Великие рыбы
В близком окружении патриарха в 1920-е годы были философы Евгений Трубецкой и Сергий Булгаков – последнего патриарх благословил на принятие священства.
Еще одна деталь. 26 мая 1899 года епископ Алеутский и Северо-Американский Тихон отслужил панихиду по рабу Божиему Александру. Так будущий патриарх отметил столетие со дня рождения Пушкина.
Счастливым, как это ни парадоксально, было и его патриаршество.
Его томили в тюрьме и угрожали лишить жизни, и все же умер он своей смертью, «мирной и непостыдной»: не был замучен, как многие иерархи.
Он не побоялся открыто выразить отношение церкви к новой власти, чего уже не смогут позволить себе его преемники.
«Все, взявшие меч, мечем погибнут. Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам… называющие себя „народными“ комиссарами… Вы разделили весь народ на враждующие… станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство».
Так патриарх «поздравил» Совет Народных Комиссаров с первой годовщиной Октябрьской революции 25 октября (7 ноября) 1918 года.
Осудил патриарх и сильнейший всплеск антисемитизма среди противников новой власти. Когда по Украине прокатилась волна еврейских погромов, выпустил специальное Послание от 8 (21) июля 1919 года.
«Доносятся вести о еврейских погромах, избиении племени без разбора возраста, вины, пола, убеждений. Озлобленный обстоятельствами жизни человек ищет виновников своих неудач и, чтобы сорвать свои обиды, горе и страдания, размахивается так, что под ударом его ослепленной жаждой мести руки падает масса невинных жертв… Православная Русь! Да идет мимо тебя этот позор. Да не постигнет тебя это проклятие. Да не обагрится твоя рука в крови, вопиющей к Небу… Помни: погромы – это бесчестие для тебя, бесчестие для святой церкви!»
В советской печати патриарха, однако, иначе как «черносотенцем» и «ярым монархистом» не называли. Припоминали ему передачу благословения царской семье, находившейся в Тобольске под арестом. И проповедь, которую он произнес, узнав о екатеринбургском расстреле (в газетах сообщалось только о казни Николая Второго): «На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович…»
Сегодня, напротив, некоторые историки и публицисты обвиняют патриарха в том, что не помог бывшему государю. В книге «Духовенство Русской православной церкви и свержение монархии» историк Михаил Бабкин пишет: «…Сразу же после избрания на патриарший престол Тихона епископ Тобольский и Сибирский Гермоген (Долганов) просил его поддержки в оказании помощи царской семье, находящейся под арестом в Тобольске. Предлагалось: план принятия Николаем II в одном из сибирских монастырей (вероятно – в Абалацком) монашеского пострига или же вариант выкупа царских узников у охраны, назначенной еще Временным правительством… Однако патриарх Тихон от участия в освобождении Романовых отказался, сказав, что сделать для них ничего не может».
Даже если все было именно так, утопичность обоих проектов сегодня более чем очевидна. Принятие Николаем Вторым монашества не остановило бы большевиков. Тупиковым выглядел и вариант выкупа. «Выкупленный» царь все равно бы остался в России: европейские державы уже заявили о своем отказе принять его… Да и репутация у епископа Гермогена в церковных кругах была довольно сомнительная, чтобы патриарх мог довериться ему в этом деле.
Михаил Бабкин дополняет свое «обвинение» еще одним аргументом: «Со словами, что Тихон ничем не мог помочь царственным узникам, вряд ли можно согласиться, поскольку у церкви было грозное и действенное оружие против бунтовщиков, поднимавших руку на помазанника Божиего, – анафема».
Однако никаких сведений о том, что кто-то «поднимает руку» на бывшего царя и его семью, у патриарха в ноябре 1917 года не могло быть. Царская семья продолжала находиться под арестом, под который была заключена еще Временным правительством, и первые месяцы советской власти никаких изменений в ее положении не было.
К тому же царь после своего отречения помазанником Божиим уже не считался. Вот характерные слова из речи архиепископа Сильвестра Омского, произнесенной в Омске 10 марта 1917 года: «Император Николай Второй, давший при своем священном миропомазании обет перед Господом блюсти благо народное, снял с себя обет отречением от престола и от верховной власти… Так своим отречением от престола император Николай Второй не только себя освободил, но и нас освободил от присяги ему».
