Моя тюрчанка
…Пончики были съедены, а зеленый чай выпит. Как ни неохота нам было покидать грязноватый уют бистро и снова оказаться под порошком снега, летящего с неулыбчивых мутно-серых небес, а надо было двигаться в сторону дома. Почти синхронно вздохнув, я и Ширин поднялись из-за столика.
Через час с хвостиком мы входили в квартиру. Дневные дела были закончены: мы съездили в кадровое агентство, где встретились с Юлией Владимировной, и побывали на двух собеседованиях. Только вот все эти телодвижения завершились не в нашу пользу. Я не знал, что и сказать, куда смотреть. Все-таки хорошо, что мы дома. Сейчас на скорую руку поужинаем и пойдем спать. Мы, конечно, не сразу уснем после перипетий дня. Но, лежа в темноте, не надо мучительно подыскивать слова для разговора. Достаточно ощущать тепло тел друг друга. Обнявшись, закроем глаза и будем ждать, когда на нас сойдет благословенный сон.
– Нам нужно проверить кое-что!.. – воскликнула вдруг моя девочка. Глаза ее озарились лихорадочным огнем.
Едва повесив куртку на крючок и сбросив сапожки, любимая прошла в спальню. Еще ничего не поняв, я тоже вылез из уличной одежды и последовал за милой. А Ширин уже включила ноутбук. Когда я сел рядом, она как раз открыла свою электронную почту.
На почте было два новых входящих письма. У одного в отправителях значился «Центральный городской суд», а у второго – прокуратура по округу такому-то. У нас сильнее застучали сердца. Сейчас мы узнаем итог рассмотрения высокими инстанциями наших жалоб на плута Бахрома.
Сначала мы посмотрели письмо от суда. Это был объемистый «кирпич» текста. Но вчитываться в который не было особого смысла. Значение имела единственная фраза, выделенная жирным шрифтом: «К сожалению, ваш иск в работу не принят». Вся остальная «простыня», пестреющая ссылками на статьи законов и подзаконные акты и подробно, хотя и бестолково анализирующая наши претензии к «Мансурову и партнерам», была накатана только в оправдание этого «к сожалению». Честно сказать: судейские чиновнички могли бы так и не стараться. Что мы, маленькие люди, можем противопоставить нежеланию государственных мужей и жен в черных мантиях заниматься нашей проблемой?.. Бедный проситель, снявший шапку перед закрытыми дверьми «высокого» учреждения бессилен перед усатым моржом-привратником, не пустившим несчастного на порог.
Уже ни на что не надеясь, мы открыли письмо от прокуратуры. В прокуратуре предпочли не лить елей и адресовали нам сухой вердикт в несколько слов: «Для возбуждения уголовного дела нет оснований. За защитой своих законных интересов вы можете обратиться в суд». Наверное, это и называется «посылать от Понтия к Пилату»: важные господа из прокуратуры советуют нам идти со своими жалобами в суд, который уже наплевал на нас с высоты церковной колокольни. Тут в пору было рассмеяться нерадостным, глухим, кашляющим, обрывистым смехом. Нет, нечего даже и соваться в прокуратуру, суды и в самый жалкий полицейский участок, если тебе не по средствам нанять вертлявого ушлого адвоката. В государственных инстанциях действует негласный имущественный ценз: если ты вынужден сам выступать на слушаниях, писать заявления и ходатайства, а не доверяешь все это наемному юристу, о тебя только вытрут ноги, а бумажки твои спустят в унитаз. Да уж, и в самом деле – и смех, и грех.
Но я не смеялся. Я с тревогой смотрел на Ширин. Она столько энергии, времени и нервов убила, пока писала иск в суд и обращение в прокуратуру. Отказывалась идти спать, не закончив оба текста. С красными воспаленными глазами, с растрепавшимися косами, с бледным лицом, взбадривая и разогревая себя горячим кофе, моя девочка стучала и стучала тоненькими пальчиками по клавиатуре; так, будто от этого зависели наши жизни. Как же теперь почувствует себя моя звездочка, когда весь труд оказался напрасным?..
Я ожидал взрыва. Что милую сломает истерика. Что моя девочка упадет на колени и будет бить руками по полу, плача так же громко и безутешно, как у запертой на подвесной замок двери барака на Лиственной улице. Но любимая меня, в который раз, удивила. Она не потеряла над собой контроль. Только губы у нее плотнее сжались, глаза потухли, а лицо точно окаменело. Надо было бы обнять Ширин, поцеловать. Прошептать ей на ухо какие-нибудь слова поддержки. Мол, все у нас будет хорошо: сначала ты устроишься на работу, тебе продлят визу, а там, глядишь, и я добьюсь восстановления дееспособности и тоже пойду работать. Поднакопим денег – и в совместный отпуск съездим на море.
