Восхождение к власти: падение «ангелов»

«– Нет, ты никогда её не любил… никогда…»

– Лжёшь! – оправдывается Данте. – Я любил её больше жизни…

Трясущимися руками Данте касается покрасневших глаз и зажимает их, но не может удержать поток слёз, его тело дёргается и содрогается, только не от холода, а от игры нервов, которые, следуя повелению души так же словно бы пытаются порвать тело надвое. Над головой Данте медленно плывут грозовые облака, поливающие город дождём и стирающие каплями грязь с щёк капитана, которую он нанёс пальцами. Он повернулся к Андроннику и жалобно-жалобно простонал:

– Давай… даруй мне забытье…

Напоследок Данте снова взирает на этот мир, цепляя последние картины этого мира. Он видит разорённый город, надеясь, что это последнее, что он увидит в этом мире. За пеплом Коринфа он видит ещё сотни войн, ещё миллионы жертв по всему миру, ещё тысячи восстаний и в конце всего, в конце истории покаяние, которого принесёт всё человечество, но будет поздно.

– Ты уверен? – спросил Андронник, вынимая тихо шприц и убирая мушкет.

– Да! Давай скорее покончим с этим! Забытье, – прокряхтел Данте. – Даруй мне вечный покой.

– Хорошо.

Андронник отбросил мушкет, и игла шприца вошла ровно в вену, а киборг выдавил всё вещество прямо в шею. Вещество сковало разум, лёд бесконечного хлада эмоциональный, лёд выплеснулся из глубин разума, вызывая оледенение души. В этот момент Данте осознал, что не только смерть дарует освобождение, но когда холод сжал сердце капитана, завладел его душой, он понял, что сделал правильный выбор. Голос, ранее его донимавший отступил, а существо растворилось в воздухе, на последок прошептав:

«– Я ещё вернусь».

Наконец-то, он ощутил покой.

Глава 23. Господин «Ледяное Сердце»

Рим. Неделю спустя.

Большой город простирается за пределами небольшого балконного перешейка, по которому идёт группа людей. Огромное массивное серое здание высится среди одиннадцатиэтажных блочных зданий, уподобляясь гиганту среди обычных людей, став оплотом одного из органов имперской власти. Сам же град на семи холмах окончательно принял облик серого монолита и сосредоточением воплощения всех идеалов и мыслей Канцлера.

– Как вам здесь? – спросил один из мужчин, на котором строгий классический костюм. – Не правда ли вид с Цитадели Инспекторского Главного Управления прекрасен?

Все, кто были на длинном, балконе посмотрели вдаль, на запад, думая, что же сейчас может происходить в городе. Город с западной стороны медленно, но верно продолжает утопать в золотисто-огненном пожарище уходящего солнца.

Один из присутствующих так же устремил свой взор в глубь града, утопающего в золоте. Лёд его зелёных очей смотрит то здесь, то там по полотну столицы, а «затвердевшее» сознание помышляет о том, что там может быть. Там, в Риме сейчас течёт размеренная тихая жизнь – дети играют на площадках, семьи спешат в магазины, чтобы купить товаров на неделю, усталые мужья и жёны возвращаются с работы домой, к родным. Для того, чей мертвенно-душевный взгляд стремится в городские дали, вкусить жизни обычных людей – с семьёй и простой работой, рутинными заботами и несложным весельем есть сокровенная мечта, которая ютится в закромах разбитой души, напоминая о том, кем был этот человек.

– Данте, как тебе? – вопрошает высокий мужчина с чёрными волосами, опускающимися на плечи, обличённые в кожаное пальто до колен; сам спросивший окружён четырьмя рослыми мужиками в штатском, под пиджаком каждого из которых покоятся пистолеты.

– Прекрасно, – ответил Валерон, когда на поверхности его глаз засияло солнце; ему кажется, что небесное светило проникает в саму суть души, хоть немного её обогревая завораживающим зрелищем.

Данте поднял ладонь и всмотрелся в неё, думая он это или уже другой человек. Всё произошло слишком быстро для его сознания, слишком удивительно и неповторимо. Ещё недавно его что-то беспокоило, волновало и терзало, а теперь в душе завывает вьюга, а сердце словно покрылось толщей пакового льда и теперь все чувства, все устремления его будто бы вморожены. Только одно его волнует – чтобы не повторилось того, что стало причиной его эмоционального вырождения. Он всё ещё чувствует, будто что-то терзает его изнутри, рвётся наружу нечто тёмное и жуткое, но работа транквилизатора сдерживает это, при этом заглушая всё остальные эмоции.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – снова задаёт вопрос мужчина в пальто и от его взгляда пытаются спрятаться, не выдерживая его силы, холода и строгости.

– Не знаю, господин Канцлер, словно бы машина, без эмоций, без радости или грусти, – даёт ответ Данте. – Это странное состояние. У меня есть только цели… и ничего.

– Ты привыкнешь. Андронник хоть и не великий фармацевт, но и он способен выдать чудо фармакологии.

