Гиппопотам

Саймон был счастлив.

– Приходится думать об урожае, – прокричал он, за чем последовал агрессивный вопль, который можно в любом уголке страны услышать от мародерствующего землевладельца: – Есть-то ведь нужно, правда?

Я обнаружил, впрочем, что вблизи Суэффорд-Холла живые изгороди все еще высаживаются, причем в изобилии. Ничто на свете не действует на нераскаянного сноба вроде меня так живительно, как зрелище, которое открывается, когда летишь в машине мимо деревьев парка, то заслоняющих, то открывающих, точно играющая с вуалью стриптизерка, дымоходы, окна и колонны огромного дома. Мы промчались по липовой аллее, дом развернулся перед нами, как сказал бы Л. П. Хартли,[52 - Лесли Поулс Хартли (1885–1972) – английский писатель и критик.] во всем своем вульгарном великолепии, и я с уколом сожаления и самобичевания увидел мальчика, сидящего в самой середке барочной лестницы, что изливается из фасадного портика, подобно плотному потоку расплавленной лавы. Мальчик поднялся и, ладонью прикрыв от солнца глаза, уставился на нас.

До сей поры я давил в себе всякую мысль о том, что придется как-то избавиться от этого несносного дитяти. Он свое назначение выполнил – добился того, что меня пригласили сюда, и уж меньше всего мне хотелось слоняться по дому, тратя время и силы на претенциозно интеллектуального нытика или, еще того хуже, заставляя себя самого выслушивать, как я цежу мои грошовые апофегмы. Решение могло бы, вероятно, состоять в том, чтобы придумать для него какое ни на есть занятие, поставить сатанинскую задачу, которая позволит сбыть его с рук. Я воображал, как скажу ему: «Напиши-ка мне что-нибудь пространное в terza rima.[53 - В терцинах (итал.).] Раз ты собираешься стать поэтом, нужно учиться владеть формой».

Саймон поднял целое облако песка и гравия, резко и бессмысленно крутанув перед домом уже поставленную на ручной тормоз машину.

Дэвид, помаргивая от пыли, спустился по ступенькам.

– Здравствуйте, дядя Эдвард, – улыбаясь и краснея, сказал он.

Очень хорошенький мальчик, право. Сам я ничего привлекательного в представителях моего пола не нахожу, давление мое при виде отроческих прелестей подобного рода не подскакивает ни на единый бар – на самом-то деле в мужчине такое обличье кажется мне отчасти смешным, – но я могу перечислить сколько угодно знакомых мне писателей и артистов, которые, увидев этого мальчика даже мельком, впали бы в экстаз, застонали и вцепились, ища поддержки, в ближайшую стопку водки. Саймон миловиден на бесцветный манер – как старый фотопортрет. Он респектабельно перерос свои прыщи и обратился в обычного английского – применительно к нему правильнее, конечно, сказать «наполовину английского» – молодого человека. Но что касается кожи Дэвида, она прямо-таки на изумление чиста, в жизни своей не видел я кожных покровов столь безупречных. Думаю, в нем есть нечто женственное. Ты, полагаю, знаешь его лучше, чем я? Как бы то ни было, его потупленный взор и алые щечки свидетельствуют о девственной скромности, в нынешних юношах редкой. Он обещает оказаться в точности таким самодовольным хлыщом, каким грозили мне его письма.

– Дэви, юный ты негодяй, как я рад тебя видеть! – сказал я, выгружая мои останки из машины.

На пороге появилось то, что ныне почти повсеместно именуется – с усмешечкой вывернутого наизнанку снобизма – «настоящим живым дворецким».

– А, Подмор, не так ли? – Я помахал ему рукой, предварительно выдержав несколько секунд сосредоточенной нерешительности, назначение коей было – показать, что я роюсь в памяти, припоминая и отвергая имена по меньшей мере двадцати других дворецких, с которыми нахожусь на дружеской ноге. У тебя, моя дорогая, такие вещи получаются сами собой, а нам, представителям Богемы, поддельная беззаботность дается с великим трудом.

– Добрый день, мистер Уоллис. Приятно снова увидеть вас, сэр.

Смею сказать, я его и на минуту не одурачил.

Дэвид с выражением собственника на физиономии, без обиняков говорившим: во всем, что касается до меня, я его гость, вытащил из багажника «остина» мой чемодан. Саймон, не оборачиваясь, помахал нам рукой и, с хрустом разворошив задними колесами гравий, унесся по какому-то новому делу.