Так что оснований для анафемы у патриарха не было. Да и вряд ли бы она могла стать «грозным и действенным оружием» и защитить царскую семью, как не остановило большевиков патриаршее послание «Об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной». Аресты и казни духовенства только ужесточились.
Кто знает? Может быть, не хватит мне свечиИ среди бела дня останусь я в ночи,И, зернами дыша рассыпанного мака,На голову мою надену митру мрака, —Как поздний патриарх в разрушенной Москве,Неосвященный мир неся на голове,Чреватый слепотой и муками раздора,Как Тихон – ставленник последнего собора.Так писал Осип Мандельштам в ноябре 1917 года.
Поэт, похоже, лучше всех почувствовал и точнее всего выразил положение, в котором оказался новоизбранный патриарх. Среди разрушенной Москвы, неся на голове, как патриаршую митру, темный, ослепленный раздорами мир.
«Патриарх был ангелом Русской церкви в дни испытаний, – писал позже протоиерей Сергий Булгаков. – Патриарх был хранителем чистоты веры и неодолимости церковного здания, ограждая церковь одновременно от националистических страстей и от социалистической демагогии…»
7 апреля 1925 года, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, около десяти часов вечера, он потребовал умыться. Умывшись, произнес:
– Теперь я усну. Крепко и надолго. Ночь будет длинная…
«И среди бела дня останусь я в ночи…»
Это был действительно счастливый патриарх. Насколько счастливым можно быть в ночные времена истории. Насколько счастливым может быть зрячий и миротворец во эпоху «слепоты и мук раздора». Он был счастлив. Он был совершенно счастлив.
Горазд
На орлиных скалахКак орел рассевшись —Чтó с тобою сталось,Край мой, рай мой чешский?Марина Цветаева27 мая 1942 года на окраине Праги было совершено покушение на Рейнхарда Гейдриха.
Гейдрих, блондин с вытянутым лицом и пухлыми губами, шеф полиции Германии и рейхспротектор Богемии и Моравии, возвращался с музыкального фестиваля. Мимо его «мерседеса» мелькали домики предместья; в коротко стриженной голове рейхспротектора звучали обрывки фортепианного концерта.
Незадолго до этого на место прибыли два молодых человека на велосипедах.
На повороте дорога шла в горку, и «мерседес» слегка замедлил ход.
Один из велосипедистов выскочил на дорогу и попытался открыть огонь по машине. Оружие заклинило. Тогда второй бросил в нее гранату. Раздался взрыв.
Гейдрих остался жив, но был ранен. Через несколько дней он скончался в больнице.
В протекторате Богемии и Моравии было объявлено военное положение.
Для покушения, как было установлено, из Великобритании была десантирована целая группа чехословацкого Сопротивления.
Начались карательные операции. По подозрению в укрывательстве одного из десантников была сожжена деревня Лидице. Мужчины старше шестнадцати расстреляны, женщины отправлены в женский концлагерь Равенсбрюк. Подозрение в итоге не подтвердилось.
Следствие шло полным ходом, истошно стучали «ундервуды», трещали телефонные звонки; окна во дворце Печека, где располагалось гестапо, не гасли даже ночью.
Епископу шестьдесят два года. Еще не глубокая старость, но здоровье отказывало все чаще. Особенно с начала оккупации Чехословакии весной 1939-го. Все рушилось на глазах. Все, на что он положил свою жизнь. Стали трястись руки.
Был он от природы крепким – крестьянская кость. Родительский дом в Грубе-Врбке, у подножья Белых Карпат; труд с раннего детства, как заведено в сельских семьях. Его назвали Матеем, в честь апостола и евангелиста; имя у чехов частое.
Семья была католической, и какое-то время он шел по этой, католической стезе. Довольно долгое время. Католическая школа-интернат в Кромержиже. Богословский факультет в Ольмюце – как на немецкий манер называли тогда Оломоуц.
Но уже студентом Матей начал присматриваться к православию. Заинтересовался житиями святых Кирилла и Мефодия, изучил церковнославянский. В 1900-м побывал в Киеве, чтобы лучше познакомиться с православным богослужением. Пока это был только умозрительный, мозговой интерес.
