Последняя истина, последняя страсть

Глава 13

Тролли

– Кляпов публично посчитался с мерзавцем, облившим Герду зеленкой, – подвела итог Катя, выслушав дежурного Ухова. – По сути, рыцарский поступок ради женщины. Но, Семен Семенович, значит, Герда этого не оценила? Я же видела их на площади – она не только разговаривать с ним не желает, она даже смотреть на него не хочет. Она не приняла такое его повышение ставок?

Дежурный Ухов молчал.

– Или это из-за того, что разогнали митинг и палаточный лагерь? – не отступала Катя. – Она Кляпова в этом винит? Да? Его? Но он же… или нет? Было что-то еще здесь у вас?

Ухов допил кофе.

– Было что-то еще, да? Что, Семен Семенович?

В этот момент послышались громкие голоса в коридоре. Ухов поднялся и вышел из дежурки посмотреть, что за базар. Катя выглянула следом.

Из открытого кабинета доносился визгливый, истерический голос:

– Достал меня! Достал ты меня уже своими подколами! Тебя издеваться над людьми сюда прикомандировали?

Катя заглянула в кабинет, оставаясь на пороге. В кабинете – Гектор Борщов, Аристарх Бояринов и Михаил Эпштейн. Борщов сидит боком на подоконнике, выражение лица самое умильное. Аристарх Бояринов у стола за ноутбуком. Красивое лицо портит страдальческая гримаса – боже, как вы мне все надоели! А встрепанный Михаил Эпштейн у другого стола с ноутбуком потрясает руками над головой. Костюм в беспорядке. Галстук с ослабленным узлом а-ля Жириновский. И лужица кофе из опрокинутого картонного стакана на столе рядом с ноутбуком.

Гектор Борщов узрел Катю, и лицо его мигом стало серьезным. Этакая непроницаемая маска «полковника из органов», но в серых глазах – чертики.

– Такие крикуны. Мы вас напугали, Екатерина? А можно, я буду звать вас Катей, как наш безрассудно отважный майор Ригель? Вы ведь, в общем-то, не знакомы с моими визави? Представляю вам сотрудников медийной фирмы Кляпова «Империя наносит ответный удар»: это вот Штирлиц Иваныч. – Гектор Борщов кивнул на Бояринова. – А это Патриот Абрамыч, – кивок на Эпштейна.

Катя поняла, что ей представляют интернет-троллей, о которых упоминала прокурор Кабанова.

– И не я их так прозвал. Это покойника нашего Лесика Кабанова шуточки. А похожи, правда?

– Кабанов шутил, но никогда не переходил границ! – воскликнул Эпштейн.

– Разве? А кто здесь на него орал, Миша, кто в истерике бился? Не ты? Знаете, Катя, у покойника Лесика был, в общем-то, противный характер, упокой господи его душу. – Гектор Борщов словно сказку рассказывал Кате. – И еще у него имелся талант с ходу находить самую больную мозоль и давить на нее. Давить, давить до тех пор, пока… Удовольствие ему, что ли, это по жизни доставляло? Настоящий психологический насильник, садист. И при этом вежливость, виртуозная способность оскорблять, ирония, сарказм, юмор, ум. Но иногда и до грубостей доходил. Но это всегда имело определенную цель. Например, зовет он тебя, Миша, Патриотом Абрамычем – вроде шутка, а потом вдруг раз – и оговорится: «Жид Абрамыч, а как там с той статьей у вас в журнале?» Сразу встрепенется: «Ой-ой, прости, оговорился. Я не хотел. Ну, не злись на меня». Вроде извиняется, а ты весь белый, Миша, зубами скрипишь тайком. И вот нашли Лесика на свалке с пробитой головой. А, Миша? Такие дела.

– Ты на что намекаешь? – спросил Эпштейн, приглаживая волосы и стараясь взять себя в руки.