Так, так. Вот я и на месте. На какое время я тут останусь, зависит, полагаю, от приема, который окажет мне Майкл. Твоя идея объявить ему, что я хочу написать его биографию, разумеется, хороша, однако…

Факты таковы, Джейн, и я тебе об этом говорил: по меньшей мере двое довольно авторитетных писак уже навязывались Майклу Логану в биографы и ничего не добились. В журналистских кругах Суэффорд-Холл именуют отелем «Предписанина».

Я не хочу сказать, что ничего из этого не выйдет, в конце концов, Майкл доверяет мне – примерно так же, как доверяли Гаю Берджессу,[54 - Гай Берджесс (1913–1983) – британский дипломат, завербованный советской разведкой еще в начале 30-х годов. Работал в британской разведке, затем в Министерстве иностранных дел. В 1951 г., опасаясь разоблачения, бежал из Англии. Скончался в Москве.] то есть исходя из уверенности, что уж столь-то откровенно беспутный, ненадежный человек наверняка должен быть лояльным и честным, – просто мне кажется, что может потребоваться какой-то другой подход. Nous verrons ce que nous verrons.[55 - Поживем – увидим (франц.).]

Дэвид, креня под тяжестью чемодана худенькое тело, уже добрался до верхних ступеней.

– Все в порядке, мистер Подмор, – сказал он. – Я покажу дяде Эдварду его комнату.

Мистер Подмор? Омерзительная буржуазность.

– Не лучше ли мне, прежде чем мы двинемся дальше, отметиться у твоих родителей? – поинтересовался я, чувствуя, как тает, удаляясь от меня, перспектива долгого чаепития на террасе, неприметно перетекающего в распитие коктейлей на веранде, к коему душа моя и стремилась.

– Мама уехала за покупками в Норидж,[56 - Главный город графства Норфолк.] – радостно сообщил мне мальчишка, – а папа в Лондоне. Вот сюда.

Я воздержался от вопроса о том, когда возвратится Майкл. Хороший гость – это гость, никогда не задающий вопросов, касающихся обитателя дома. Хозяева, даже лучшие из них, – существа нервные и истолковывают любознательность как свидетельство недовольства.

– Превосходно, – сказал я и повалил вверх по ступеням.

По крайней мере, Дэвид, отведший мне, ни у кого не спросясь, комнату Ландсира,[57 - Эту фамилию носили в XVIII–XIX вв. четыре английских художника – отец Джон Ландсир (1769–1852) и трое его сыновей, из которых последний, сэр Эдвин (1802–1873), был особенно популярен благодаря мастерским изображениям животных.] обеспечил меня первоклассными удобствами. Ты в ней когда-нибудь останавливалась? Огромная комната с очень удобной кроватью, обильно заставленная чиппендейлами[58 - Стиль мебели XVIII в. – рококо с обилием тонкой резьбы. Назван по имени краснодеревщика Томаса Чиппендейла.] и хепплуайтами[59 - Стиль мебели, преимущественно красного дерева, XVIII в. Назван по имени краснодеревщика Джорджа Хепплуайта.] и с превосходным видом из окон. Особый интерес представляет для меня, ибо я люблю понежиться в ванне, смежная с ней ванная комната, с вавилонским расточительством набитая разного рода дорогими маслами и мазями, – кранами можно управлять с особого пульта, расположенного рядом с кроватью. Только чокнутый вроде Майкла Логана способен нанимать слуг, чье единственное назначение – наполнять ванны, а после еще тратиться на машинерию, которая исполняет за них эту работу. Хоть шторы тут с ручным управлением, и это великое благо, ибо мало отыщется в жизни удовольствий превыше того, что получаешь, просыпаясь под шелест, с которым горничная впускает дневной свет в спальню.

