Моя тюрчанка

Верная Ширин меня ждала, как жена ждет ушедшего на войну мужа. Моя девочка ничего мне не сказала, только с любовью посмотрела на меня своими большими глазами серны и вложила тонкие пальчики в мою чуть вспотевшую ладонь. Держась за руки, мы без спешки направились к двери, выводящей из офиса «Сочной клубнички». Менеджеры, при нашем приближении, притихали и ныряли за стенки и ширмы, как сычи и филины прячутся от солнечного луча.

Взгляд моей милой горел каким-то особенным теплым светом. А уголки ее губ были чуток приподняты. Ширин… улыбалась. Моя Несмеяна улыбалась!.. Моя девочка редко цвела улыбкой – даже когда мы кормили уток на пруду в лесопарке, заедали круассанами кофе в недорогом бистро французского стиля или, утомив друг друга жаркими любовными объятиями, голые лежали на смятом одеяле.

И вот сейчас – после неудачного собеседования, обернувшегося раздачей пинков – моя девочка улыбалась, улыбалась. И напоминала только-только распустившийся голубой лотос. Будто сама богиня Лакшми или прекрасная пастушка Радха, моя милая так и сияла пленительной женственностью. Но если твоя возлюбленная – Радха, то сам ты, по меньшей мере, Кришна. Я вдруг понял незамысловатую истину: только нежная привязанность девушки, женщины способна возвысить мужчину; дать тебе почувствовать себя храбрым, большим и сильным, как слон.

Моя девочка, за руку со мной, с поднятой головой и выпрямленной спиной, ступала точно по красной ковровой дорожке, усыпанной лепестками роз. И напоминала всплывшую над горизонтом, разогнавшую тучи луну. Гордость Ширин была гордостью женщины, чувствующей защиту со стороны своего мужчины. Какая девушка не хотела бы бросить в лицо Вселенной: «Смотрите: мой любимый готов за меня драться, как лев!..»?..

Менеджеры «Сочной клубнички» – с робостью, опаской, но и с неодолимым любопытством – поглядывали на нас из своих укрытий. Я бросал на стайку офисного планктона вызывающий огненный взгляд – и клерки снова прятались, как мыши по норкам. Никто не остановил нас, не задержал до прибытия охраны. Мы – наконец – покинули офис «Сочной клубнички» и зашагали по длинному коридору к лифту.

Я не мог не думать о том, что осталось позади нас. Мы разворошили термитник. Офисным джентельменам и леди придется как-то переварить, что гендиректору – да, самому великому и ужасному Савелию Санычу – не досталась девушка, которая приходила на интервью по вакансии секретарши. Термиты-клерки – особенно мужчины – конечно, очень ждали каждую претендентку на заманчивую секретарскую должность. Это ведь повод обменяться двусмысленными улыбочками, пофантазировать, как господин директор будет заниматься с новой девушкой «этим делом». Попробовать на глазок определить, какого размера трусики и бюстгальтер носит будущая секретарша. На прошедшую собеседование кралю дамы смотрели бы с плохо разыгранным равнодушием и едва прикрытой завистью – потому что сами хотели бы стать моложе и получать бешеные деньги за то, что просто подаешь шефу кофе, ну и еще оказываешь кое-какие несложные услуги. А мужчины пялили бы глаза с горячим интересом и норовили бы, пока босс отвернулся, ущипнуть девицу за ягодицы или грудь.

Но господин гендиректор – этот офисный божок, вокруг которого подчиненные «белые воротнички» разве только хороводом не ходят – не получил секретутку. Больше того, кое-что и потерял: несколько зубов и свой непререкаемый авторитет. Трудно с прежним усердием поднимать перед начальником лапки кверху, если знаешь, что этот начальничек получил ногой в рыло. Правда, позор настиг Савелия Саныча за закрытой дверью. Но стены и перегородки в офисе «Сочной клубнички» – тоньше раскатанных блинов. Чуткие уши менеджеров (а клерк должен обладать кошачьим слухом, чтобы вовремя услышать шаги руководителя отдела и свернуть открытый на рабочем компьютере порносайт или игру «Сапер») наверняка уловили и бесстыдные тирады Савелия Саныча в адрес Ширин, и грохот от упавшего кресла, и треск разбивающихся статуэток. А потом офисный народец увидел, что я и моя милая выходим из кабинета директора с железными – непроницаемыми – лицами и высоко поднятыми головами.