Но я не смел шевельнуться. Я видел: моей милой не нужны никакие сладенькие лживые уверения в том, что мир прекрасен. Они бы прозвучали для нее оскорблением. Мне следовало просто помолчать. Дать моей девочке перетерпеть удар, не первый за сегодня, не первый за все время, прошедшее с нашей первой встречи. Ширин ведь давно в поисках работы, на которой согласились бы помочь с продлением визы, и получила уже сотни отказов. Работодатели сразу говорили «нет» или без слов вешали трубку, когда понимали, что имеют дело с «нерусской», иностранкой без прописки. Что ж. Сегодня мы столкнулись с другого рода работодателями – согласными зачислить мою девочку в штат, но наняться к которым моя милая не захотела по моральным соображениям. Быть может, это какой-то сдвиг?.. Невозможно, чтобы только явные мошенники, предлагающие клиентам вызвать дух покойной бабушки или погадать на кофейной гуще, да продавцы резиновых женщин и вибраторов на батарейках готовы были не зацикливаться на гражданстве и прописке соискательницы.
Не выдержав давящей гнетущей тишины, в которой слышно было, как гудит ноутбук с горящим экраном, я все же заговорил:
– Мы потеряли день. Но это не так страшно. Завтра с утра позвоним в «Бригантину». Юлия Владимировна подберет для тебя еще дюжину вакансий. Нельзя даже вообразить, что все потенциальные работодатели – нечистые на руку уроды, как в «Нострадамусе» или «Сочной клубничке». Завтра или послезавтра у тебя будет приличная работа… Тогда этого заеденного блохами козла Савелия Саныча можно будет забыть, как забываешь сидящего на сундуке с серебром и золотом Кощея, когда сказка дочитана. Скоро, скоро мы увидим свет в конце тоннеля. Ты только не сдавайся, не кисни.
– Да. Ты прав, – не поднимая глаз, еле слышно отозвалась Ширин.
Еще пару растянутых в часы минут мы просидели в тягостном молчании. Наконец моя милая сказала:
– Пойду, приготовлю ужин.
Слова моей девочки прозвучали буднично и бесстрастно. Как будто она не теряла сегодня ни силу, ни нервы на оказавшихся бесплодными – и это мягко сказано! – собеседованиях. Да что там говорить!.. Даже заполнение анкеты у Юлии Владимировны было для нас, для зацикленных друг на друге социофобов, тяжким испытанием. Тем паче обидно, что все наши сегодняшние старания ни к чему не привели. Разве что к нескольким выбитым зубам Савелия Саныча, вместе с кровью выплюнутым им на пол. Шестым чувством я улавливал, как на самом деле мучается Ширин; как сердце моей любимой рвется на части. Я и сам страдал, точно поджаривался на медленном огне. Больнее всего мне было от того, что я ничего, ничего не мог для моей милой сделать.
Моя девочка прошла на кухню. Через полминуты я услышал шум бегущей из-под крана воды и как моя милая с каким-то ожесточением гремит посудой. Еще немного посидев в спальне, я тоже переместился на кухню. С опущенной головою, устроился за столом. И только время от времени взглядывал на Ширин. Она, стоя у раковины, чистила картошку с таким усердием и сосредоточением, как будто решала нашу судьбу.
Да, я ничего не мог для моей девочки сделать. Но я мог просто быть рядом – не роняя лишних слов, ждать ужина. Глаза мои задержались на нескольких пачках снотворного, так и лежащих на кухонном столе. Я подумал с горечью: вот способ сбежать от враждебного мира, от всех нерешенных и неразрешимых проблем. Жизнь несет нас, как бурливый пенный ручей несет две жалких хвоинки. Не мы управляем событиями – события управляют нами. И только смертью своей – мы способны распорядиться сами. Эта мысль дарила какое-то нерадостное облегчение. Ну а пока мы живы – будем жаться друг к другу, как слепые котята.
Ширин, наконец, закончила со стряпней. Поставила на стол две тарелки с золотистым жареным картофелем, посыпанным мелко порезанным темно-зеленым укропом, и добавила еще по ложке оранжевой кабачковой икры. Мы застучали ложками, принимаясь за свой «вегетарианский» ужин. Когда трапеза была завершена, моя милая, с прежней рыбьей немотой, принялась за мытье посуды.