– Ни на что. Просто вспомнил я, как дня за три до смерти Лесик здесь, в этом кабинете, предъявлял тебе претензии – по работе. Он же вас всех нанял. Платил вам бабки. И был крайне недоволен вашей результативностью. Тебя, Миша, конкретно назвал бездарным, никчемным, а еще полным идиотом. Сказал, что правильно выгнали тебя с телешоу. Все, мол, и так знали, что ты сливной бачок, журчала – тот, кому в рот компромат заливают, а выходит у него все это из зада в виде жидкого пиар-поноса типа петиций «лишить гражданства» и «проверить на экстремизм». Это я вам, Катя, поясняю, чтобы вы представляли себе тяжесть нанесенных Лесиком Патриоту Абрамычу нашему оскорблений. – Гектор Борщов усмехнулся. – Лесик вышел, дверью хлопнул, а ты оплеванным здесь остался, Миша. Взял кружку с кофе и так об стену ее шарахнул, что будь это голова Лесика, то… Это ты-то, при всей твоей осторожности и умении «не обращать внимания на кретинов и их подначки»! И такая взрывная эмоциональная реакция.

– Свои намеки держи при себе, полковник, – сказал Эпштейн. – У Лесика просто шило было в одном месте. Как и у тебя, кстати, Борщов. Вы оба по натуре – эмоциональные вампиры. Я с этим сталкивался по жизни. Я умею держать удар.

– Наверное, умеешь. – Гектор Борщов кивнул. – Кто спорит с этим, Миша. Штирлиц Иваныч, а ты удар держать можешь?

– Какой еще удар? – нехотя откликнулся Аристарх Бояринов, уткнувшись в ноутбук и набирая что-то на клавиатуре.

– А тот, когда Лесик нас всех здесь огорошил новостями про тебя, Аристарх. Знаете, Катя, что раскопал наш покойник про Штирлица Иваныча? Это просто даже неприлично вслух произносить. Якобы не уволился ты сам из конторы, Штирлиц, а поперли тебя оттуда с треском. После чего Фима тебя и подобрал.

Аристарх Бояринов выпрямился. Глянул на Борщова. Катя этот взгляд запомнила.

– И как только узнал наш покойник такое о тебе, а? Якобы есть у тебя семейный фамильный секрет.

Аристарх при этом опять глянул на Борщова и вдруг едва заметно улыбнулся ему – словно заговорщик заговорщику.

– Штирлиц Иваныч с детства мечтал стать разведчиком или контрразведчиком – уж это как карты лягут. И по слухам, уже почти прошел адскую проверку в чистилище, почти завершил переход с Лубянки туда – не скажу куда. Как вдруг… святой Люцифер, не оставь нас в своих молитвах! Гром среди ясного неба. Его младшего брата, тоже служившего в нашей конторе, задержали в составе той самой группы из сотрудников ФСБ и Альфы, которые банду сколотили, чтобы буржуев грабить. Это те, что сейчас сидят в Лефортово, которым трибунал грозит. Так вот брат Штирлица тоже там оказался, причем на первых ролях в этой банде. И за это выкинули тебя, Штирлица-старшего, из конторы в одночасье.

– Вы это знали и без Кабанова, товарищ полковник, – заметил Аристарх Бояринов. – Охота плясать на моих костях – пляшите. Бог вам в помощь. Мне надо отъехать ненадолго. – Он глянул в свой смартфон, потому что тот пискнул – пришло сообщение в мессенджере. – Миша, поработай пока один, я быстро.

– Черта с два. Никуда ты не уедешь, – зло бросил Эпштейн. – Нам черт знает сколько еще файеров в медиа запускать.

– А кому это теперь нужно? – хмыкнул Бояринов. – Со стройкой мусорозавода после смерти клиента финиш. За пиар уже нам не заплатят. Чего париться зря?

– Я не про мусорозавод, у нас куча работы по пятому проекту осталась. Это живые деньги.