– Это так. Господин Канцлер, я надеюсь, что вы найдёте то, зачем пришли.

– Несомненно. Я пытаюсь построить новый мир и поверь, с сегодняшнего дня Рейх заживёт ещё лучше.

С этими словами повелителя Данте соглашается, только без радости или грусти. Он чувствует себя биомеханизмом, но не человеком… он был когда-то мужчиной с семьёй, но теперь его душа полностью принадлежит цели, которой он служит. Канцлер аккуратно кладёт ему на руку плечо и подталкивает, тихо говоря:

– Идём, нас ждут результаты расследования.

Они прошли дальше, уходя с балкона и скрываясь в глубине здания, где их встретил бежевый коридор, освещённый холодными лампами, изливающими лунный свет. Всюду виднеются двери из бежевого дерева, за которыми кипит неустанная работа тех, кто ведёт бесчисленное количество следственных дел – инспекторов, новой, набирающей могущество силы Империи.

– Они собрали несколько материалов по тому, как Фемистокл собирал восстание против меня, – заговорил Канцлер, обернув лицо к Данте. – Надеюсь, тебе будет интересно узнать, кто за всем этим стоит. Я ведь так доверял Фемистоклу, я искренне надеялся на то, что он сможет оценить блага, которые предлагает Империя, я думал, что он станет соповелителем греческих территорий и покажет им свет науки, прогресса и культуры, но вместо этого он выбрал тьму варварства и присягнул на верность идеалам векового разложения, – голос Императора холоден, но это не бесчувственность Данте, а скорее реальное, не вызванное транквилизаторами онемение души; и Данте сам не знает, что хуже – быть льдом от рождения или стать им в следствии эффективной работы лекарственного «яда», а император тем временем продолжает на ходу. – Сколько же там людей полегло… сколько народу. Мы ведь потеряли практически все ордена, только выжила пара сотен из ваших Палачей, да ещё по три сотни из остальных, а Пурпурные Кресты вообще были уничтожены под Афинами.

– Да, господин Канцлер. Практически все мои сослуживцы полегли в битве на Балканах. Я слышал, что Афинский Полисный Ареопаг санкционировал применение ядерной бомбы, чтобы уничтожить захватчиков?

– Нет, это всего лишь слухи. Я удивлён, как ты – профессиональный военный не читал докладов? Но ладно, вся проблема в том, что там оказалась концентрация вражеских и союзных им сил. Против тысячи человек выступило пятнадцать тысяч пехоты и пятьсот единиц тяжёлой бронетехники, и полторы тысячи лёгкой. Когда наши десантные части начали вторжение, то оказалось, что от Пурпурного Креста практически никого не осталось.

– Ошибка командования. Как мы не смогли увидеть количество врагов в области их столицы?

– Мятежники хорошо замаскировали силы и дали нам возможность углубиться в их оборону, чтобы потом захлопнуть ловушку. Ладно, вот мы и на месте.

Канцлер лично открыл дверь и первый зашёл в обычный инспекторский кабинет. Тут Данте не увидел ничего примечательного – слева от него большая интерактивная доска, впереди – рабочий прямоугольный стол «следователя», на котором навалено множество бумажек, среди которых возвышается компьютер, а справа от вошедших расставлены стулья вокруг большого белого круглого стола, а у стен громоздятся шкафы и сейфы, в которых на флешках и традиционных бумажных носителях покоятся материалы о самых различных делах.

– Господин Канцлер, – чуть поклонился инспектор, стоящий возле своего стола; в его голосе Данте ощутил дрожь и благоговение перед владыкой Империи.

Данте учуял запах кофе, ещё не выветрившийся, который был смешан с чём-то тонизирующим. А на столе Данте смог узреть беспорядок – беспорядочная масса бумажек, где какая ведомо только инспектору. Худощавое лицо с мешками и тенями под глазами, с потухшими глазами говорят об усталости мужчины. По-видимому, инспектор сегодня не планировал ничего читать, но неожиданное прибытие Канцлера застало его врасплох.

– Не нужно вопросов, – словно не замечая высокого худощавого мужчину, мимо прошёл император, занимая один из стульев. – Начинайте доклад. Только кратко.

– Да господин император, – инспектор нашёл какую-то бумажку в кармане своего бежевого пальто и стал с неё читать. – Следствие было проведено по приказу Канцлера Рейха. Исходными рамками, определившими начало следствия стало подписание договора между Империей и тем, что в последствии стало Балканской Автономией. Мы выявили факты, которые свидетельствуют о том, что Фемистокл задумал восстание уже тогда и об этом говорят множественные переписки с теми людьми, которые потом встали во главе органов власти Балканской Автономии. Все переписки будут приведены в эпизоде №1 дела №1.

– Младший инспектор, это вы были на территории Греции и осуществляли сбор данных? Скажите, вы один работали над этим делом? – вмешался Канцлер. – Вы же понимаете, что дело о сепаратизме, государственной измене, не ведётся одним человеком?