Не зря и Изольда Ивановна поспешила к Савелию Санычу со стаканом водицы. Офис-менеджер однозначно шепнет паре подружек из бухгалтерии, в каком жалком виде застала дорогого шефа. А вечером техничка наткнется на выбитые зубы, на стеклянные и фарфоровые «останки» статуэток. Наконец, парней из ремонтного отдела вызовут менять монитор директорского компьютера на новый.

Так расползутся по офису слухи, которые заставят клерков почувствовать себя неуютно – большими рыбинами в пересыхающем грязном пруду. Как?! Директор – о, сам господин генеральный директор!.. – альфа-самец, атлетически сложенный брутальный мужчина, покоритель Эвереста и женских сердец – не смог подложить под себя какую-то смазливую нерусскую девчонку. Да еще пропустил в рог от ее бойфренда. Поражение Савелия Саныча будет для клерков «Сочной клубнички», как для филистимлян падение идола Дагона с пьедестала. Сможет ли битый директор с прежним самоуверенным видом раздавать менеджерам приказания, вызывать «на ковер» и распекать?..

А тут еще эпизод с любителем «классных задниц», которого тот же бойфренд нерусской девки разве что по полу не размазал и заставил молить писклявым голоском о пощаде, в присутствии двух свидетельниц. Эти-то охающие и вздыхающие дамы-свидетельницы и разнесут шокирующую новость по всем уголкам и закуткам обширного офиса.

Для клерков-мужчин история с Рыжиком будет, пожалуй, еще более чувствительным уколом, чем трескучий позор гендиректора. Потому что на месте рыжего пошляка мог оказаться любой другой «яйценосец». Все они, офисные мужчины, не далеко ушли в своем развитии от переполненных тестостероном шимпанзе. Потому-то и выбрали местом работы «Сочную клубничку» – которая, суть, сеть магазинов «игрушек для взрослых» и порно-студия. Почесать языки и окунуться в мир своих эротических фантазий, цинично обсуждая груди и ягодицы приходящих на собеседование девушек – это любимое дело господ-«кавалеров». Но сегодня этим «рыцарям» ноутбука и бесплатного капучино напомнили: за скабрезную болтовню можно отхватить и по морде.

Я со злорадством думал: на несколько дней офис погрузится как бы в траур. Клерки станут тише воды и ниже травы. Лишь только шепотком, оглянувшись через плечо, будут обмениваться мнениями насчет потрясших фирму событий. Мужчины будут говорить обо мне с невольным страхом и уважением, пытаясь унять дрожь поджилок и пальцев. А женщины – перетирать косточки моей Ширин, с деланым негодованием, но и с завидками. Какая дама отказалась бы от парня, способного защитить?.. Врезать покусившемуся на твою честь уроду прямехонько в челюсть?..

Рыжий менеджер, сунутый физиономией в гречневую кашу и поцеловавшийся с кафельным полом, превратится в «знаковую фигуру», к которой глаза коллег липнут, как мухи к дерьму или меду. Участливые барышни будут жалеть Рыжика. А некоторые из мужчин – посмеиваться над ним. Пожимая ему с утра руку, коллеги будут с некрасивым любопытством заглядывать в лицо «пострадавшего». Точно стараясь по мутным глазам Рыжего угадать: как тот себя чувствует после перенесенного унижения?.. Возможно, дабы спастись от жалостливых и от чуть насмешливых взглядов офисного народца, рыжий клерк поспешит взять расчет.

В кабинете директора Рыжик, разумеется, не признает истинных причин своего «увольнения по собственному желанию». А промямлит что-то про то, что в «Сочной клубничке» «я достиг своего потолка. Я благодарен фирме за все – и коллективу, и начальству. Но я хочу развиваться. Мне нужны новые горизонты» – и т.д. Или что там за пургу гонят менеджеры, которые прощаются со старой работой, потому что нашли новую – на две станции метро ближе к дому, да с немного более жирным окладом?..

