Однажды разбитое сердце

Агнес не одобряла любовь своей дочери к выпечке: она желала для Марисоль великих свершений и говорила, что кулинария – слишком примитивное увлечение, – потому Эванджелина и задалась вопросом, как мачеха позволила ей приготовить к сегодняшнему дню угощение. Четыре розовых пышных бисквитных яруса, прослоенные сахарным кремом, с бантом из сладкой глазури и огромной табличкой из песочного теста с надписью «С возвращением, сестра!».

Чувство вины, вязкое и тяжелое, смешалось с беспокойством. Эванджелина никак не ожидала подобного жеста от своей сводной сестры и уже точно не заслуживала его.

– О, вот и моя драгоценная, прекрасная девочка! – Агнес подошла и обняла Эванджелину. – Мы так ужасно волновались. Какое облегчение мы испытали, узнав, что есть кто-то, способный излечить тебя. – Агнес крепче сжала Эванджелину в своих объятиях и прошептала: – Столько женихов интересовались тобой. Теперь, когда ты вернулась, я организую прием для самых богатых из них.

Эванджелина пребывала в замешательстве, она не знала, на что реагировать в первую очередь: то ли на слова, что сейчас сказала Агнес, то ли на новейшую версию мачехи, которой не чуждо обниматься. Даже когда эта женщина только вышла замуж за отца Эванджелины, она никогда не обнимала свою приемную дочь. Агнес вступила в брак с Максимилианом по той же причине, что и он: ей нужно было позаботиться о будущем собственной дочери. Максимилиан Фокс не был знатен и богат – его деловые предприятия терпели крах почти столь же часто, сколь приводили к успеху, – но он был достойной партией для вдовы с дочерью.

Агнес выпустила Эванджелину из объятий, только чтобы представить джентльмену, который, как сильно надеялась Эванджелина, не входил в число ее поклонников.

На нем была белая шелковая рубашка с кружевным жабо, что каскадом ниспадало до пояса черных кожаных брюк, настолько узких, что она удивилась, как он вообще мог в них двигаться.

– Эванджелина, – начала Агнес, – это мистер Кутлас Найтлингер из газеты «Шепот».

– Вы пишете для этих скандальных полос?

– Это не скандальные полосы, а периодическое издание, – фыркнув, поправила Агнес, чем навела Эванджелину на мысль, что со времен той статьи, вдохновившей ее на поиски двери в церковь Принца Сердец, читательская аудитория и авторитет новой газеты заметно подросли.

– На самом деле меня не волнует, как вы ее назовете, мисс Фокс, лишь бы мне позволили рассказать о вас. – Кутлас Найтлингер провел писчим черным пером по губам. – Я освещаю все, что связано с возвращением Мойр, и у меня есть к вам несколько вопросов.

Земля внезапно пошатнулась под ногами Эванджелины. Меньше всего ей хотелось обсуждать события, которые произошли с Джексом. Никто не должен был проведать, что она заключила сделку с богом Судьбы.

Если бы Эванджелина полностью пришла в себя, она бы отвертелась, придумав хитроумное оправдание. Но из них двоих искусно крутиться удавалось лишь мистеру Кутласу Найтлингеру в кружевном жабо и черных кожаных штанах.

Он спешно увел ее с пиршества, минуя пару плотных золотых штор, и усадил на спрятанную в алькове скамью, где пахло тайной, мускусом и фальшивой магией. Или это был парфюм Кутласа Найтлингера?

– Мистер Найтлингер… – Эванджелина поднялась со скамьи, и мир пред ее глазами стремительно закрутился. Ей в самом деле не мешало бы поесть. – Я не думаю, что сегодня лучший день для разговора.

– Не волнуйтесь, не играет никакой роли то, что вы скажете. Я выставляю людей, у которых беру интервью, в хорошем свете. Вы уже всеобщая любимица. После принесенной жертвы вы стали одной из самых обожаемых героинь Валенды.

– Но я ведь не героиня.

– Вы излишне скромны. – Кутлас склонился ближе. Тяжелый аромат, витающий в воздухе, действительно оказался его парфюмом. – Во время Недели Террора…

– Что за Неделя Террора?

