Розы для проститутки

Сотрудница проводила меня в палату. Здесь меня ждала кровать с белоснежной постелью. На других четырех кроватях располагались дедки: кто – в лоскутной пижаме, кто – в подштанниках и водолазке. Один дедок разгадывал кроссворд, периодически скреб себе затылок и хмыкал. Другой – размешивал ложечкой то ли чай, то ли кофе, и время от времени издавал крякающие звуки.

Я переоделся в футболку с изображением тираннозавра и в спортивные штаны, лег на выделенную мне кровать и – подложив руку под голову – уставил взгляд в потолок…

…«Голубой дельфин» оказался не таким плохим местом. Двери палат выходили в просторный коридор с развешенными по стенам картинами: натюрмортами, пейзажами и зарисовками из жизни зверей и птиц. Можно было посидеть на мягких софах и диванчиках. Розеток хватало, чтобы сразу человек пятнадцать заряжали свои гаджеты. На низеньком столике всегда стояли два чайника: один – с настоем шиповника, другой – с чем-то вроде компота. Подходи с кружкой – и наливай.

Коридор выводил в обширную рекреационную зону. Здесь был стол для бильярда с разноцветными шарами. На стеллаже – доска и фигуры для игры в шахматы и шашки, воланы и ракетки для бадминтона, карты, домино. Всегда работал телевизор. Передача про обитателей саванны – слонов и гепардов – сменялась популярным сериалом «Молодые мамаши» или ток-шоу, на котором полоскали грязное белье звезд эстрады.

Нашлось место и для полки с книгами. Напрасно было надеяться раскопать в библиотеке санатория произведения дорогих моему сердцу восточных авторов. В нашей истинно православной республике, где правительство насаждает церковно-славянскую духовность – Низами, Навои и остальные почти не издаются. За книгами любимых поэтов мне приходилось охотиться – обегать букинистов.

Зато я обнаружил на полке два недурных приключенческих романа и «Русские народные страшилки». Так что у меня было что почитать и кроме «Фархада и Ширин».

Этаж просыпался в девять утра. По коридору проплывала дородная пожилая дама в синей униформе – работница санатория. И возвещала:

– Завтракать, ребятки!.. Завтракать.

Народ – в основном сухонькие старички да леди почтенного возраста – как вереница верблюдов тек в столовую.

На завтрак давали манную либо овсяную кашу. Бутерброд с маслом, сыром или докторской колбасой. Желтоватый чай на запивку.

После завтрака «старшее поколение» заваливалось досматривать сны или тянулось к телевизору. А более молодой контингент – включая меня – под присмотром сотрудницы (как детсадовцы под бдительным оком воспитательницы) шел на прогулку.

Эти прогулки на свежем морозном воздухе способны были вдохновить и такого плохого поэта, каким был я. Здание санатория стояло посреди большого ухоженного парка. Красноватые сосны эффектно смотрелись на фоне искрящегося под солнцем снега. Здесь и там были устроены кормушки для птиц. Тропинки – с которых каждое утро тщательно сгребали снег рабочие в комбинезонах – вились между сугробами.

Вернувшись с прогулки – я падал на кровать читать русские страшилки, поэму Навои или «рожать» собственные вирши. Либо топал развеяться в рекреацию – где катал шары по зеленому сукну (играть в бильярд я не умел) или смотрел с дедками и бабками телеящик. Старики хорошо ко мне относились. Ласково звали «сынком».

На обед нам подавали: на первое – уху, щи, гороховый суп или борщ; на второе – картофельное пюре с котлетой, несоленый плов или макароны с фрикадельками. В качестве десерта – печенька или мандарин. И – наконец – завершалась трапеза кружкой сока либо компота.

После обеда «постояльцы» проваливались в сон; смачно храпели некоторые старички и мужички. Я – конечно – не спал. А в энный по счету раз перечитывал «Письмо Ширин к Фархаду», отчего у меня ходуном ходило сердце.

В тихий час меня проведывала моложавая приятная докторша. Она интересовалась моим самочувствием. Измеряла мне давление и пульс.

Раз в два-три дня ко мне заходил сам господин директор. (Кого-кого, а этого толстозадого типа мне совсем не хотелось видеть). Ламповый свет отражался в директорской лысине – которая казалась гладко отполированным зеркалом.

Директор покровительственно похлопывал меня по плечу:

– Ну что, олененок?.. Нагуливаешь жирок?..

Ко мне приезжала бабушка. Она привозила апельсины, бананы и финики.

Докторша прописала мне массаж. Упитанная немолодая массажистка знала свое дело на пять с плюсом. Ее руки, гуляющие по моей спине, были как руки повара, месящего теста. Я закрывал глаза и только мурчал, как кот, от удовольствия.

Если выразиться метафорически: мой «отпуск» в «Голубом дельфине» тоже был массажем – моральным.

На сердце у меня и впрямь стало легче. Я даже перестал обижаться на Снежану, которая так жестоко меня отшила. В конце концов: не такой она аппетитный ломоть пирога, чтобы из-за нее переворачивать стол. Она вообще рыжая лисичка. А мне нравятся темненькие девочки.

Я не прекратил думать о Малике. Но теперь я любил ее, скорее, как звезду – которая прекрасна тем, что недосягаема.

«Возможно, Вселенная на несколько минут свела меня с Маликой, чтобы пробудить во мне стремление к любви, – рассуждал я. – Я обязательно найду себе девушку, похожую на Малику. Такую же восточную красавицу».

Как это сделать – я плохо себе представлял. Реалии унитарной республики на западном берегу Волги были таковы, что «туземцы» (белобрысые славяне) с одной стороны и мигранты (таджики, тюрки, сибиряки) с другой – жили как в параллельных мирах.

Расеяне просиживали штаны в офисах, заказывали салат с вареной курицей или с крабовыми палочками в приличном кафе. Катались на персональных авто японского и немецкого производства. Мигранты убирали снег совковыми лопатами. Чинили канализацию. Мыли окна.

«Параллельные миры» соприкасались только когда на кассе в супермаркете таджикская девушка пробивала продукты гордому «сыну славян» со скидочной картой. Или когда какой-нибудь опрысканный одеколоном клерк-метросексуал (лакированные туфли, блестящие от геля волосы) заруливал в бистро эконом-класса и покупал кулебяку у продавщицы-тюрчанки. Увидеть на улице влюбленную парочку «абориген» плюс мигрантка или мигрант плюс «туземка» – было чудом чудным, дивом дивным.

Но у меня появилась мечта – которая согревала сердце, как согревает ладони теплая чашка кофе…

На ужин давали солянку с порубленной на кругляшки сосиской или запеканку. Да стакан кефира. После ужина оставалось еще два часа до отбоя. Народец лениво прохаживался по коридору или скапливался у телевизора. На софах и диванах сидели дядечки и тетеньки, уткнувшиеся в свои смартфоны.

А для меня часы после ужина были временем стихов. В «Голубом дельфине» я переживал нечто вроде творческого подъема.

Правда, из-под моего «пера» выходили – по-прежнему – в основном наброски и отдельные строчки. Как бы «огрызки» стихотворений. И все-таки я сочинил два десятка четверостиший-рубаи про «тюркские глаза», «волосы, темные, как ночь», «губы-лепестки» и несколько газелей все о том же.

А на седьмой день пребывания в «Голубом дельфине» я разродился вот каким стихотворением:

Шумит, свистит метель –

Я буду ждать весны.

Удобная постель,

Лазоревые сны.

И что мне ветра вой?..

Пусть город замело.