– Было очень вкусно. Спасибо!.. – от души поблагодарил я.
Хоть тут-то я мог не молчать и не лукавить. Моя девочка и правда готовила божественно вкусно. С моей-то микроскопической пенсией и с нашим пристрастием тратиться на кофе «три в одном» и пирожки в бистро и забегаловках, мы только изредка могли позволить себе курятину, а свинину или говядину и того реже. Нашим домашним рационом были картофель, огурцы и какие-нибудь нехитрые консервы. Но и при столь ограниченном наборе ингредиентов, моя милая готовила такие кушанья, что пальчики оближешь. Каждое блюдо, состряпанное Ширин казалось произведением кулинарного искусства.
Моя девочка только кивнула в ответ на «спасибо». (А я втайне надеялся: хоть краешками губ – улыбнется).
– Теперь спать?.. – спросил я.
– Спать, – бесцветным эхом отозвалась моя милая.
По очереди мы сходили в ванную – вымыли лица и почистили зубы. Потом, по нашей традиции взявшись за руки, направились в спальню. Там разделись, потушили свет и легли.
Вытянув тело под натянутым до груди одеялом, я подумал устало: вот мы и в постели. На сегодня мы выполнили все, что могли, чтобы не погибнуть в дарвиновской борьбе за существование – которая в человеческом мире ведется куда более безжалостными и подлыми приемами, чем у животных. Не важно даже, победили мы в уходящий день или нет. Важно только то, что мы не сдались. Что мы, как тот упавший в кувшин с молоком мышонок, барахтаемся, изо всех сил взмахиваем лапками, не соглашаясь тонуть. Собственное упорство дарит нам надежду, что если не завтра, так в следующий четверг мы отвоюем себе относительно спокойное место под солнцем.
О, нам ведь многого и не надо!.. Нашлась бы работа для Ширин, где моей девочке продлили бы визу. Нам нужен только покой: скромный доход и, по выходным, прогулки в лесопарке – а раз в два месяца и по зоопарку. Неужели это такие уж дерзкие мечты?..
Но у богов, по-видимому, специфическое чувство юмора. Чем ты порядочнее и нетребовательнее – тем меньше получишь; гораздо меньше, чем – при всей своей умеренности – ожидал. И наоборот: чем ты наглее, чем шире разеваешь жадную пасть, тем больший кусок отхватишь. Олигарх или коррумпированный высокопоставленный сатрап даже не считают приобретением новую яхту или личный самолет. Прожорливой утробе все мало. Она всегда пытается засосать больше, чем способна вместить.
Битва за то, чтобы сожрать больше остальных, не утихает в постиндустриальном мегаполисе ни на миг. Вот мы голые лежим в своей спальне с выключенным светом. А стоит отодвинуть штору и выглянуть в окно – увидишь бесчисленные огни. Это еще не закрывшиеся на ночь магазины и бутики, рестораны и закусочные приманивают сверкающей рекламой толпы клиентов, как свеча – стаи мотыльков. Там сталкиваются две алчности разного рода: алчность продавца, вертящегося хомяком в колесе, лишь бы вытянуть побольше денег с каждого посетителя – и алчность покупателя, которому нужно непременно завладеть «брендовой» шмоткой, навороченным смартфоном последней модели, ковриком с подогревом и еще тысячью столь же бесполезных вещей, и при этом поменьше потратиться. Впервые я задумался о том, что наше общество стоит на двух принципах: качай деньги насосом – и поглощай продукт, как голодная крыса или рой саранчи. Вот почему мы с Ширин никак не можем вписаться в окружающий мир: нам просто не хватает презренных червонцев.
Я подумал, изможденный: как хорошо, что уже спустилась ночь, что я в постели с любимой девушкой. Можно крепче прижать к себе милую, закрыть глаза и ненадолго забыть, в каком враждебном и опасном мире мы живем. Если ты споткнешься и упадешь, ни одна рука не протянется, чтобы помочь тебе встать. Но всегда, отовсюду щупальцами монстра удлиняются в твою сторону сотни и тысячи рук, готовых похитить твою силу, энергию, молодость и последние копейки.