5 июля 1902 года, двадцати трех лет, он был рукоположен во иерея. Служил в нескольких приходах, редактировал в Кромержиже еженедельник. В 1906-м был назначен «духовным администратором» в больницу для душевнобольных. С началом Великой войны (как называли тогда Первую мировую) там был устроен военный госпиталь, и на отца Матея легло духовное окормление и утешение раненых.
Та война… Та война многое изменила в нем. Вся Чехия, вся Европа, весь мир менялся. В 1918 году чешский и словацкий народы получили независимость.
А отец Павлик стал стремительно терять зрение. Точно апостол Павел, ослепленный невыносимо ярким светом по дороге в Дамаск.
Когда после долгого лечения он частично восстановит зрение, мир он будет видеть уже по-другому.
Он присоединяется к группе католических священников, выступивших вначале с программой церковных реформ, а затем, когда она была отклонена Римом, – с идеей создания Чехословацкой церкви. Уже не католической, а православной.
3 сентября 1920 года они подадут в Сербскую церковь просьбу о включении ее в семью православных церквей.
Поначалу его знания о православии были не слишком глубоки. Но он стремительно и твердо расширял их. И делился с другими. И убеждал других. С июля 1921 года он станет издавать газету «За правду».
Новой чехословацкой церкви требовалось возглавление, выбор большинства пал на него. Поначалу он отказывался принять епископский сан, считая себя недостойным.
«Я не более чем миссионер, – напишет он позже, – который готовит путь и не желает ничего, кроме как передать Чешскую Православную епархию тому, кто придет, как можно более полной в клире, пастве и во всем остальном…»
Расследование убийства Гейдриха шло на всех парах. Но большинство тех, кто был связан с его подготовкой, оставались на свободе. Требовался Иуда. Как всегда, когда нужно было донести, сообщить, проинформировать. Разумеется, небескорыстно.
И Иуда вскоре нашелся. Даже двое.
Их звали… впрочем, не важно, какие имена Иуда носил в тот год и в том месте. Какой у этих двух был цвет глаз. Стрижка, привязанности, привычки. Оба они были из числа парашютистов. Оба были смертельно напуганы.
Но главная причина, как всегда, – вознаграждение. «Я думаю, вы и сами сделали бы то же за миллион марок», скажет один из них на суде после войны.
Епископ чувствовал себя все хуже.
После покушения на Гейдриха бессонница не оставляла его. Каждый день приходили известия о новых арестах.
Еще ему нужно было ехать в Берлин, на торжества по поводу открытия нового митрополичьего округа. В этот Средне-Европейский митрополичий округ должна была войти и Чешская епархия. Ехать не хотелось.
…А как все прекрасно начиналось двадцать один год назад! Он, еще просто Матей Павлик, отправлялся тогда по вызову сербского патриарха в Белград. 21 сентября 1921 года в монастыре Крушедол, основанном святым епископом Максимом и его матерью святой Ангелиной, он принял монашеский постриг.
Ему было дано новое имя – Горазд, в честь святителя Горазда, архиепископа моравского и ученика Кирилла и Мефодия.
В воскресенье 25 сентября, около восьми часов утра, в кафедральный собор Святого Михаила в Белграде вошла делегация Чешской церкви с большой белой хоругвью, в центре ее была красная чаша. Кроме чехов и моравов Горазда сопровождали представители православных общин Подкарпатья и две женщины в моравских национальных костюмах.
Собор был переполнен. Жившие в Белграде чехи и словаки, множество сербов. Почти все сербское духовенство, светские власти, простые белградцы. Когда патриарх вывел к народу только что рукоположенного архиерея, собор огласился овациями. «До сегодняшнего дня ни одного сербского епископа так не приветствовали», – писали в югославских газетах.
После оккупации и раздела Югославии в апреле 1941 года сношения Чешской епархии с Белградским патриархатом прервались. Пришлось писать берлинскому архиепископу, прося принять православных чехов «под свое архипастырское попечение, заботу и защиту»… Так что нужно было епископу ехать в Берлин. Нужно.
Что-то сгущалось в воздухе, епископ чувствовал; совсем близко, рядом со стенами его православной церкви. Над которой вновь, как во времена его святого покровителя, архиепископа Горазда, нависла опасность уничтожения.
История иногда ходит кругами, двоясь в именах и судьбах.