Но Савелий «медведь»-Саныч, который – после того, как потерял несколько зубов – стал проницательнее Кассандры, легко угадает, почему на самом деле Рыжий хочет уйти. Два избитых пошляка – важная шишка и рядовой клерк – с особой остротой почувствуют, что опутаны веревкой общего позора. Гендиректор чуть не всхлипнет, похлопает «рыжего-бесстыжего» по плечу, пожелает успехов на профессиональном поприще и в личной жизни и расщедрится настолько, что велит бухгалтерии выплатить Рыжику три зарплаты. Так рыжий трепач покинет «Сочную клубничку», оставив свое унижение на пороге офиса. А бывшие сослуживцы еще долго будут судачить о том, как сбежавший из фирмы коллега валялся на кафельном кухонном полу, прикрывал голову руками и молил о пощаде. Да и кого молил?.. Какого-то случайно забредшего в офис дрища (это про меня), оказавшегося, правда, весьма воинственным. Эту историю будут рассказывать новеньким сотрудникам, как старейшины у дикарей вбивают мифы и предания в неокрепшие головы племенной молодежи перед обрядом инициации.

Рыжий сладострастник сядет на теплое, возле корыта, местечко в другой фирме. Наказание, которому я подверг дурака, не сделало из паскуды приличного человека. Рыжик и впредь будет с голодной пенной слюной, нет-нет, да и заглядываться на проплывающую мимо коротенькую юбчонку. Но он уже не посмеет вслед хоть одной барышне, чмокая лоснящимися губами, обронить: «Классная задница». И тем более – не отважится лапать девушек за груди.

А что Савелий Саныч?.. Он директор – и в отставку не подаст. Слишком уж привык давить своей могучей широкой попой комфортное начальническое кресло. Счастливее крупного босса только крокодил, вылезший из реки, чтобы впитать чешуйчато-пупырчатым телом лучи жаркого солнца. Вот господин «медведь» и вцепится в подлокотники кресла-трона. Но вот незадача: почтенный гендиректор не почувствует прежнего удовольствия от своей роли офисного идола, а паства не будет так же ревностно, как раньше, справлять в честь своего бога, отца и героя шумные молебны и воскурять пахучий ладан. Все потому, что если ты и идол – то сваленный с постамента. Нет – тебя, конечно, поставили обратно. И приклеили отвалившиеся руки, чтобы ты не слишком смахивал на Венеру Милосскую. Но… но – как в анекдоте – осадочек останется. Клерки по-прежнему будут трястись и поджимать шакальи хвосты, когда директор неожиданно вызывает к себе в кабинет. Но между собой офисные рыцари и дамы не устанут перешептываться: начальничку-то нашему съездили по морде ногой.

Обходя офис, Савелий Саныч будет чувствовать спиной ироничные улыбки. Если раньше перед господином директором ходили на цыпочках потому, что тот был самой здоровенной гориллой в стаде – то теперь клерки будут лебезить перед начальником только из соображений долга. Савелий Саныч чутким нюхом уловит это изменение в настроениях подчиненных. Постарается пореже казать нос из своего кабинета. Будет переставлять с места на место, как фигуры в шахматах, порнографические статуэтки, привезенные со склада взамен тех, которые я разбил. А чай и кофе директору будет носить все та же неутомимая и по-собачьи верная (но великовозрастная и, несмотря на яркий макияж, не очень красивая) Изольда Ивановна.

Пройдет месяца два-три, прежде чем Савелий Саныч рискнет возобновить поиски секретарши. Теперь он будет предельно осторожен – как пес, лишившийся кончика хвоста. Поставит условие: претендентка должна приехать на интервью одна, так как на собеседовании будут обсуждаться очень личные вещи. Излишне скромной девушке – сразу даст от ворот поворот. Не хватало еще надевать маску галантного кавалера, потихоньку соблазняя собственную секретаршу с помощью конфет, цветов и комплиментов. Нет – после удара в челюсть и потери нескольких зубов всевластный господин директор будет действовать трусовато и с оглядкой. Будет охотиться за девушкой поразвязнее, которая знает, на что идет: мол, ты мне деньги – а я тебе дырку. Проституция в чистом виде, только обернутая в фантик благопристойных «рабочих отношений».