– Ох да, проекты, сплошные пиар-проекты у вашей медиа-фирмы, – голосом Фагота-Коровьева подхватил Гектор Борщов. – Вот говорят – тролли все заполонили в интернете, все обгадили, опошлили. Мол, целая фабрика троллей орудует. И я верил сначала, свято верил и в это! Мол, мощь, сила, броня! Но, святой Люцифер, если, и правда, вас целая фабрика, отчего стиль-то такой убогий и словно под копирку все? Вас ведь, Фиминых креативщиков, сразу в интернете видно – по стилю. Прямо как клише единое: «Скандально известный режиссер – имярек – поставил скандальную пьесу – имярек. Будь бдительным! Позор гомосекам!». Или «Боец единоборства Балалайкин назвал внутренними врагами и предателями всех…», или «Великая киноэпопея Бондарчука „Инопланетяне в Зюзино“ бьет рекорды – куряне потянулись в кинотеатры».

– Не писали мы такого, – отрезал Аристарх Бояринов.

– Тогда «Великая киноэпопея Бондарчука „Инопланетяне в Капотне“ – фильм об истинных чувствах, липчане потянулись в кинотеатры».

– И такого тоже не писали, – хмыкнул Аристарх Бояринов. – Это у Феди Бондарчука и про истинные чувства? Я, может, и тролль, но не обманщик. Аудитория лжи нажрется, потом читать перестанет.

– А вас уже не читают. От этого и Лесик бесился. Что ваши посты и статейки в поддержку мусорозавода всем по барабану. Никто не слушает. И массовости у вас никакой – двое вы шарашите свою хрень. – Гектор Борщов говорил это все троллям, а смотрел на Катю, которая молча слушала всю эту гадкую перепалку. – Я Фиме сказал – что ж так бездарно все, а? Убого? Других, что ли, нет у тебя – с пером острым, с талантом, с идеями? А он – какие есть уж. Имел ли он в виду, меланхолик, что все, у кого талант и мозги, на другой, противной стороне?

– Фима к нам претензий не предъявляет. Доволен нами, – отрезал Эпштейн, быстро набирая на клавиатуре текст.

– Это потому, что ему сейчас все по барабану стало. И политику он забросил, и пиар. Как это у Булгакова – любовь выскочила перед ним, словно убийца с ножом. – Гектор Борщов покачал головой. – И не уедет он отсюда. Потому что его как цепью приковало к этой маленькой славной коварной дыре. Ну ладно, долой стеб. Мы все же союзники пока что. Чего там у вас по пятому проекту? Давайте, колитесь, авось, идею вам подброшу. Забесплатно.

– Критика пенсионной реформы. Недовольство. Надо перебить тенденцию положительными новостями. Увести в сторону общественное мнение. А где эти новости положительные? – спросил Аристарх Бояринов.

– Сочините фейк.

– Какой фейк?

– Любой. «Запустили Булаву с космодрома Плисецк, и она успешно поразила цель на Байконуре». Хэштэг #военнаямощь, барабаны-литавры!

– Гектор, Байконур – это в чужом сопредельном государстве, в Казахстане, – мягко насмешливо изрек Эпштейн. – Там нельзя ничего поражать Булавой.

– Да? А я и забыл. Ну, тогда – опять «Великая эпопея Бондарчука „Инопланетяне в Кремле“ бьет рекорды – орляне потянулись в кинотеатры».

– За такое посадят. И потом, в Орле они себя не называют «орляне». Как-то по-другому. Надо справочник смотреть.

– Катя, вы профи в журналистике. Может, подсобите нам с креативными идеями насчет положительных новостей, а? – спросил Гектор Борщов.

Катя хотела закрыть дверь кабинета, оставив его без ответа. Но в этот момент у Борщова зазвонил мобильный.

– Алло? Моя преееееелессссссть… это ты? Конечно, не забыл, как бы я мог забыть… И денежки капнули на карту уже? Чудненько – я же обещал, купи себе что-нибудь красивое. А какой театр ты любишь? Стасика или Большой? Не любишь театр? Хочешь на Мальдивы? Прелесть моя, но я не могу сейчас, я работаю… Солнце еще высоко… Мы обсудим с тобой, насчет отпуска. – Гектор Борщов с телефоном прошел мимо Кати – разговор с очередной дамой его явно увлек.