Впрочем, за все приходится платить, и в комнате Ландсира расплата принимает обличье умонелепой картины, которая висит над камином. На четверти акра постыдным образом потраченного холста изображен некий спаниель, настороженно и гордо застывший на высоком замковом бастионе, с коего открывается вид на обширную спейсайдскую[60 - Имеется в виду шотландская провинция Спейсайд, в которой, кстати, и производится виски «Гленливет».] лощину, или теснину, или как они там, в Шотландии, именуют теперь долины. Сие произведение называется – надеюсь, тазик у тебя под рукой – «Властитель всего, что он видит». В доме, как мне известно, есть и другие спальни, способные предложить живопись более приемлемую, включая вполне сносную «Кумскую сивиллу, желающую смерти»[61 - Сюжет взят из «Энеиды» Вергилия.] и относительно скабрезного «Зевса, насилующего Европу в окружении нимф и дриад, застывших в античных позах», однако с этой комнатой им и по стилю, и по комфорту тягаться трудно, так что я готов примириться со спаниелем ради ароматических ванн и приятного вида. Я все забываю спросить у Майкла, покупает он свои произведения искусства прямо центнерами или все же бросает на них временами предварительный взгляд. Что же, по крайней мере я избавлен от несказанного ужаса комнаты Хобхауса с ее «Ибо Агнец Заблудший сыскался», способной довести любого, не обладающего совсем уж железной волей, человека до ночных кошмаров и истерической трясучки. Ты знакома с Оливером Миллсом? Старинный приятель твоего отца, да и мой тоже. Самый вопиющий из вопиющих педерастов, изгнанный из священников кино– и телережиссер, – ты наверняка знаешь Оливера. Так вот, его однажды застали мечущимся туда-сюда по коридору у двери в комнату Хобхауса, – он был завернут в пуховое одеяло и завывал: «Отведите меня на чердак, к прислуге, в собачью конуру, в гранд-отель, куда угодно!» Естественно, отыскался дурак, который поменялся с ним комнатами.

Однако властительного спаниеля, озирающего свои владения (или лучше сказать – недвижимость?), я как-нибудь выдержу, тем более что другой властительный спаниель, Дэвид, оказался так мил, что приложил кучу стараний, дабы удовлетворить любой мой каприз.

– Ага! – сказал я, увидев уставленный бутылками стол. – Все, как ему и следует быть.

Дэвид проследил за моим взглядом, остановившимся на высоком, зеленеющем, мерцающем лесе, который рос посреди сверкающего хрустального моря.

– Вы ведь предпочитаете виски, дядя Эдвард?

– Прежде чем мы двинемся дальше, дорогуша, – сказал я, – не покончить ли нам с «дядей»? «Тед» более чем сгодится, простой заурядный «Тед».

– Ну да, – сказал Дэвид. – Тед. Как Тед Хит.

– Мальчик твоего возраста слышал о Теде Хите?[62 - Эдвард («Тед») Хит (1902–1969) – руководитель знаменитого в 40 – 50-е годы английского джаз-оркестра.]

Дэвид недоуменно уставился на меня:

– Так он же был премьер-министром, разве нет?

– А, ты про этого Теда Хита.[63 - Эдвард Хит (р. 1916) – премьер-министр Великобритании с 1970 по 1974 г.] Я-то решил, что ты имеешь в виду лидера джаз-банда.

– Какой банды?

Иисусе, до чего же я ненавижу детей. И Иисусе же, до чего я ненавижу свою слабеющую память.

– Ладно, Дэвид, – сказал я, – пожалуй, я… э… приму ванну и, понятное дело, после немного сосну.

– О… ну да. – Разочарование он скрывать умеет. – Абсолютно. Вы знаете, где что?

– Более-менее.

Он отступал к двери:

– Я бы… когда вы спуститесь вниз… там Южная лужайка, которая… – Дэвид показал пальцем на стену за кроватью, – вон там. Я, скорее всего, буду болтаться где-то на ней, и если вам захочется… ну, вы знаете. Поболтать.

Я ощутил себя куском свинятины.

– Дэви, – сказал я, глядя ему прямо в глаза, – это просто чудесно – опять оказаться здесь. Мы с тобой великолепно проведем время. Спасибо, что пригласил меня.

Лицо его просветлело.

– Спасибо, что приехали. Мне так много…

Он примолк, покачал головой и вышел, прикрыв за собой дверь.

Час спустя я, раскрасневшийся от хорошего виски, с кожей, лоснящейся и помягчевшей от масла пачулей, сидел перед листком писчей бумаги Суэффорд-Холла и смотрел пред собою – в даль, лежащую за лужайкой и парком. К нудным трудам по сочинению этого письма я мог приступить попозже, а в тот миг ничто не мешало мне потягать Музу за титьки и посмотреть, не начнет ли она выражаться. Маловероятно, что стихи смогут родиться в столь мирной обстановке, но ведь коли не попробуешь, так и не узнаешь. Я, по обыкновению своему, набросал список слов, внушенных мне моим настроением и окружением:

Держал