Обломки нерушимого

– Не могу… Прости, Аделайн.

Константин отвел Элеттру в ее комнату. Аделайн приступила к наведению порядка. Убрала осколки, вернула бюро на прежнее место, стала заполнять его ящички и полки. Подняв с пола ежедневник брата, Аделайн вдруг расчувствовалась, в груди разгорелось пламя отчаяния. Аделайн рассчитывала, что она откроет сейчас этот ежедневник и увидит записи Бронсона, его планы, так и не сбывшиеся. Конечно, ей будет больно читать все это, но вместе с тем интерес ее был громадный, жадный, он не позволил ей передумать и отложить в сторону этот ежедневник. Аделайн открыла первую страницу и обмерла…

«Мне нравится представлять, как отец тайком пробирается ко мне в комнату, пока я сплю, медленно стягивает одеяло, кладет свою большую, сильную руку на мою грудь, оберегаемую тонким шелком ночной сорочки, а затем скользит ниже, ниже…»

«Я не могу спокойно смотреть на него и не думать о том, как сильно хочется попробовать вкус его губ…»

«Папа, папочка, что ты со мной делаешь? Хочу вцепиться в тебя и закричать: «Я предлагаю тебе всю себя! Пожалуйста, делай со мной все, что хочешь! Ты мой, мой, только мой! Прими мою трепещущую плоть, войди…»»

Аделайн судорожно пролистала весь ежедневник. Каждая его страница была заполнена подробностями извращенных фантазий. Аделайн задумалась: а почему это она так удивилась? Разве она не догадывалась, что у Элеттры проблемы? Разве она не понимала, что рано или поздно ее болезнь проявит себя, как в тот раз, когда Элеттра обвинила отца в изнасиловании? Да, это отвратительно, но ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям. Сейчас необходимо руководствоваться здравым смыслом.

За окном уже занимался рассвет.

– Ну что? Успокоилась? – спросила Аделайн, войдя в комнату племянницы.

– Да… Прости, что напугала, – ответила Элеттра сонным голосом.

– Нет-нет, не извиняйся. И не нервничай, – заискивающим тоном проговорила тетя. – Элеттра, скажи, что это такое?

Эл взглянула на книжечку, что показала ей Аделайн, и ответила:

– Не знаю. Ежедневник чей-то.

– Чей-то… – Аделайн швырнула на кровать предмет ее тревоги, а сама села в кресло у окна.

Элеттра в недоумении взяла ежедневник, стала пролистывать его, не заостряя внимания ни на одной странице. Ей очень хотелось спать, сонные глаза так и норовили сомкнуться и не размыкаться несколько долгих, блаженных часов. Но вдруг взгляд ее пал на старательно выведенное слово «Папа». Элеттра стала читать дальше… Уж не снится ли ей все это? Она в самом деле сейчас читает дневник, написанный якобы ее рукой? Нет…

– …Это не я писала. – Аделайн промолчала. – Неужели ты не узнала папин почерк?

Да, это было творение Бронсона. Элеттра теперь забыла думать о сне.

Одним из развлечений Бронсона было написание вот этих пошлостей от лица Эл. Эти фантазии лишь придавали остроты его дьявольской любви к дочери. Таким образом он внушал себе, что Элеттра грезит им, любит его так же страстно, непреодолимо. Так он время от времени успокаивал себя, когда тосковал по ее телу, перечитывал свои записи, представляя, что это дневник Эл, и думал, что та тоже мучается, сгорает от желания. И еще… Нет. Не хочу говорить. Не дано нам постигнуть все замыслы этой юродивой души.

Элеттре было мерзко и радостно одновременно. Радостно оттого, что Аделайн наконец нашла подтверждение невменяемости своего брата, ведь невозможно не узнать его почерк и поверить в то, что этот дневник принадлежит Эл! Да и к тому же Элеттра поняла, что Аделайн нашла его в кабинете Бронсона. Как он там оказался, если все-таки предположить, что его владелицей является Эл? Сомнений больше не было: теперь Аделайн поверит племяннице, раскается. Вот теперь все точно будет хорошо!

– Это уже серьезно, Элеттра. Это лечить нужно.

Как? Как такое может быть?.. Неужели Аделайн не верит?!