– Распутник, – буркнул Эпштейн, – Валтасар. Король Фарух в окружении гарема.

– Гарем – гаремом, а кое-что странное наблюдается, – заметил Аристарх Бояринов. – Я еще когда в конторе служил, слыхал про него. Абсолютно морально неустойчив в смысле связей – баб у него и правда всегда вагон, однако… Он с каждой встречается недели две-три. Ухаживает, водит в театр, на подарки не скупится. А потом бросает.

– Я и говорю – одно распутство на уме.

– Нет, ты не понял, Миша. Он вроде как ничего взамен не требует. С одной погулял, поводил в театр и – к другой упорхнул. И опять все сначала. И койка в этих делах не фигурирует – в конторе такие сплетни ходили. По слухам – пару лет назад один мальчишник-корпоратив был на вилле загородной. Телок привезли туда красивых молодых. Ну, все оттянулись по полной, веселье, излишества. А он вроде как весь тот вечер за роялем просидел, разговаривал с девками, которых пацаны не разобрали, смешил их, анекдотами развлекал, шампанским угощал. Но ни с одной за весь тот вечер так в спальни и не поднялся.

– Может, оргии не его стиль. – Эпштейн глянул искоса на Катю, так и не закрывшую дверь. – Может, он чисто индивидуально предпочитает охотиться на бабочек. И хватит болтать – у нас работы непочатый край.

– Мне нужно ненадолго отъехать. – Аристарх Бояринов закрыл свой ноутбук и встал. – Прикрой меня перед патроном, если вдруг его нелегкая принесет.

Глава 14

Асексуал

Катя отыскала свободный кабинет, плотно закрыла дверь и набрала номер доктора Горбачевского, который дала ей Кабанова. Доктор ответил, и Катя представилась.

– Клара Порфирьевна разговаривала со мной. Требовала, чтобы я поделился с вами и, если понадобится, с полицией информацией, которая сугубо конфиденциальна. Я в замешательстве… Петя мой пациент, и я не вправе разглашать… Но Клара… Клара Порфирьевна не просто настаивает, она умоляет. – Интеллигентный пожилой доктор Горбачевский смущенно кашлянул. – Она в слезах умоляет меня быть предельно откровенным насчет состояния Пети.

– Ее старший сын Алексей убит. Младший Петр в числе подозреваемых в убийстве. И на это есть веские причины. Например, предположение, что он мог убить брата из-за его супруги Ульяны, с которой, по всей видимости, состоит в любовных отношениях.

– Нет, это невозможно. Но я теперь понимаю, отчего Клара Порфирьевна так напугана и встревожена. Ну, что же, ради истины надо пойти на откровенность. Спрашивайте, что вас интересует.

– Почему вы сказали «это невозможно»?

– Потому что для Пети такая форма отношений с женщиной недоступна. Я имею в виду интимную, физическую связь.

– Почему?

– В силу особенностей его натуры.

– Клара Порфирьевна мне сказала, что он асексуал.

– Знаете, это такое модное слово сейчас – асексуальность… Что-то вроде новой гендерной фишки. – Доктор Горбачевский вздохнул. – Самоопределение людей, которые не испытывают полового влечения. Вообще ни к кому.

– И это гендерная фишка Петра Кабанова?

– Он необычный молодой человек. Непохожий на других.

– В чем его непохожесть?

– В отсутствии полового влечения.

– То есть он асексуал?

– Спорят до хрипоты, что такое «асексуальность» – четвертая ориентация, патология, половая конституция или все вместе. Я лично считаю, что это очень индивидуально. Бесполезно наклеивать на таких людей ярлыки и записывать их в какую-то социальную группу. Каждый человек уникален. Петя тоже уникален. Отвечу на предположение полиции, будто он и Ульяна – любовники. Это исключено. Петя не способен к физическому контакту с женщиной.

– Он… вы хотите сказать, он импотент?

– Он асексуал.

– Но вы же только что сказали мне, что асексуальность – это спорное не пойми что!