…Мы с Ширин зашли в серебристо-серый лифт. Кроме нас в кабине был немолодой клерк с бакенбардами, как у небритого Пушкина, и с дипломатом под мышкой.

– Вам вниз?.. – хрипло и отрывисто спросил я.

– Д-да, – с небольшим заиканием промямлил клерк, отступая на шаг. Казалось: он хочет впечататься в стенку. Видимо, от меня все еще «пахло» тигриной яростью – вот дядечка и испугался попасть под мою горячую руку. Но он был в безопасности: возможно, клокочущего во мне моря гнева хватило бы на всех офисных бездельников с их паразитическим образом жизни – но все-таки дядя ничего плохого не сказал и не сделал, так что я не тронул бы мужичка и пальцем.

Лифт доставил нас на первый этаж. Пройдя через турникет в холл, мы не без тревоги покосились на охранников с верещащими рациями и резиновыми дубинками. Савелию Санычу достаточно было нажать кнопку и сказать в аппарат несколько слов, чтобы дать отмашку длинным, как минареты, охранничкам в безукоризненных черных костюмах задержать нас на выходе. Опознать нас ЧОП-овцам не составило бы труда: можно упустить из виду блондинистого славянского парня или ошибиться, высматривая тюрчанку с темными волосами и нежно-смуглым цветом кожи – но невозможно не заметить славянина и тюрчанку, держащихся за руки. Живя в Расее с малолетства и до самой старости, ты можешь ни разу не встретить такую интернациональную пару.

Один секьюрити торчал под экзотическим растением, заложив руки за спину и чуть расставив ноги. Он скользнул по нам ленивым взглядом. Второй «человек в черном», с банковской карточкой в руке, погруженный в философскую задумчивость, стоял перед автоматом с закусками и напитками. Наверное, как разрывающийся между двумя копнами сена буриданов осел, не мог решиться, что взять: сэндвич с ветчиной и стаканчик капучино или пакетик чипсов и кофе латте. Выбор осложнялся тем, что сэндвич легко скомбинировать с латте, а чипсы – с капучино.

Холл офисной высотки кипел небольшим муравейником, где каждая тля была на своем месте. У секретарш за длинной стойкой ресепшена беспрерывно звенели телефоны. Волосы дамочек – у двух рыжие, еще у двух соломенные, у одной каштановые плюс у еще одной черные – сливались в разноцветное крыло гигантского тропического попугая. Туда-сюда сновали муравьи-клерки. Одни текли в сторону стеклянных автоматически разъезжающихся дверей – перекурить на улице. Другие – за турникеты, к лифтам. Парень с багровым лицом и в синем комбинезоне, поставив на кожаный диванчик плоскую, в жирных пятнах, картонную коробку с логотипом в виде пингвина – утирал пот с не по годам морщинистого лба и учащенно дышал. По всему видать: курьер привез пиццу какому-нибудь проголодавшемуся «белому воротничку» – и ждет, когда клиент спустится за заказом.

Ширин и я могли выдохнуть с облегчением: никому, начиная с секьюрити, нет до нас дела. Очевидно, Савелий Саныч так и не нажал кнопку. Ясно, как день: «медведь» счел за лучшее «проглотить» свой позор, чем предавать скандальное происшествие огласке. Ведь мобилизуй директор охранников и вызови охранники миграционную полицию – «пострадавшему» пришлось бы перед десятком людей в подробностях рассказать о своем поражении, понесенном от смазливой и наглой нерусской девчонки. Правда, не моя милая отпинала директора – а я. Она даже пыталась меня остановить. Но я-то ринулся в драку именно потому, что вонючка-«медведь» с влажными кабаньими глазками оскорбил Ширин. Так что для похотливого директора все понятно: «Психованный юнец расквасил мне физиономию за то, что я хотел раздеть его бабу. Виновата баба».

