Троянский конь

«Что ты знаешь о своей жизни?»

Ген ахнул, задыхаясь. Темноту сознания пронзили проблески нежеланных воспоминаний.

– Как я и говорил, твой мозг опознал молекулы запахов. Они запустили миллиарды химических реакций, побудили целую сеть нервных импульсов, отвечающих за запоминание запахов. Пробужденные воспоминания оказались настолько яркими, что осветили все связанное в твоей памяти с этими ароматами. Воспоминания нахлынут, как лесной пожар, который невозможно остановить. Твои альфа-волны снижаются – это активируются эпизодические воспоминания. Гиппокамп генерирует тетта-волны в отчаянной попытке как-то интерпретировать этот поток информации, связать его с тем, что уже существует. И тем самым усиливает твою долговременную память. Усиливает связи между нейронами. Молекулы запаха – как недостающие части в головоломке, которые в конце концов занимают свои места в давно позабытом, давным-давно уснувшем опыте. Сеть замкнулась. Пожар загорелся. Ты чувствуешь его запах? Ты видишь его?

Ген задыхался и хватал воздух ртом. По его щекам струились слезы. Его поработили нахлынувшие изнутри воспоминания.

– Ты помнишь? Что ты знаешь о своей жизни?

Тень Орлой

Мальчик стоял под сияющими золотыми стрелками астрономических часов. Ему приходилось туго.

«Думай! Вспоминай, что ты успел натворить. Что же ты сделал не так?»

Над головой грохотал механизм, шестерни и колесики часов отмеряли время в ритме ударов сердца.

– Я… я ничего не делал, господин Атанатос.

– Ничего,– фыркнул Атанатос, набрасывая плащ поверх шелкового красного дублета с красивым шитьем.– Ты довольно быстро ухитрился покинуть лоно своей матери. Это было твоим первым приключением в жизни. А первой благодарностью – то, что ты перепачкал мать, когда она принялась тебя кормить. Про эти поступки уже не скажешь «ничего».

– Ничего особенного.

Атанатос нагнулся над ребенком, взял его за подбородок, сжав пухлые щечки, и пристально вгляделся в глаза мальчика.

– Я тебе не верю.

Откуда-то донесся стук копыт по мостовой. Мужчина оттолкнул от себя мальчика – резко, но без злости. Увы, экипаж не остановился у дома, а пронесся мимо, направляясь в город.

Мужчина посмотрел на небо, на расположение солнца, после чего перевел взгляд на ярко-голубой циферблат часов.

– Где моя карета, Сирокко? Ты сказал: «в восемь». Если я опоздаю к императору, тебе не сносить головы.

– Но восьми еще нет, хозяин. Видите? Часы еще не били.

– Зато били часы Микуласа, разве не так? – хмыкнул Атанатос.

Микулас, каданьский часовщик, который создал огромные куранты Орлой, на собственной шкуре познал коварную природу невежества.

– Превосходно! Часы, которые измеряют три разных времени. Круг из римских цифр делит сутки на двадцать четыре часа. Вращающийся внешний круг из готических цифр показывает богемское время. Когда стрелка подходит к отметке двадцать четыре, солнце опускается за горизонт. И наконец, Микулас добавил измеритель моего времени, вавилонского. Истинного времени суток.

В механизме на башне что-то громыхнуло, после чего раздался перезвон колоколов.

– Это величайшие часы в мире, когда-либо созданные рукой человека. И какую награду получил Микулас за свои труды?

– Король Венцеслас IV,– начал Сирокко, стыдливо разглядывая свои пыльные башмаки,– повелел выжечь мастеру глаза раскаленной кочергой, дабы он никогда не смог создать ничего подобного для другого правителя.

Атанатос горько усмехнулся.

– Вот наказание за обычный измеритель времени. Всего-то! Трудно вообразить, какое наказание ждет человека, который открыл бы природу абсолютного антивремени.

– Хозяин?

Атанатос бросил взгляд на узкие, кривые улочки, ведущие в город.

– Пойдем, сегодня чудесный вечер. Прогуляемся.

– А как же карета?

– Меня она больше не интересует.

Направляясь к берегу могучей Влтавы, Атанатос ткнул пальцем в сторону часов.

– Мастеру Ганусу несказанно повезло, что он изобрел астролябию во время правления совсем другого монарха.

Они быстро зашагали к каменному мосту, за которым, на другой стороне реки, возвышался могучий замок. Яростный Поток Дьявола, отделяющий остров Кампу от берегов Влтавы, лишь слегка волновал воды широкой реки. Какие черти мутили его воды?

– Ты беспокоишь меня, Сирокко. Едва ли тебе придется сопровождать меня.

– Во дворец? Но мы же почти пришли. Я не понимаю, хозяин.

– Вот это-то меня и беспокоит.

Город Сотни Шпилей казался призрачным в мареве редеющего утреннего тумана. Каждая улица этого города света и тени таила следы призраков и отзвуки воспоминаний.

– Ты спросил, что знаю я о своей жизни, хозяин. Прости за дерзость, но я всего лишь твой ученик…

– Ты слуга императора, посланный для того, чтобы следить за мной. Ничего больше.

– Но я служу тебе!

Атанатос промолчал.

– Хозяин, а что знаете вы о своей жизни?

Атанатос остановился. Они как раз дошли до моста. Город лежал перед ними, убаюканный незримыми духами, печальными и бессмертными героями легенд и сказок. Но дома под башенками и черепичными красными крышами не казались Атанатосу надежным укрытием.

Он потер пальцем висок.

– Я знаю все. От момента своего рождения и до него.

– До?

– Это пугает тебя?

– Я вот что хотел спросить: почему вы уверены, что эти воспоминания – правда? Сознание может выкидывать разные шутки.

– Это не шутки.