– В таких делах многое «не пойми что». – Горбачевский вздохнул. – Я наблюдал Петю по требованию Клары… его матери с девятнадцати до двадцати шести лет. Клара сама человек наблюдательный, и она мать, страстно любящая своих детей. Она всегда хотела контролировать сыновей. Особенно Петю, младшего… Она заметила за ним некие особенности еще в юности, когда он был подростком и переходил в так называемый возраст вполне осознанных желаний и интересов. Как это бывает у шестнадцатилетних мальчишек… Простите, но вы хотели откровенности: все матери замечают за взрослеющими юнцами – этот пыл, перепады настроения, интерес к противоположному полу, определенного рода пятна на белье… Сайты, которые юнцы прячут от родителей, но смотрят тайком – вы понимаете, какие. Мастурбация. Так вот за Петей никогда ничего подобного его бдительная любящая мать не замечала. Девушками он не интересовался совсем. И тогда в тревоге Клара направила его ко мне. Она подозревала, что он нетрадиционной ориентации. Но выяснилось совсем другое. Петю эта сторона жизни вообще не интересует – секс, отношения с кем-либо, половое влечение. Это выяснилось и из его собственных признаний мне, и ряд тестов это подтвердил. Ему доступны многие другие сферы жизни, но не эта ее сторона.

– А почему? Он сказал вам, почему он такой?

– Вы о себе можете сказать – почему вы такая, как есть, а не другая? – Судя по тону, Горбачевский успехнулся. – Каждый человек – целый мир. Загадка. Я объяснил Кларе – надо принять то, что есть. Она расстраивалась, хотела внуков. Не знаю, как она теперь переживет смерть Лесика… бедная, бедная Клара…

– Значит, Петр Кабанов – полный асексуал?

– Называйте его так, если хотите.

– Но мне кажется, это какие-то фантазии, модные веяния. А если, например, он встретил женщину, которая ему очень сильно понравилась, Ульяну, жену своего брата? Нередко бывает, когда брат влюбляется в жену брата… Разве не могло так случиться, что вся асексуальность сразу полетела к черту?

– И такое происходит, – сказал Горбачевский. – Настоящие асексуалы могут идти навстречу своему партнеру, чтобы доставить ему удовольствие или ради рождения детей. Но это чисто механические физические действия с их стороны, полового влечения там все равно нет. И специалисты все согласны, что асексуальность нельзя приравнивать к физической неспособности к интимным отношениям. Но опять же это не Петин случай.

– А какой случай его?

– Смещение понятий. Полный хаос определений.

– Как это?

– Он не испытывает полового влечения и при этом он так же неспособен и к физическим действиям в постели – скажем так. При этом в его половой конституции нет ничего, что бы указывало на эту его неспособность. Никаких патологий или отклонений. Никаких заболеваний репродуктивных органов.

– А в чем тогда дело?

– В психологическом табу.

– Что за табу?

– Видите ли, все, чем я мог располагать в моих наблюдениях в этом плане – это объяснения самого Пети. Они сводились к кратким фразам: «я не хочу», «мне никогда этого не хочется». Порой он даже грубо огрызался – «не стоит у меня». Мол, что вам еще надо, отстаньте. Причин, чтобы все так было печально со стороны его здоровья, конституции, телосложения нет. В плане здоровья он вполне сильный молодой человек. Крепкий, хотя и слегка рыхлый. Я делаю вывод, что все это для него просто табуировано. Отсюда и асексуальность, и физическая импотенция.

– А что могло стать причиной подобного табу?

– Психологическая травма.

– Травма? А он сказал вам, что это за травма?

– Нет. И не скажет. Возможно, он и сам не знает. Или постарался забыть. Я пытался с ним разговаривать на эту тему. Но я сексопатолог, а здесь нужен психотерапевт. Петя терпел меня и мои расспросы столько лет лишь потому, что я был другом Марка – его приемного отца, которого он бесконечно уважал и любил. А психотерапевтов он ненавидит. Даже Клара не заставила бы его пойти к «мозгоправам». Кстати, в понятие асексуальности табуирование секса тоже не входит. Видите, как все зыбко, запутано? Но это Петин случай.