Нет – на откровения господин гендиректор не решится. Для него желательно, чтобы летучая весть о его фиаско не перепорхнула порога офиса «Сочной клубнички». А уж с тем, что история про «наглую девчонку-азиатку», «бойфренда-дрища», про выбитые зубы и разбитые статуэтки будет циркулировать среди клерков «Сочной клубнички», как священные предания или героический эпос – посрамленному «медведю» придется смириться.

За стеклянными дверьми – кружась, падал снег. С таким чувством, будто отмываемся от какой-то грязи, мы вышли из высотки, под тяжело нависающее серое небо. Большие, пушистые снежинки медленно планировали, напоминая белых шмелей. Воздух потихоньку становился непрозрачным. Мы ступали по обледенелому, присыпанному снегом, тротуару, мимо притягательных, горящих электрическим огнем, вывесок: «Сударушка: русская традиционная кухня бизнес-класса» – «Емеля на печи: пирожки и кулебяка вкуснее, чем у бабушки» – «Икра и осетрина: элитные блюда только для вас».

Я подумал: не плохо нам было бы посидеть в какой-нибудь кафешке – привести мысли в порядок и перекусить. После боя с чудовищным циклопом Савелием Санычем мы это заслужили. Но все заведения с манящими вывесками были не по нашим карманам. На что недвусмысленно намекали и сами вывески в орнаментах мигающих разноцветных лампочек, и припаркованные поодаль авто зашедших отобедать или отужинать клиентов – сплошь роскошные иномарки; и завернутые в плащи, от снега и ветра, усатые, в каких-то дурацких фуражках швейцары, почетным караулом заставшие у вращающихся револьверных дверей фешенебельных ресторанов.

Насколько я знал неписаную историю Расеи, в годы юности моих родителей в мегаполисах процветала еще и восточная кухня. В маленьких бистро или вовсе в киосках можно было купить разнообразную выпечку: от пухлой круглой лепешки без начинки до жирного беляша; плов на одноразовой пластиковой тарелочке, люля-кебаб и бешбармак. А на запивку – кисловатый тан или сладкий шербет. И цены не были заоблачными. Так что общепит «с восточным лицом» успешно конкурировал со «славянско-национальным».

Так было до тех пор, пока расейское государство не сделало резкий поворот в сторону «православной духовности», «этно-национальных ценностей» и «русского мира», т.е. пока оно решительно не размежевалось с бывшими союзниками по конфедерации – заволжскими, южными, уральскими и зауральскими республиками. Тогда-то торговые точки восточной кухни, одна за одной, исчезли с карт расейских городов – за «нарушение санитарных норм», «неправильно оформленную лицензию» и т.д. В один миг тысячи приезжих превратились в безработных нищебродов, которым никто не продлит визу, и которым нечем заплатить за жилье, поскольку зарплата, получаемая за работу в кулинарной лавочке, была для этих бедняков единственным источником средств к существованию. Кому посчастливилось, тот трудоустроился еще куда-то. Большинство же выброшенных на улицу мигрантов было изловлено полицией, погружено в автобусы и отправлено в рейс в сторону границы.

В это же время из библиотек и книжных магазинов стали изыматься сборники анекдотов о хадже Насреддине и заменяться лубочно-красивыми изданиями «Похождений шута Балакиря» и «Сказок про Ивана-дурака». Министерство просвещения рекомендовало печатать таких авторов, как Навои, Джами и Саади, тиражами не более, чем триста экземпляров – специалистам-востоковедам «за глаза» хватит. А аль-Маари лучше бы совсем не издавать, потому что арабский слепой философ был почти атеист и не верил в загробную жизнь. Мне надо было добрым словом помянуть своего давным-давно покойного дедушку, от которого в квартире осталась целая библиотека из произведений Калидасы, Фирдоуси, Физули и многих-многих других корифеев восточной литературы.

Не успели улечься страсти вокруг книгопечатания, как в столице были закрыты все три мечети. Правительство дало мусульманам совет молиться у себя дома или в парках. И действительно, с того далекого дня в «зеленых зонах» мегаполиса можно было наткнуться на длиннобородого муллу в чалме и халате, нараспев читающего Коран коленопреклоненной толпе. Нередко «рабы Аллаха» делили молельную площадку с мормонами или кришнаитами.

