыми языками пламени на бачке и обклеенной трёхкопеечными монетами раме. И вопрос был даже не столько в том, как этот расписной мопед попал к цыганам, сколько в том, откуда он взялся у того пацана и стоит ли его вообще ему возвращать. Пацан-то тот, хотя и не цыган, но тоже – тот ещё хулиган.

Как ни в чём не бывало отошёл от сарая. Протянул Лэйле предписание на подпись.

– Так я не умею писать-то, начальник! – смеясь, оскалила она белые зубы. – Это тебе надо Бахтыра дождаться! Он через неделю приедет!

– Крестик ставь! – едва сдерживаясь, рявкнул Андрей.

– Тогда на! – сунула она ему ребёнка, да так резко, что Андрей машинально взял. И замер, обалдело глядя на пунцовое от крика личико. – Где ставить, то? Тут? – положив бумажку на поднятое колено, ткнула Лэйла ручкой.

Андрей чуть склонился, чтобы глянуть, и орущий карапуз срыгнул. Щедро. Прямо на китель…

Домой мчался как угорелый. Замытое пятно стремительно высыхало, оставляя на серо-голубом сукне безобразное белёсое пятно. И Харламовское «Быстрее засохнет – быстрее отвалится» здесь вообще не работало.

Но, едва войдя в свой квартал, понял, что дома происходит конец света. Тёмка орал так, что уличные кошаны разбегались, а бабки у соседних подъездов слишком уж заискивающе и ещё издали кивали Андрею:

– Здрасти… – и, не таясь, провожали взглядами.

Дома до полного счастья оказалась, что ещё и Маринка заперлась в туалете. А Нина Тимофеевна, пунцовая и взмыленная, в предобморочном состоянии мечется по квартире и тоже орёт:

– Хватит! Хватит с меня этого дурдома!

Разобраться в этом, вот так, сходу, было не реально. Как и выманить из туалета дочку. И тем более, успокоить сына.

– Нина Тимофеевна! – пытаясь привести её в чувства, строго прикрикнул Андрей. – Что случилось?

– Что? Что?! – зачем-то потрясая своей сумкой, орала она. – А вот что! Вот что!

А Андрей пытался удержать на руках вырывающегося, юзжащего на тонкой высокой ноте сына, и ходил за ней…

Наконец с горем пополам, но выяснил, что Марина якобы подговорила Тёмку отрезать на нянькиной сумке ручки. И это само по себе оказалось трагедией. Но и это ещё не всё: орудуя ножницами, Тёмка порезал палец. И хотя там оказалась сущая царапина, от вида крови и боли он впал в панику. А паника у аутиста – это отдельная история. Истеря, он упал и ударился головой, и это ещё больше усугубило ситуацию.

Слушая няню, Андрей суетливо ощупал голову сына – на затылке действительно стремительно росла огромная шишка.

– Всё! Всё! Провалитесь вы все! Сумасшедшая семейка! – прижимая к груди покалеченную сумку, разрыдалась Нина Тимофеевна. – И расчёта мне вашего не надо! Ничего не надо! Ни видеть вас, ни слышать не хочу! Сумасшедшие! – и с силой, так что зазвенели стёкла в окнах, хлопнула входной дверью.

И Андрей остался один-на-один с восьмилетним извивающимся в панике сыном на руках, и почти одиннадцатилетней запершейся в туалете дочкой.

Успокоить Тёмку не удалось даже через полчаса. Он уже хрипел от крика, и Андрею начало казаться, что дело не в испуге, а в шишке… Черепномозговая. Легко!

– Марин, выходи! Ну давай, дочь! – перекрикивая сына, подёргал ручку на двери. – Надо с Тёмкой в больницу ехать! Выходи!

Но она даже не отозвалась, и теперь Андрею уже начало казаться, что с ней тоже что-то не так…

Метнулся в зал, опустив орущего сына на пол, вызвал «скорую» Снова попытался выманить Маринку. Не получилось, но теперь он хотя бы расслышал, как она там шмыгает носом. Понятно. Боится наказания за нянькину сумку…

– Марин, ну выходи! Я не буду ругаться, обещаю!

Бесполезно.

Вернувшись в зал, суетливо разделся до трусов, схватил из шкафа первые попавшиеся треники, и снова к туалету. Но на полпути его остановил звонок в дверь. В полной уверенности, что это «скорая» кинулся открывать… И замер, скрючившись с одной ногой в штанине.

Впрочем, с Красновой тоже было что-то не то, но сейчас Андрею было настолько не до неё, что он просто, на ходу надевая вторую штанину, оставил дверь открытой и побежал в комнату к сыну.

– Тёмыч, ну хорош уже, ну! – пытаясь взять на руки, строго увещевал он его, но Артём, похоже, даже не слышал.

– Что вы делаете! – раздалось за спиной. – Вы что не видите, что только ещё больше раздражаете его?! Сейчас же выйдите отсюда!

– Чего-о-о? – обалдело обернулся Андрей. – А вы не… – это было просто феерией происходящего дурдома. Как будто конец света всё-таки настал. – Вы не… Не… – Ну, во всяком случае, дар речи у Андрея точно пропал.

И всё же, несмотря на ударившее в голову возмущение и жгучую потребность поставить эту… Краснову на место, было в её требовательно уставленном на дверь пальце что-то такое, отчего Андрей подчинился.

Слушая истерику сына теперь уже из-за закрытой двери комнаты, оделся и снова пошёл упрашивать Марину. Она не реагировала, а вот Тёмка, хотя и не сразу, но затихал.

В итоге, подъехавшая «скорая» нашла лишь всхлипывающего после истерики мальчика с небольшим порезом на пальце и шишкой на голове, и предложила на всякий случай отвезти их в травмпункт, сделать снимок.

– Я могу съездить с вами, – вызвалась вдруг Краснова, и тут же, вспыхнув, потупилась. – Если хотите, конечно.

И Андрей вдруг понял, что с ней сегодня не так: она была похожа на что-то из разряда Леночки Гончаровой, стоящей на трассе в чулочках. С той лишь разницей, что та была на оперативной работе под прикрытием, а эта… Она что, по улицам так ходит?

Короткая обтягивающая юбка, высоченные каблуки, маечка какая-то дурацкая с глубоким вырезом. Хорошо хоть поверх всего этого был накинут удлинённый пиджак. Но и он не особо спасал – стоило Красновой сменить позу, как тут же создавалось впечатление, что под пиджаком ничего нет. Вообще. Ну, кроме тела, естественно. Голого.

А ноги стройные, «от ушей», и такие… «Так, стоп! Чёрт!» – спохватился Андрей и резко отвернулся.

– Нет, Оксана ээ… – вышибло не только отчество, но и в принципе всё, что собирался сказать. – Ээ…

– Можно просто Оксана. Если хотите, конечно!

Очнулся. Тряхнув головой, нахмурился.

– Оксана Васильевна, со мной ехать не надо, но вы не могли бы какое-то время побыть здесь? Просто, у меня там, в туалете, дочка.

– Ей плохо? – встревожилась Краснова.

– Нет. Она… она просто не хочет выходить.

– Ааа… – с тактичной понятливостью отвела Краснова взгляд, но Андрею почему-то вдруг стало неловко. – Да, конечно. Я побуду, не переживайте.