– Понимаете, доктор, я видела Петра и Ульяну. Они вели себя как пара, как любовники.

– На сцене в театре актеры тоже играют любовников, – заметил Горбачевский. – Поверьте мне – это мираж. Ульяна для Пети – родственница, возможно, друг. Но только не возлюбленная.

Катя поблагодарила Горбачевского. Сидела в кабинете, читала на планшете информацию про асексуалов из интернета.

Майор Вилли Ригель вернулся из больницы. Катя зашла в его кабинет.

– Как ваша старушка-соседка, Вилли?

– В реанимации. Врач мне сказал – состояние тяжелое. – Вилли был мрачен и тих. – Узнала меня, глаза открыла. Я думал, прогонит, как мама… Нет. Говорит: «На улице холодно, осень, а ты в одной форменной рубашке. Всегда был нараспашку. Помнишь, я тебе шарф связала, а ты его в школе посеял… Надо одеваться теплее. Обещай мне». Я обещал.

Катя смотрела на него. Прокурор Кабанова подозревает и Вилли Ригеля в убийстве сына. А Гектор Борщов сказал – кто-то оказал этому городку огромную услугу…

– Вилли, кому помешал палаточный лагерь?

Он молчал.

– Люди имеют право отстаивать свои взгляды. И заявлять о них открыто.

– Палаточный лагерь мешал проезду строительной техники.

– Три дороги ведут к мусорному полигону и месту будущей стройки, я на карте смотрела. Палаточный лагерь возвели у одной из этих дорог. Можно было проехать по двум другим.

Вилли Ригелль снова ничего не ответил.

– Если власть проявляет редкое бессердечие, глупость и тупое, ничем не оправданное насилие, как на это должны реагировать мы?

– Мы? – Он глянул на нее.

– Да, мы. Я, вы.

Он отвернулся к окну.

– Отвага, доблесть, честность – этого у вас в избытке, Вилли. Это мне говорила Лиза Оболенская.

Он сразу обернулся.

– Но упрямства порой через край.

– Это тоже она вам сказала?

– Это мои собственные наблюдения.

Пауза.

– Эксперты звонили с результатами осмотра машины Алексея Кабанова. В салоне следы его крови, – произнес Вилли.

– Его убили в машине?

– Вряд ли. Но перевозили до свалки на ней. Машину оставили на стоянке, где мы и нашли ее утром. У Кабанова внедорожник «Мерседес». И он вполне мог проехать по полигону до того места, где обнаружили труп. Проходимость позволяет. Однако машину бросили, не воспользовались ею на свалке.

– Не вяжется как-то. Легче было бы использовать.

– Убийца не искал легких путей. Это физически очень сильный тип. Петя Кабанов слабоват для таких дел. В его брате было девяносто пять килограммов. Я бы и то такой груз далеко не унес.

– Или же убийц было несколько.

Вилли Риигель покачал головой и показал один указательный палец.

– Почему вы так уверены, что убийца был один? А не двое, не трое?

– Интуиция.

– А следы ДНК в салоне?

– Только самого Лесика. И отпечатки пальцев на руле, приборной доске – везде только его.

– Сам себя привез и выбросил на свалку, – тихо сказала Катя.

– Преступник проявил осторожность, только и всего. Пара перчаток.

Катя снова вспомнила, как зло прокурор Кабанова говорила о Вилли, подозревая его…

Но в этом деле пусть она, Катя, и пытается помочь прокурорше, все равно без помощника не обойтись, они с Вилли фактически уже союзники, поэтому…

Катя рассказала Вилли о том, что узнала от доктора Горбачевского. А затем поделилась с ним и соображениями Кабановой насчет Гектора Борщова, у которого может быть мотив для убийства.

Вилли Ригель выслушал все очень внимательно. Однако и на это ничего не сказал. Никакого трепа – «может, не может». Катя поняла, что делать какие-то выводы, сплетать, приплетать сейчас рано и бесполезно. Пустое сотрясение воздуха.