Не верит. Аделайн, по правде сказать, и не задавалась вопросом, почему дневник находился в бюро Бронсона. Она восприняла этот факт как само собой разумеющееся. И почерк совсем не смутил ее. Аделайн вошла в комнату Элеттры с убеждением, что ей придется в данный момент разговаривать с нездоровым человеком. А все, что говорит нездоровый человек – полнейшая бессмыслица. Нужно просто спокойно наблюдать за ним со стороны, держать все под контролем.

Радость Эл быстро исчезла, когда вышеописанное она прочла в глазах Аделайн.

– Не смотри на меня так, тетя. Пожалуйста. Я не стану оправдываться, доказывать тебе что-то. Все это бесполезно. Давай закончим этот разговор.

– Да, ты права. Простыми разговорами эту болезнь не вылечить.

– Какую болезнь?!

– Ту, что передала тебе твоя мать.

– Найди Барбару! Она тебе все расскажет! – не сдержалась Элеттра.

– Что же она мне расскажет? – спросила Аделайн, горько усмехнувшись.

– Все, что она видела и слышала. Все, что происходило со мной в этом доме! Ты получишь все доказательства!

– Вот доказательства! – Аделайн указала на ежедневник дрожащим пальцем. – Доказательства твоей лжи! Бронсон принял твою болезнь… сохранил ее в тайне, чтобы уберечь тебя от пересудов, а ты отплатила ему такой страшной клеветой!

Аделайн на некоторый миг забыла, что совсем недавно кляла брата за то, что он не поощрил ее хотя бы мизерной частью своего огромного состояния. Сейчас Бронсон предстал перед ней героем, потрясающим отцом, лучшим братом, несчастным человеком. По ее мнению, Бронсон понял, что его дочь безумна, но все же предпринял попытку вразумить ее. Естественно, у него ничего не вышло, и Элеттра решила отомстить ему, обвинив в чудовищном преступлении. «Господи, да я же рассказала ему обо всем и еще спросила, правда ли это! – вздрогнула Аделайн. – Да как я могла усомниться в нем?! Я ведь тем самым привнесла в его и без того тяжелую жизнь еще больше боли…»

– Прости, прости меня. Тебя не обвинять нужно, а спасать. Я, конечно же, приму необходимые меры. Я помогу тебе. Обещаю. – Элеттра на это хотела бы ответить так: «Помочь? Ты хочешь мне помочь? Мне нужна была твоя помощь, когда отец был жив! Когда он насиловал меня, когда пытался забить до смерти, когда это чудовище убило маму, когда этот конченый ублюдок внушал всем, что она была сумасшедшей! А сейчас уже поздно. Поздно!» Но она промолчала. Не было больше сил для того, чтобы снова пытаться пробиться сквозь эту вечную стену непонимания. Бронсон прошелся по ее жизни, как война по миру. При нем было тяжко, но и без него легче не стало. На восстановление уйдет не одно десятилетие, а память о боли, пролитой крови и разрушениях еще целую вечность будет покоиться в вознесенной на небеса душе. Аделайн продолжила: – Я сделаю все от себя зависящее, но… любить тебя, как прежде, я больше не в силах. Все, Элеттра. Я сдаюсь.

Элеттра взглянула в зеркальце на прикроватной тумбочке, а оттуда на нее смотрел человек с навеки погребенной надеждой на лучшее.

Глава 11

Две бестии «Блэкстона» – Марийона Маккинни и Джустис Пруст – решили во что бы то ни стало вытравить Калли из школы. Объективных причин, почему они невзлюбили Лаффэрти, не было. Первая все припоминала тот случай на вечеринке Скендера, мол, с той встречи произрастали корни ее неукротимой ненависти. Вторая утверждала, что в принципе не может смириться с появлением на их территории засланца из «Греджерс». Джустис просто терпеть не может всех этих высокомерных, млеющих от своего превосходства девиц, которых им постоянно ставят в пример учителя и родители. Все кличут их маленькими божествами, редким сырьем, предназначенным для искусства создания благородной личности. Беспорочное поведение, цветисто-вычурная речь, картинная осанка – все, что было с дотошностью выстрогано в Калли за долгое время пребывания в «Греджерс», то высшее приобретенное, что уже было вровень с природным в ней, доводило Пруст до исступления, как мелкая соринка, попавшая глаз, невидимая, но остро ощутимая.

Калли не притворялась. Она просто была такой, какой ее вырастили, какой научили жить, но Джустис твердо полагала, что новенькая, изображая эту противоестественную непохожесть, просто выпендривается, шваркая чванством в лицо невежд захолустного «Блэкстона». Вот из-за этого Калли и была вынуждена подвергаться разного рода нападкам. Придуманное Пруст прозвище Блоха навечно закрепилось за ней. Рокси, Квилл и Арджи не называли ее так, остальным же до такой степени полюбилась эта кличка, что реальное имя Лаффэрти уже никто и не помнил. Калли отвечала на все это лишь достойным терпением, чем снова выводила из себя Марийону и Джустис. Далее в ход пошли мелкие провокации: девушки сочиняли всякие похабные небылицы, в которых обрисовывали Калли как распутную девицу, готовую наброситься на каждого, кто изволит помочь ей завоевать авторитет в новой школе. Репутация Калли обрастала премерзейшими, сальными подробностями. Все были смелые, открытые, спокойно смеялись ей в лицо, зная, что та, как обычно, молча пройдет мимо и даже взглядом не выразит ни беспокойства, ни сопротивления. «Зачем тратить время и нервы на то, что не принесет мне удовольствия и денег?» – при всем своем высочайшем духовном восприятии мира, Калли теперь мыслила сугубо приземленно. Надо признать, в новых условиях жизни такое мышление очень выручало Калли, в корне пресекало ее врожденную тягу к чему-то возвышенному, неисполнимому в суровых реалиях.

– Не отказывайся! Тебе нужно развеяться! – увещевала Рокси.

На что Калли устало ответила:

– Может, потом как-нибудь…

– Не потом! Отставить! На этой тусовке будут только свои. Квилл позовет парочку приятелей из футбольной команды. Они туповатые, но добрые, к тебе придираться не будут, отвечаю. Арджи ведет переговоры с Элеттрой, но у той вроде уже есть планы на следующие выходные. Так что компашка вообще скудненькая получится. Но уверяю, в данном случае количество народа никак не сопряжено с уровнем веселья! Круто будет, не пожалеешь! Калли, если ты не пойдешь, я тоже дома зависну. А если я дома зависну, то у меня будет плохое настроение. Ты что, хочешь, чтобы у меня было плохое настроение?

– Рокси, ты что, прошла курсы для безнадежных манипуляторов и теперь решила попрактиковаться на мне? – рассмеялась Калли.

Девушки за веселым разговором и не заметили, как добрались до стены со школьными шкафчиками. Калли вставила ключ в свой шкафчик, но оказалось, что его дверца не заперта. Неисправный замок мог поддаться и без ключа, если как следует применить силу, но Калли подумала, что она просто забыла по рассеянности закрыть дверцу.

– Что?.. Калли, что случилось? – встревожилась Уэллер, увидев вмиг изменившееся лицо подруги: оно помрачнело, на нем застыло безбрежное, никакими силами неодолимое страдание. Рокси заглянула в шкафчик и увидела фотографию красивой женщины, рядом с которой лежала траурная открытка с надписью: «Память о тебе не померкнет в веках…» – Что за хрень?!

И океан не бесконечный, каким его славят, и у космоса есть предел… и у терпения Калли была граница, от которой, вследствие вышеупомянутого потрясения, ничего не осталось. Она схватила фотографию и целеустремленно побежала вперед.

– Калли! Калли, остановись! – Рокси на всех парах помчалась вслед за обезумевшей подругой.

– Рокси, в чем дело? – спросил Арджи, схватив Уэллер за руку.

– Помоги мне! Кажется, сейчас произойдет что-то страшное!

Рокси и Арджи не стали терять ни минуты и рванули за Калли. Та добежала до раздевалки чирлидерш. Группа поддержки «Блэкстона» во всю готовилась к репетиции выступления, но Калли своим появлением безжалостно испортила их планы.

– Блоха, ты что тут забыла? – уставилась на нее Марийона.

– Твоих рук дело?!