Я припомнил: пятилетним большеголовым карапузом я за ручку с мамой не раз ходил в «парк культуры и отдыха», раскинувшийся через дорогу от центральной телебашни. Мама покупала мне красный или оранжевый воздушный шарик и пушистую сладкую вату на палочке. Широко распахнутыми любопытными глазами я смотрел на скопление бородатых дядечек в просторных белых одеждах; дядечки гнули дугою спины и повторяли дружным хором: «Аллах-акбар!» Я не понимал, что все это значит. Для моего слабого детского умишки непостижимо было: что это за непонятная игра, в которой участвуют только взрослые?..

А моя мама ностальгировала: вот когда, сынок, я была молодая, была мечеть, а при мечети – продуктовая лавка, где обслуживали не только мусульман, но и нас, «неверных». В лавки продавали засушенные и свежие фрукты, пряности, халву… А еще там была лучшая в столице баранина. Освежеванные красные туши висели на крючках. Мясник в тюбетейке громадным ножом отсекал от туши ту часть, которую попросил покупатель. «Мой отец, а твой дедушка, в канун каждого праздника ходил в лавку при мечети за мясом, – делилась со мной мать, не очень заботясь о том, понимаю ли я хоть что-нибудь. – И приносил, обычно, две бараньи ноги. Моя мама, твоя бабушка, жарила эти ноги с овощами и острыми приправами. Я аж пальчики облизывала».

Моя мама была из очень интеллигентной семьи, в которой читали книги из золотого фонда мировой литературы и смотрели научно-популярные передачи. Мама была бесконечно терпимой ко всем национальностям и религиям. Она одинаково уважала христиан, мусульман и буддистов, даже ортодоксальных иудеев; эстонцев, китайцев и эфиопов. Зато папаша мой был грубым, как наждачная бумага. И неотесанный, как пень. Все нерусские были для «доброго папочки» «чурками», «хачами», «жидами», «погаными инородцами». Не знаю, на какой только веревочке держался брак моих родителей. Тем паче, что папашка иногда не слабо выпивал, а пьяный либо рыдал о своей никчемности, либо закатывал скандалы. Впрочем, до рукоприкладства он никогда не доходил.

Восточную кухню железной метлой вымели с улиц расейских городов. Сфера общепита разделилась между славянской, космополитической и европейской кухнями. Со славянской кухней – все ясно. Это брусничный чай из электронного самовара, бублики, баранки; картошка с зеленью, грибами и селедкой; а в ресторанах покруче – осетрина, красная и черная икра. С космополитической кухней – тоже несложно. Гамбургер – и в Африке гамбургер. Транснациональные империи «быстрого питания» имеют филиалы во многих десятках стран, включая Расею, которая изо всех лошадиных сил старается быть «культурной» и не отставать от «мировых трендов». В расейских «представительствах» компаний фастфуда подаются чизбургеры, картофель фри и пицца – точно такие же, что и в Никарагуа, Сомали, Зимбабве, Люксембурге или хашимитском королевстве Иордания.

Отдельная песня – с европейской кухней. Условный «русский человек» не первое столетие ломится в Европу. То «прорубает окно», то руками и ногами бьется в наглухо запертую дверь, то подыскивает отмычку к замку. При всем своем славянском национализме, квасном патриотизме и вере в «особый путь» Расеи, русский обыватель мечтает быть принятым в джентельменский клуб к англичанину, французу, немцу, испанцу и прочим. Ради этого и меховую шубу сменил на камзол, и бороду сбрил, и курить научился. А главное, как апостол Петр от Христа, отрекся от своих действительных братьев: тюрка, таджика, сибиряка, бурята, с кем связан узами общей исторической судьбы. Но и предательство не помогло: рафинированные западноевропейские сахибы морщат носы и шарахаются от русского: «Фу, отойди, лапотник!.. От тебя воняет кислыми щами!». Русский может быть принят в «содружество цивилизованных наций» только на тех же птичьих правах, что и прибалт с поляком. Т.е., в качестве «белого негра», за грош берущегося за самый унизительный труд; поставщика дешевой силы в Лондон и Марсель.