Святитель Горазд, ученик святых Кирилла и Мефодия, был родом из этих же земель. Участвовал в переводе Писания и богослужения на славянский. Незадолго до своей кончины святой Мефодий объявил его своим преемником, архиепископом Великой Моравии.
Послужить в Моравии святителю Горазду не пришлось. Против него ополчилась немецкая миссия во главе с епископом Вихингом, яростным противником богослужения на славянском…
Это был спор не только о языке богослужения. Хотя до окончательного раскола между Западной и Восточной церквями оставалось еще два века, догматические поводы к нему уже назрели. Прежде всего вопрос о исхождении Святого Духа. Вихинг, как и все западные епископы, утверждал Его исхождение не только от Отца, что признавалось и Восточной церковью, но и от Сына, что было поздней добавкой (пресловутое Filioque)… Горазд, принадлежавший к Восточной церкви, с этим согласиться не мог.
Заручившись поддержкой Рима и местной власти, Вихинг изгнал Горазда и других приверженцев Кирилла и Мефодия из Моравии. Большая часть из них найдет убежище в Болгарии и Сербии. Но в чешских и моравских землях богослужение на славянском прекращается; православие, едва забрезжив, гаснет…
Что ж, и ему, епископу Горазду, или, как его иногда называли, Горазду Второму, тоже пришлось немало вынести от католического клира. Не могли прежние братья простить ему перехода в православие и ревностного и успешного миссионерства.
От этих новых «вихингов» неожиданно защитил его оломоуцкий католический архиепископ Антонин Кирилл Стоян. «Оставьте Павлика в покое, вы недостойны даже развязать ремень обуви его[17]». Мудрый был владыка, так же по-своему болевший за духовное возрождение чехов и моравов.
Все же не католики более всего досаждали Горазду в первые годы его епископства. Тяжелее было с недавними единомышленниками. Для многих из них православие, как оказалось, было только средством, инструментом в борьбе за «национальное» христианство.
В конце августа 1922 года они опубликовали «Чехословацкий катехизис» и добились его принятия в качестве официального вероучительного документа.
В нем утверждалось, что Святой Дух – всего лишь «Божие воодушевление в человеке». А Иисус Христос именовался просто «самым великим пророком» в ряду с другими «славными пророками человечества» (Моисей, Сократ, Зороастр, Будда…) и с «чехословацкими национальными пророками».
Епископ резко выступил против. Это, писал он, попытка рассмотреть христианство без всякого «внимания к Благодати Божией». Без Благодати христианство остается только этикой. Но «может ли только этика нас насытить, освятить и спасти»?
Епископ был патриотом. Но любовь к родине у него была следствием любви к Богу, а не наоборот.
«Если мы любим свою Церковь, – говорил он, – мы не можем не любить свою родину… Любя родину, служат ей; становясь на ее справедливую защиту, мы тем выполняем одно из своих земных назначений, иначе мы останемся в рабстве у иноплеменников, которые уничтожат и нас, и православие на нашей родине…»
Нет, «иноплеменники» не собирались сразу уничтожать чехов и моравов. Пока эти народы были нужны вермахту как рабочая сила.
Гейдрих, став рейхспротектором, даже частично поднял им зарплату. «Необходимо добавить чешским рабочим жратвы, ведь они должны выполнять свою работу…» Среди рабочих стали распространяться билеты на футбол, в театр, кино. Для более высоколобых – что-нибудь потоньше. Например, музыкальный фестиваль.
Но все это – пока идет война и нужно, чтобы эти чехи «выполняли свою работу». А потом… Какие-то шаги для этого «потом» Гейдрих уже сделал. Написал записку о необходимости изучить расовый состав в протекторате. Распорядился устроить в чешских школах расовую проверку. Нужно выявить ту часть населения, в которой есть немецкая кровь. Остальных стерилизовать. Или переселить куда-нибудь на восток, к другим остаткам славян.
Осуществить эти планы Гейдриху помешала граната, брошенная 27 мая 1942 года в его «мерседес». Когда он возвращался после фестиваля и в его узком удлиненном черепе витали обрывки классических мелодий.
После покушения над Богемией и Моравией зазвучала другая музыка.
Более четырнадцати тысяч было арестовано, около семисот расстреляно. Все истошнее стучали «ундервуды» во дворце Печека, все чаще вызывали на допросы, все громче раздавались хрипы и стоны…
Наконец было установлено, где скрывается основная часть заговорщиков.