Мне казалось: после напичканного неприятными событиями дня мы, выжатые, как лимоны, сразу погрузимся в сон, без обычных супружеских ласк. Иногда даже самые пылкие любовники просто засыпают в обнимку. Но моя апсара решила иначе. Ширин откинула одеяло, легла на меня и приникла губами к моим губам. Приникла горячо, страстно, как опаленный солнцем путник, пересекший пустыню, припадает к прохладным струям живительного ручья. Мы слились, как молоко и сахар.
Я перевернул мою девочку на спину. И, осыпав поцелуями, подмял милую под себя, точно слабенького котенка. Ноздри мои расширились, как у буйвола во время гона. Кровь дико стучала в висках, а сердце грохотало турецким барабаном. По моим венам будто пустили жидкое пламя. Моя девочка, не оставаясь в долгу, откликалась поцелуем на каждый мой поцелуй. Сплела руки на моей шее, а ногами опоясала мне бедра. Я чувствовал, как волны дрожи прокатываются по телу Ширин. А с губ любимой слетали огненные вздохи. Изо всех сил моя милая прижималась ко мне.
Только вдоволь упившись любовным нектаром, мы – наконец – разомкнули объятия. Я лежал и просто смотрел в потолок. Голова моей девочки покоилась на моей груди.
Мы вкусили неземного блаженства. Казалось: совершили волшебный обряд, который очистил нас от духовной грязи, налипшей на нас в течение такого долгого и пустого дня. После того, как на одном собеседовании мы столкнулись с бессовестными жуликами, делающими деньги на людских суевериях, а на другом – с похотливым наглым директором, подыскивающим себе секретаршу «для интим-услуг», мы должны были бы быть разочарованными и пришибленными. Собственно, такими мы и приехали домой. Мы с полным основанием могли сказать: каждый день похож на предыдущий – только хуже. Но если завтра мы проснемся с частично восстановившимися силами и снова будем пытаться когтями и зубами урвать свою долю пирога на ярмарке всеобщего довольства, то только потому, что черпаем жизненную энергию друг в друге, справляя великое таинство супружеской любви.
Ни урод Савелий Саныч, ни все, взятые скопом, секретарши подлеца – никогда не узнают, что это такое. Эти офисные развратники совокупляются, как животные. Нет – хуже, чем животные. Для скотины-директора «плотская любовь» – не больше, чем удовольствие на пять минут, а для секретутки – просто работа. А мы с Ширин, соединяясь на любовном ложе, распахиваем друг перед другом души и открываем сердца. У нас как бы отрастают крылья. Мы уподобляемся счастливым богам – Кришне и Радхе. И мне верилось: до тех пор, пока мы делим постель, никакие беды нас не сломят, никакие удары черной злой судьбы нас не свалят.
Любимая сладко уснула на моей груди. Прислушиваясь к мерному дыханию моей девочки, я и сам почувствовал, что потихоньку засыпаю. Положил руку на свою милую. И пустился в странствие по царству Морфея.
18.Мохнатый удавчик
Наше пробуждение было внезапным. Как будто одним махом подняли занавес над сценой яви и грубо вытолкали нас на подмостки – чтобы мы, хотим или нет, продолжили играть роли, навязанные нам обществом. Мы открыли глаза почти одновременно, и оба не торопились вылезать из-под одеяла. У меня ломило все тело – а голова была тяжелой, как гиря. Я посмотрел на Ширин: моя звездочка тоже выглядела помятой и усталой; красивые полумесяцы-брови были чуть нахмурены. Похоже, нам не достало сна, чтобы обновиться после неприятностей вчерашнего дня. А за опьяняющей любовной битвой, в которой мы схлестнулись, прежде чем уснуть, наступило мучительное похмелье. Сплетаясь в жарких объятиях, мы чувствовали себя богами. Но теперь, проснувшись на свалявшейся в ком простыне, мы снова были хилым, лишенным дееспособности юнцом и безработной нерусской девушкой, без пяти минут нелегалкой.
О, как хорошо было бы забыть обо всем на свете – устроить себе «постельный день». Вставать с кровати только чтобы сходить на кухню за чашками манящего кофе. Сидя укутанными в одеяло, маленькими глоточками пить ароматный теплый напиток и смотреть с ноутбука несильно интеллектуальный фильм про подростков, нашедших на помойке старинный артефакт и ненароком разбудивших древнее зло, которое теперь должны остановить. Про доблестных напарников-полисменов, без оглядки на свое прогнившее от коррупции и кумовства начальство бросающих вызов могущественному клану наркомафии. Или, на худой конец, что-нибудь вроде смешной своей претензией на глубокую жизненную философию романтической комедии, наподобие той, в которой зажравшиеся богатые супруги бодались из-за ободка унитаза.