– Да, – инспектор отложил бумагу, уверенно продолжая говорить. – Я был отправлен на территорию Балкан, когда оттуда последовал отказ от Балканской Автономии в выполнении Постановления Министерства Идеологической Чистоты о поддержке государственной политики в сфере упразднения всех национально-культурных и религиозных различностей. У меня была цель – расследовать деятельность Управления Национальной Балканской Политики Автономии на предмет нарушения законодательства, а также для установления слежки за рядом должностных лиц. А сейчас я просто предоставляю неофициальный доклад о деле, которое велось Высшей Оперативно-Следственной Группой.

– Хорошо, – в голосе Канцлера можно было услышать призрачный намёк на удовлетворение ответом. – Меня интересует одно – как он смог совратить стольких людей из орденов? Как Консулы стали его верными рабами? Как некоторые армейские части переходили на его сторону?

Инспектор нервно стал копаться среди бумаг, пока не нашёл нужную и не стал с неё читать голосом сухим, но слабо дрожащим:

– После того, как был подписан договор, было устроено празднество, на котором участвовали все консулы и тогда, не знаю, чем мотивируя своё решение, Фемистокл сделал свой выбор. В его переписках, которые мы смогли восстановить, он писал сокрытому жречеству и главам различных политических движений, которые должны были быть расформированы, но которые он сохранил в тайне и взял под своё покровительство.

– И что же он писал? – настороженно спросил Канцлер.

– Что он, далее цитирую: «нашёл тех людей, которые близко стоя рядом с ложным императором, готовы его предать, только они ещё сами об этом не знают. Тогда, на празднике я видел, как они позволили себе вина больше чем остальные, как они задерживали взгляды на официантках и смотрели на оголённые шеи и неглубокое декольте женщин. Но это всего лишь взгляды, мои теории ещё нужно подтвердить… пожалуй, именно этих четырёх я возьму в оборот. Мой план не должен сорваться, не имеет права… я начну всё с одного фильма. Да, назовём это культурным вечером. Теперь моя задача – сконцентрироваться на том, чтобы склонить их такому мерзкому действию, что никто из них не заявит о падении перед Канцлером… стыд и желание продолжить деяния столь пакостные для их общества, сделают всю работу за меня.

Далее инспектор отложил эту бумажку и нашёл среди них всех ещё одну, с которой дал услышать присутствующим её содержимое:

– Цитирую одно из сообщений: «Получилось! Господин тайный жрец, ваши методики по совращению «верных» сработали. Теперь они все мои и вчера свершено было это! А вы ведь были правы – начать всё с «невинного». Я собрал их на фильм, где пару раз мелькнули оголённые девушки и они смутились, но я вежливо им объяснил, что это вид искусства, и они нехотя, но согласились. Целый месяц я им показывал подобные фильмы, а затем давал читать книги, где страсть и похоть были в норме поведения. Пиры и праздные разговоры стали обычным делом, но не сразу, всё началось с обычных философских бесед, где я им рассказывал о былой свободе и воле, не без толики осуждения, чтобы не вызывать подозрения. Затем я их стал приглашать на участие в пирах во время их церковных праздников, чтобы они медленно, но верно отступали от «Воды, Которая даёт им жизнь». Потом в воскресенье утром и субботу вечером стал проводить киносеансы, и празднества, давая им выбор. И самое прекрасное – обольщённые, они всё меньше посещали свои богослужения и всё больше творили языческие таинства со мной. А затем свершилось то, чего я ждал, и они отреклись от Него и своего императора», – инспектор опустил бумагу, вопросительно посмотрев на Канцлера. – Может я просто назову как ещё он их совращал, а потом…

– Нет, – положив голову на руку, тихо сказал Канцлер, словно ему стало плохо, и он устало практически прошептал. – Давай к сущности.

– Хорошо, – инспектор нашёл ещё один лист, став уже осторожно, прочитывать его содержимое, разнося ужас по кабинету. – Цитирую: «Господин жрец, это было в среду вечером, когда мы собрались на один из диспутов, только провёл я его в одном саду. Туда я пригласил гетер и девушек, служащих телом, позвал философских мужей, которых хранил от ока Канцлера, ибо мысли их о старых богах, вине и жизни вольной – ересь для императора. Создал надлежащую обстановку – зажёг благовония, с частицами конопли, разлил вина и возложил яства – мясо и фрукты. Они пришли и возлегли рядом со мной, а девушки и мужи философские нас обслуживали – одни подобно губительным украшениям всё собой заполнили, сверкая в глаза и маня, а вторые напевали сладкие песни о свободе и любви, разрушительной философией. Вино, мясо и благовония сделали своё дело, и они пали, все четверо предались утехам и сладострастию, да ещё и с учётом, то, что собрал приспособлений для утех различных, пали они настолько низко, что мне самому стало стыдно».

– Хватит! – оборвал рассказ Канцлер. – Не нужно этих подробностей. Подведите итог.