Собор Святых Кирилла и Мефодия стал кафедральным собором Чешской православной церкви не сразу.
Еще в начале 1920-х о том, что она будет иметь хоть какое-то помещение в Праге, можно было лишь мечтать.
«Президент-освободитель», демократичнейший Масарик не любил православия. Он вообще не любил религию; ей, полагал он, не место в современном государстве. Но с католичеством приходилось мириться, это была религия большинства, а большинство президент уважал. Но – православие… В нем он видел причину «отсталости» России, причину любой отсталости. «Жизнь есть эволюция, – писал Масарик, – а не привязанность к догме, незыблемости и сохранению православия византийского средневековья».
Сходных взглядов придерживались и социалисты, составлявшие большинство в правительстве. В одном месте епископу так и ответили: «Скорее у мусульман будет мечеть в Праге, чем у православных чехов – храм».
Служить приходилось в школьных классах. «Обычно такой класс, – вспоминал один из очевидцев, – оставался неубранным после недели занятий, и нашим сестрам приходилось сначала наводить в нем порядок… В классе оставляли только один большой стол и один поменьше, на них стелили скатерти, украшали цветами, на большом столе (престоле) ставили икону. В данном случае это была прекрасно написанная икона Пресвятой Богородицы, по образцу Васнецовской, позже в новой церкви ее поместили в иконостас. Священник сам приносил облачения, антиминс и богослужебную утварь… Другие христиане и нехристиане смеялись над нами. Требовалось большое самоотречение, нужно было выстоять, не унывать».
В 1930-м в стране насчитывалось уже более 145 тысяч православных. И власти пошли на уступки. В 1933 году Чешской православной церкви было передано здание бывшей церкви Карло Борромео. Два года шел ремонт; в 1935-м она была освящена во имя святых Кирилла и Мефодия.
Этот барочный храм изначально, как и все пражские храмы, был католическим; в 1780-е годы, в ходе секулярных реформ Иосифа Второго, был закрыт и полтора столетия использовался как казарма, военный склад, как подсобное помещение близлежащего университета…
И еще одна деталь. Почти под каждым барочным храмом при его постройке устраивались подземелья. В них хоронили, в них во время войн можно было долго укрываться.
Были такие подземелья и под бывшим костелом Карло Борромео, а ныне церковью Кирилла и Мефодия. Там с 30 мая и скрывались участники покушения на Гейдриха.
Знал ли об этом епископ? Позже утверждали, что это убежище заговорщикам он сам и предоставил. И что он был связан с Сопротивлением, даже был активным его участником.
Это было не так.
Да, после Мюнхенского сговора, когда бывшие союзники Чехословакии «уступили» ее Гитлеру, епископ написал возмущенное послание к главам православных церквей. «Надо было воевать!» – так встречал он своих духовных чад, возвращавшихся из капитулировавшей армии. И сам в своих проповедях осуждал идею расового превосходства одной нации над другими. Говорить такое в Третьем рейхе было рискованно.
Министр народного просвещения Моравец, курировавший религиозные вопросы, вызвал епископа и потребовал заявления о поддержке правительства протектората. Епископ ответил словами апостола Павла: мы будем повиноваться любому правительству, если оно является законным. Моравец сердито заметил, что это двусмысленный ответ. Другого ответа епископ ему так и не дал… Это тоже был риск.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Федор Глинка. Из поэмы «Таинственная капля».
2
Здесь и ниже стихи, приводимые без указания имени переводчика, переведены мной. – С. А.
3
Апулей. «Метаморфозы». (Перевод Михаила Кузмина).
4
Виктор Соснора.
5
Перевод Михаила Курганцева.
6
Иван Вазов.
7
Василий Ян. «Батый».
8
Перевод Ольги Панькиной.
9
Анатолий Рыбаков. «Дети Арбата».
10
Малькольм Брэдбери. «В Эрмитаж!» (Перевод Марии Сапрыкиной).
11
Здесь и далее все даты российской истории до 1918 года даны «старым» стилем.
12
Федор Достоевский. «Братья Карамазовы».
13
Там же.
14
Федор Достоевский. «Братья Карамазовы».
15
Федор Достоевский. «Братья Карамазовы».
16
Федор Достоевский. «Братья Карамазовы».
17
Мк. 1,7.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: