До завтра… если жив буду…

– Как мать? – спрашивала она меня, сидя на больничной койке в отдельной палате, раскачиваясь, словно перезревший мотылек под светильником.

– Хорошо. – отвечал я.

– Снег тает…Весна?

– Осень…

– Еще только осень?

– А ты куда-то торопишься?

– Я? – удивленно смотрела на меня, пытаясь вспомнить, что значит, для нее слово торопиться. Подумав немного, давала ответ: – Куда торопиться?

– Не знаю. – я старался обнадеживающе улыбаться и пожимал плечами, – Отдыхай!

– Доктора здесь хорошие? – спрашивала меня бабушка, не обращая внимания на брошенные мной фразы.

– Лучшие! – уверено говорил я, хотя еще ни с одним доктором не был знаком, – К другим не возим!

– Может домой? – спрашивала она, морщась изо всех сил, от неудовольствия расставляя глубокие морщины по своим местам, – Там дед один!

– Справится!

– Ну, ты его навещай… и брату скажи…

– Хорошо, хорошо, – я обнимал ее за плечи и старался уложить в кровать, наблюдая, как она руками старается оттолкнуться от матраса и встать на ноги, вытягивая на сколько можно носки, чтобы коснуться пола. – Полежи. Брат приедет к тебе после обеда, а я, тем временем, заеду к дедушке.

Она услышала меня, смиренно сжала губы и начала откидываться на подушку, бормоча одну и ту же фразу: «Ну и слава тебе Господи! Ну и слава тебе Господи!» и плавно отворачиваясь к стене.

Я осмотрел палату, в углу умывальник, на раковине, в лоточке, кусок розового мыла, словно вырванный анорексичный бицепс. Еще одна плотно застеленная кровать примостилась у соседней стены, прижавшись к тумбочке с оторванной дверцей. Под кроватью, судно, утка…чисто… сойдет… Новое исцарапанное пластиковое окно, в которое стучат скрюченные, пропитанные осенними дождями и снегом, грязные ветки.

6.

Капельницы, таблетки, уколы, на завтрак обед и ужин, во время бодрствования и во время сна. Ворчливые, вечно спешащие медсестры, лишенные чувства юмора и такта, от сезона к сезону не меняются. Работают механически, гремя металлическими эмалированными подносами, на которых красной краской выведено «стационар», расставляют по коридорам инвалидные кресла и каталки, бегают с тряпками, обтирают лежачих больных, пряча на старческих телах образовывающиеся пролежни в складках простыни или одеяла, надеясь, что пожилого пациента выпишут быстрее, чем пролежень будет замечен лечащим врачом.

Сторонятся посетителей, шаркая как можно громче пыльными тапками и кривя лица, в надежде, что за плохую неаккуратную работу их отведут в сторонку сердобольные родственники пациента и сунут в дырявый карман ее халата одну или две тысячи со словами: «Вы там за моим-то присмотрите получше, хорошо? Будут выписывать, еще занесу… не обижу…обещаю!». Возникнет неловкое молчание, на гнилом лице медсестры появится смущенная, манящая улыбка. «Я вам телефон свой записал» – навязчиво тянет клочок бумажки обрадованный родственник пациента, потому что получилось договориться не очень дорого: «Если что понадобиться…звоните! А так, буду послезавтра. Хорошо?».