– О, это было так захватывающе! Она началась сразу после того, как вас обратили в камень. Боги и богини Судьбы воротились – поверите ли вы, что они были заперты в колоде карт? Столько бед и хаоса они принесли с собой, когда сбежали и попытались завладеть короной империи. Но история о том, как вы на свадебном торжестве пожертвовали собой и превратились в камень, вдохновляла людей по всему миру в то нелегкое время. Вы – герой.

У Эванджелины внезапно пересохло в горле. Неудивительно, что в зале собралось так много людей.

– Хочется надеяться, что я поступила так же, как поступил бы любой другой на моем месте.

– Чудно! – Кутлас достал из своего кожаного жилета невероятно крошечный блокнот и начал что-то строчить. – Моим читателям это понравится. А теперь…

Ее желудок прервал его громким урчанием.

Кутлас рассмеялся так же быстро и отточенно, как росчерк его пера.

– Проголодались?

– Не могу вспомнить, когда ела в последний раз. Мне, верно, следует…

– У меня еще несколько вопросов. Ходят слухи, что, пока вы были каменной статуей, ваша приемная мать начала принимать предложения руки и сердца от вашего имени…

– Ох, Агнес – моя мачеха, – перебила Эванджелина, – она никогда не удочеряла меня.

– Думаю, можно с уверенностью сказать, что теперь она это сделает. – Кутлас подмигнул. – Ваша звездная слава будет сиять только ярче, мисс Фокс. А теперь позвольте мне записать напутственные слова для всех ваших поклонников?

Слово «поклонники» оставило дурной привкус на языке Эванджелины. Она действительно не заслуживала каких-либо поклонников. И все, несомненно, испытывали бы иные чувства, узнай они, что девушка на самом деле сотворила.

– Если вы потеряли дар речи, я могу придумать что-нибудь блестящее. – Его писчее перо прошелестело по блокноту.

– Постойте… – Эванджелина по-прежнему не могла подобрать слов, но при мысли о том, что он мог сочинить, ее бросало в дрожь. – Я знаю, что истории зачастую живут своей собственной жизнью. Уже чувствую, как тот ужас, что мне довелось пережить, превращается в сказку, но во мне нет ничего особенного, и все это – вовсе не сказка.

– И все же история для вас закончилась хорошо, – заметил Кутлас.

– Она была заточена в камень на протяжении шести недель, – произнес мягкий голос позади них. – Я бы не сказала, что история закончилась хорошо.

Эванджелина посмотрела через плечо Кутласа и увидела свою сводную сестру.

Марисоль стояла между золотыми шторами, держа сахарный торт перед собой, точно щит.

Кутлас повернулся, прошуршав кружевами и кожей.

– Проклятая Невеста!

Щеки Марисоль приобрели болезненно алый оттенок.

– Превосходно! – Перо Кутласа вновь запорхало. – Я бы с удовольствием поболтал и с вами.

– Знаете… – перебила его Эванджелина, чувствуя, что именно Марисоль сейчас нуждалась в немедленном спасении. – У нас со сводной сестрой не выдалось ни минутки побыть вместе, поэтому я вынуждена украсть ее, чтобы отведать торт.

Эванджелина наконец протиснулась мимо него, подхватила под руку свою сводную сестру и скрылась за шторами.

– Спасибо. – Марисоль крепче прижалась к Эванджелине, и хотя раньше они никогда не любили держаться за руки, Эванджелина почувствовала, что сводная сестра похудела. Марисоль всегда имела стройную фигурку, как и ее мать, но сегодня казалась особенно хрупкой. Ее кожа была бледной, едва ли не восковой, – возможно, виной тому стал разговор с Кутласом. А под светло-карими глазами девушки темнели круги, которые выглядели так, как будто не сходили уже несколько дней, а то и недель.

Эванджелина резко остановилась, пока они не присоединились к остальным собравшимся. Не так давно она задавалась вопросом, почему Люк не пришел, а теперь боялась узнать на него ответ.

– Марисоль, что случилось? И… где Люк?

Марисоль покачала головой.

– Нам не стоит говорить об этом сейчас. Это твой счастливый день. Я не хочу его портить.

– Ты испекла для меня торт и спасла от короля скандальной прессы… Думаю, ты здесь – настоящая героиня.

На глаза Марисоль навернулись слезы, и Эванджелина ощутила себя так, словно в груди провернули нож.

– Что? – надавила она на сестру. – В чем дело?