Можно заказать бесконтактную (последний писк моды) доставку еды из ближайшего бистро. Курьер оставит у нас под дверью коробку с пиццей или с жареными куриными ножками с соевым соусом и кунжутом. Это будет наш обед. Не всегда же моей девочке стоять у плиты!.. А на ужин – совместными усилиями соорудим салат из помидоров и огурцов, политых растительным маслом.
Да, как просто быть счастливым!.. Но – увы. Насмешливые боги не собирались одарить нас и такой скромной радостью. Ночь сменилась днем, громче загудел и зарокотал мегаполис, похожий на огромного зверя. Значит нам надо шевелиться, включаться в дарвиновскую борьбу за существование. Если целыми днями нежиться в постели, провороним момент, когда у визы мой милой кончится срок действия. Уж тогда-то нам будет не до многослойной горячей пиццы, не до куриных ножек и не до дешевых фильмов.
Свесив руку с кровати, я нашарил на полу мобильный телефон. Поднял. Посмотрел время. Экран высвечивал цифры: четырнадцать тридцать один. Да уж, не слабо мы поспали!.. Клерки в офисах уже успели опустошить свои ланч-боксы и опрокинуть себе в глотки по три или по четыре послеобеденных чашки ванильного капучино. Нашим делом на сегодня было позвонить Юлии Владимировне и сгонять хотя бы на два собеседования, на которые она нас направит. Впрочем, учитывая давно перевалившее за полдень время, мы успеем, в лучшем случае, только на одно интервью. А скорее всего, ни на одно не успеем, так как Юлии Владимировне потребуется еще получить от потенциального работодателя Ширин предварительное одобрение кандидатуры моей звездочки.
Да. Мы потеряли день. Можно подумать: у нас в запасе много месяцев и лет до намеченной нами даты отравления снотворным. Я аж поежился, вспомнив о запланированном нами самоубийстве. Что делать?.. А ничего – продолжать барахтаться, как мышь в молоке. Сегодня мы хоть позвоним Юлии Владимировне. А завтра поедем по собеседованиям. И нам обязательно повезет. Не может быть такого, чтобы все работодатели оказывались сладострастными орангутангами, как Савелий Саныч, или долбаными заклинателями духов.
Кое-как приведя в порядок спутанные волосы, моя девочка оделась и, по-прежнему с нахмуренными бровями, прошла на кухню. Я услышал звон чашек и шум льющейся из-под крана воды. Минут через десять моя милая позвала меня завтракать (если можно назвать завтраком столь поздний перекус). На столе пар поднимался от чашек молочного кофе; стояло блюдо с бутербродами: белый хлеб, докторская колбаса, зеленый лучок. Не обмениваясь ни словом, мы принялись пить и есть.
Молчание меня нервировало. Мне казалось, что стоит назвать проблему «по имени», как дело наполовину будет решено. Поэтому я не выдержал и, чуть помявшись, не очень внятно сказал:
– Ширин… родная… Ты только не кисни – хорошо?.. Сегодня проспали, никуда не поехали – не беда. Надо позвонить Юлии Владимировне. Пусть подберет для тебя три-четыре вакансии. Так что завтра будем в разъездах. И наверняка найдем тебе работу. Из трех-четырех вакансий одна точно достанется тебе…
– Да, – не поднимая глаз отозвалась моя девочка. – Мы позвоним Юлии Владимировне.
Без спешки доев бутерброд и допив кофе, моя милая взяла телефон, набрала номер и включила для меня громкую связь.
– Алло, алло, – раздался после нескольких гудков голос Юлии Владимировны.
– Юлия Владимировна!.. – заговорила моя красавица. – Это Ширин. Вчера мы с вами виделись. Вы направили меня на два собеседования – в «Нострадамус» и «Сочную клубничку».
– Ширин?.. Да-да, помню, помню, – протянула Юлия Владимировна с непонятной, на сразу мне не понравившейся, интонацией. – Вы еще с русским мужем были.
– Да, с мужем… – моя девочка заметно волновалась. – Мы с ним ездили на оба собеседования. Но… ни та, ни другая фирма мне… не подошла.
Голос моей любимой дрожал. Ей явно не хотелось лезть в грязь, объясняя, по каким причинам и «Нострадамус», и «Клубничка» «не подошли».
– А я знаю, – с едва уловимой издевкой сказала Юлия Владимировна.