Сколько бы ни бил себя русский интеллигент пяткой в грудь: «Я тоже, тоже культурный мистер, в пиджаке, с тросточкой и в шляпе-котелке, и с корнями, уходящими в античность!» – а господа «настоящие европейцы» видят в дураке Ваньке только скифа, сармата, гунна; азиатского варвара в тулупе и шароварах, жарящего на костре огромный кусок конского мяса, поднятый с унавоженной земли. И у русского не хватает гордости, чтобы выпрямить спину и со сверкающими глазами заявить: «Да, скифы мы!..» Нет – он уподобляется псине, скулящей и лижущей бьющую хозяйскую руку.

Вот и на рынке расейского общепита отразились все эти «европейские» и «скифо-сарматские» страсти. Восточную кухню – позакрывали. А западная – расцвела пахучей ромашкой. Ни один торгово-развлекательный центр не обходится без уютного итальянского ресторанчика, где подают спагетти и ризотто, а когда спускаешь воду в туалете – включается музыка Пуччини. У каждой станции метро можно найти французскую кофейню, где к кофе и горячему жидкому шоколаду подают круассаны с разной начинкой. Не отстают и немцы: с помощью баварского пива, жареных сосисок и колбасок повара из Германии сделали то, что не удалось Гитлеру с авиацией, танками и линкорами – покорили несгибаемый русский народ.

Немецкий, французский, итальянский бизнесмены искренне считают расейских мужика и бабу дикарями и свиньями, но охотно греют руки и дорисовывают нули на своих банковских счетах, кормя этих «дикарей» своей национальной едой. Среди «свиней» немало таких, которые готовы вывернуть карманы и щедро заплатить за аутентичную (ну и заковыристое словцо!) европейскую кухню. Когда дело касается получения прибыли, все чопорность и этнические предрассудки отодвигаются в сторонку.

К европейцам тесно примыкают корейцы и японцы. Русский стыдится своей генетической связи с Востоком, но заносчивым господам и дамам из стран Восходящего солнца и Утренней свежести благоговейно заглядывает в рот. Ну конечно!.. Японцы и корейцы – это не такие азиаты, как тувинцы, якуты, буряты, эвенки. Нет, что вы!.. Это про чукчу можно рассказывать анекдоты, а про японца нельзя – разве что шепотом. Вопреки географической и исторической реальности, русский готов даже поверить, что корейцы и японцы вовсе не азиаты. Потому что как-то обидно, что у азиатов и небоскребы выше, чем у нас, и роботы «умнее», и авто круче. А корейцы с японцами знают: на раболепии русского косолапого медведя можно заработать, в том числе в сфере общепита. Так что в желудки расеян, забывшие вкус чебурека и беляша, протаранили путь сырая рыба с соусом васаби, суси и суп мисо; а гурманы-экстремалы с толстыми кошельками могут побаловать свой вкус блюдом «танцующий осьминог» и собачатиной.

Насколько я был в курсе, в столице есть ресторан индийской кухни «Брахмапутра», занимающий целое здание. Козырек парадного входа подпирают колонны с капителями в виде львов, а стены расписаны замысловатыми картинами: тут вам и небесные танцовщицы апсары, и идущие сквозь заросли бамбука слоны, и кобры с алмазами на капюшонах, и тигры. А над самой крышей, привязанный тонким, но крепким, шнуром парит надувной бог со слоновьей головой Ганеша. Говорят (и пишут в интернете), что в ресторане два зала: один – для вегетарианцев, другой – для не брезгающих мясом. Благо, что индийская кухня, насчитывающая тысячелетия истории, способна удовлетворить самого взыскательного едока. Вегетарианцам подают рис с пряностями, завернутый в лепешки, кушанья из бобов и чечевицы. А «плотоядным» – жареную рыбу на пальмовом листе и курицу, приправленную соусом карри. Впрочем, для нас: что есть индийский ресторан – что нету. Цены там кусачие, рассчитанные не на хранимые в шерстяном носке сбережения бедняка, а, как минимум, на бумажники обросшей солидным жирком верхушки среднего класса. Плюс к тому, я был уверен, что если захочу рису с овощами, Ширин приготовит мне это блюдо ничуть не хуже, чем выписанный из Калькутты потомственный повар-брахман. И на ингредиенты мы потратим раз в пятьдесят меньше денег.

И вот ведь что интересно: в европейских, японских и «этнически-нейтральных» кафе и бистро почти все продавцы и подсобные рабочие – это приезжие из презираемой Средней Азии, с Урала и из Сибири. Ведь прикормленные граждане-расеяне-славяне не согласны стоять за кассой, подавать кушанья на пластиковых тарелках и получать за это ту ничтожную зарплату, на которую соглашаются так называемые «гастарбайтеры.

В таком бистро работала Ширин, когда я впервые увидел мою нежную тюрчанку. И подобного рода уютное местечко я, как ястреб, высматривал сейчас – чтобы мы с любимой поели, попили и перевели дух. Но пока что мы топали по деловому кварталу, где кафе и рестораны были ориентированы на «белых воротничков», которые и не понюхают непритязательный пирожок с капустой, сходу отдав предпочтение какому-нибудь гамбургеру с бараньим сердцем, мраморной говядиной или нижегородской свининой.

Наконец, ближе к метро, мы увидели сквозь пелену гуще посыпавшегося снега грязно-желтую вывеску, не слишком заметную на фоне пылающих реклам, с черными кривоватыми буквами: «Бистро – круглосуточно». Мы зашли в как бы вытянутое, будто нора крота, узкое помещение со стенами, выкрашенными в неприятный салатово-болотный цвет; местами, впрочем, краска облупилась. На витрине, за мутноватым стеклом, была грубо навалена разнообразная выпечка. Не понятно, какой ценник (заполненный фломастером от руки) к какому пирожку относился. Продавец – тюркский мальчик еще младше нас – стоял у кассы, а голову повернул влево, приклеил глаза к маленькому телевизору. Нам не видно было, что показывает экран, но мы слышали голос диктора, комментирующего футбольный матч: «Иванов уверенно завладел мячом… Так, вы только посмотрите, как этот парень профессионально обходит Петрова!.. Сидоров на воротах весь напрягся. Опаснейший момент…»

Мы взяли четыре пончика в сахарной пудре и с кремовой начинкой и по стаканчику зеленого чаю. Когда, с пончиками и стаканами на не блещущим чистотой подносе, мы двинулись к единственному столику, дорогу нам перебежал здоровенный черный таракан с длинными растопыренными усищами. «Хорошо, хоть не крыса», – с кислой усмешкой подумал я.

Голубой столик не то что б слишком часто протирали. Проведешь по нему рукой – испачкаешься жиром. Под столом рассыпаны крошки, которые никто и не думал вымести. Чего уж удивляться, что такое вавилонское изобилие привлекает усачей-тараканов?.. Можно было подумать: мальчик за стойкой специально их прикармливает. На диванчике поистерлась кожа, а в одном месте и вовсе продырявилась; из похожей на пулевое отверстие дырки выбивался, как кишки из глубокой раны, желтый поролон.

Да уж, условия не царские. Но мы с Ширин уселись и принялись за скромную трапезу. Мы не говорили ни слова. И на фоне нашего молчания громко и отчетливо звучал бьющий по мозгам голос комментатора, в прямом эфире отслеживающего коллизии футбольного матча. Я украдкой взглядывал на мою девочку. А она не поднимала глаз от картонного стаканчика с жиденьким чаем. Красивые брови моей милой были чуть нахмурены. Я смотрел на любимую и чувствовал, как в мое сердце медленно вонзается холодная, точно сосулька, игла.

Еще недавно я весь горел тигриной яростью против Савелия Саныча. О, я был опьянен лютым гневом – и, разве что не зарычав, бросился на защиту чести своей любимой. Защитил. Рассеялся кровавый туман, застилавший мне глаза. Опьянение прошло, оставив похмелье, от которого болит и пухнет голова. И что я увидел?..