Моя девочка – видимо, не расслышав – запинаясь, продолжила:
– Сегодня, наверное, уже поздно, но на завтра назначьте мне, пожалуйста, несколько собеседований. На должность официантки, кассирши, вахтерши – ну, вы в курсе…
– Я в курсе, – недружелюбным металлическим тоном отчеканила менеджер «Бригантины». – Вы заполняли у нас анкету.
Меня поражали холод и чуть прикрытое недовольство, с которыми Юлия Владимировна обращалась к моей милой. Как будто это не та Юлия Владимировна, которая демонстрировала изысканную вежливость и утонченные манеры, когда мы сидели за китайской ширмой в кадровом агентстве. Но моя Ширин была чересчур на взводе, чтобы заметить недоброжелательность Юлии Владимировны.
– Я никакой посильной работы не боюсь, – подытожила моя девочка. – Но для меня важно, чтобы работодатель написал в миграционную полицию заявление на продление мне визы.
Из трубки последовало молчание.
– Алло, алло?.. – несколько раз повторила моя милая, не понимая, почему Юлия Владимировна не отвечает.
– Я слышу вас. Слышу, – тем же сердитым голосом откликнулась Юлия Владимировна – и снова онемела, как рыба.
Ширин заметно нервничала. Ресницы ее трепетали, в глазах зажегся лихорадочный огонь. Я сам, как бы «посторонний» слушатель, начинал психовать от игры Юлии Владимировны в молчанку. Не выдержав, похоже, этой гнетущей тишины на линии, моя милая заговорила о том, что готова на любую подходящую для девушки работу. Готова выгуливать собак, мыть окна, даже нянчить ребенка – если возьмут. Главное, чтобы работодатель не обманул с продлением визы.
– Так-так, – процедила Юлия Владимировна, когда Ширин, у которой грудь поднималась и опускалась от учащенного дыхания, прервала свою тираду. – Значит, ты хочешь, чтобы я направила тебя на новые интервью?..
С официального «вы» Юлия Владимировна перешла на фамильярное «ты», что показалось мне тревожным звоночком. Я закусил губу и забарабанил пальцами по застеленному клеенкой столу.
– Ну да… – пролепетала моя девочка. Наверное, она была очень изумлена «непонятливостью» Юлии Владимировны.
– А о том, что было у тебя на вчерашних собеседованиях, ты ничего не думаешь мне рассказать?.. – с лисьей вкрадчивостью поинтересовалась Юлия Владимировна.
– А что я должна рассказать?.. – машинально спросила моя милая. Ее худенькие плечи – затряслись. Она – конечно – поняла, куда гнет Юлия Владимировна.
Я тоже это понял. Савелий Саныч, возможно, не стал заявлять на нас в полицию или суд (кому охота толковать на судебном слушании о своем позоре?) – но наябедничал, как детсадовец воспитательнице, в «Бригантину».
– Ты, Ширин, должна понимать, – жестко заговорила Юлия Владимировна, – клиенты нашего кадрового агентства – не только обратившиеся за трудоустройством мигранты. Но и работодатели, готовые нанять иностранную рабочую силу. И даже в первую очередь – работодатели…
Слова Юлии Владимировны звучали скрежетом железных ржавых оков. Мы с моей девочкой, кажется, оба ясно представляли, что менеджер «Бригантины» скажет дальше. Юлия Владимировна продолжала:
– Клиент всегда прав. А наше агентство очень дорожит своей репутацией. Мы не позволим сажать на нее пятна, как на затасканную футболку. Сотрудничающий с нами работодатель должен быть уверен: к нему на интервью придут адекватные, приличные, разумные кандидаты с горящими глазами, готовые работать. Остается только выбрать самого достойного… Ну а ты?.. Ты меня подвела. Я еще понимаю: в «Нострадамусе» тебе не понравилось. Хотя в упор не могу вообразить – почему. Это честная уважаемая компания, не первый день на рынке, хорошо платящая персоналу. Если б не твои детские причуды, сегодня ты сидела бы в колл-центре «Нострадамуса», считала бы дни до зарплаты, а в миграционную полицию уже поступил бы запрос на продление твоей визы… Но бог с ним, с «Нострадамусом». Если не хочешь работать в преуспевающей фирме – воля твоя. Правда, тогда непонятно, зачем ты вообще обращалась к нам в «Бригантину». Но, может быть, сахарная моя, ты поведаешь мне об инциденте в «Сочной клубничке»?..
Ширин не отвечала. Она только дышала в телефон, который, казалось, выскользнет из ее дрожащих пальцев.
