Великие рыбы
Судя по отсутствию его жития в Киево-Печерском патерике, в иночестве Илья Муромский успел пробыть не так долго. Однако вполне достаточно, чтобы в 1643 году быть прославленным в лике святых.
Медицинская комиссия установила и возраст, до которого дожил Илья: пятьдесят пять. Солидный возраст для того времени. «Дедушка Илья».
На теле Ильи экспертиза обнаружила несколько ран. Две – серьезные. Одна – на руке. Другая – в области сердца; она, вероятно, и стала причиной его смерти – погиб в бою. Что заставило монаха-воина в последний раз взяться за оружие, осталось неизвестным.
Он и правда происходил из славного Мурома. Из села Карачарова, что к югу от города.
В те времена Муром был частью Черниговского княжества. В 1127 году выделился в самостоятельное княжество, Муромско-Рязанское. С Муромом связаны и имена двух других известных святых – Петра и Февронии; только жили они там столетием позже.
Ныне Муром – обычный провинциальный городок. Административный центр Владимирской области, население 113 тысяч. Памятник Илье Муромцу в парке культуры имени Ленина. В микрорайоне Карачарово, в местной церкви Святых Гурия, Самона и Авива – икона преподобного Ильи с частицами его мощей.
Илью Муромца долго «очищали» от христианства. Долго и старательно.
Не только в советское время. Начиная с того же «Дедушки Ильи» Толстого.
«От царьградских от курений / Голова болит!» – жалуется богатырь. Досадило «дедушке» каждение церкви ладаном… Хотя в самих былинах говорилось, что Илья «и крест клал по-писанному, и поклоны по-ученому», и «крестил глаза на икону святых очей»…
Но все это не вписывалось в языческий образ богатыря. И – вычищалось.
Во второй половине девятнадцатого века русское образованное общество открывает для себя древнерусский эпос. В музыке, в стихах, в живописи оживают эпические богатыри. Огромные, бородатые, с клокочущей «силушкой». Романтический культ язычества, «почвы», «народности». Вагнеровские «зигфриды» в русских кольчугах.
Полвека спустя, в 1936 году, «пролетарский поэт» Демьян Бедный уже напрямую попытается использовать богатырскую тему для антирелигиозной пропаганды. По заказу московского Камерного театра он пишет либретто для оперы-фарса «Богатыри».
«Думаю, возьму-ка я эту пьяную бражку князя Владимира после крещения…» – излагал главную идею своего опуса «товарищ Демьян».
Спектакль, правда, вскоре был снят.
А троица самих «основоположников», глядевшая с советских плакатов и транспарантов, поразительно напоминала трех богатырей. В Марксе – самом старшем, бородатом и коренастом – проглядывали черты Ильи. Еще больше смахивал на васнецовского Илью – в советских кино и прочих изображениях – другой Илья, Ульянов, отец Ленина.
Перефразируя известное изречение Маркса, история начинается эпосом, а заканчивается фарсом.
Впрочем, есть еще более точное изречение, даже не требующее перефразирования. Ибо проходит образ мира сего.
Проходит образ, отшелушиваются наслоения. Трескается и осыпается лакировка.
Сквозь кольчугу богатыря проступает ветхая монашеская риза. Сквозь могучую богатырскую плоть – нетленные мощи, с десницей, сложенной для крестного знамения. Сквозь сказочного богатыря Илью Муромского – святой преподобный Илия Печерский.
Память его отмечается 1 января по новому стилю.
Случайное календарное совпадение. А может, и не совсем случайное: чтобы в самую сказочную ночь года в церквях звучал акафист былинному богатырю, преподобному Илии Муромцу.
«Воеводе сил земли Русския, воину Царя Христа и заступнику Руси Святой, славному во бранех и неодолимому в ратех, дивному богатырю Илии Муромцу песнь хвалебную воспоем…»
Тамара
В той башне, высокой и тесной,Царица Тамара жила:Прекрасна, как ангел небесный,Как демон, коварна и зла.Святая благоверная царица Тамара никогда не жила на берегу Терека.
Не завлекала путников в башню своим пением.
Не услаждала ласками.
Не убивала наутро.
Лермонтов услышал грузинскую легенду о некой царице Дарье. Услышал – и написал свое знаменитое стихотворение. Но имя царицы поменял на Тамару.
Так поэтичнее. «Тамары – чары – жáры…».
Так, наконец, экзотичнее: имя Тамара тогда в России было внове.
Это имя вообще нравилось Лермонтову: им он назвал и возлюбленную своего Демона. Благодаря Лермонтову, кстати, имя это и стало в следующем веке таким ходовым, что – «мы с Тамарой / ходим парой…» А с кем было еще парой ходить, когда куда ни глянь – Тамары, Томы, Томочки.
И слышался голос Тамары:Он весь был желанье и страсть…Так с легкой (или нелегкой) руки Лермонтова возник русский литературный миф о царице Тамаре. Таком полудемоническом существе, кавказской Лорелее.
В «Двенадцати стульях» она является отцу Федору на скале. «А следующей ночью он увидел царицу Тамару. Царица прилетела к нему из своего замка и кокетливо сказала: „Соседями будем“».
В этом была своя логика: чтобы на страницах потрясающе талантливого – и потрясающе безбожного – романа царица, утверждавшая и поддерживавшая православие, в виде нечистой силы «соседствовала» со свихнувшимся священником…
…Развалины этой башни, «высокой и тесной», я видел в 1983 году, еще школьником. Экскурсовод громко и с акцентом читал Лермонтова. «Двенадцать стульев» к тому времени я уже тоже прочел. А вот о царице Тамаре почти ничего не знал.
Только в одном поэт не погрешил против истины.
«Прекрасна, как ангел небесный…»Она и правда была красива. Очень красива.
Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит.Мне ж, певцу, каким деяньем послужить ей надлежит?Косы царственной – агаты, ярче лалов жар ланит.Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит.Так писал Шота Руставели в своем «Витязе».«Правильного сложения, темный цвет глаз и розовая окраска белых щек, застенчивый взгляд, манера царственно вольно метать взоры вокруг себя, приятный язык, веселая и чуждая всякой развязности, услаждающая слух речь, чуждый всякой порочности разговор».
Так писал летописец.
«Глаз нельзя было отвести от ее лица. Так хороша была благословенная Тамар…»
Такой она осталась в народных легендах.
Она родилась около 1165 года, став единственным ребенком царя Георгия Третьего и царицы Бурдухан.
При крещении ее нарекли Тамар. От библейского «Фамарь», что значит «пальма».
В 1178 году, сломив сопротивление знати, царь Георгий короновал ее на царство.
«Поведала мать своей Тамар: „Дитя мое, сон привиделся мне. Глядела я в чашу мира, видела все страны. Тебе принадлежала вся земля. Храни ее, сознавай величие долга“».
Пять лет они правили Грузией вместе, отец и дочь. Георгий – то есть «земледелец» – терпеливо взращивал свою «пальму».
А мать Тамары, Бурдухан, глядела в чашу мира.
В 1184 году умирает царь Георгий. Тамара самостоятельно правит страной, храня ее и сознавая величие долга.
«Воссела Тамар царицей на трон и стала строить по всей Грузии храмы. Была она щедрой и жаловала бедным немало». А другой летописец, чтобы воспеть Тамару, даже припомнил имена языческих богов: «Помазанница божья села на престол, до неба вознесенный, красивая, как Афродита, щедрая, как солнечный Аполлон».
По ночам она пряла и вышивала. Вырученные за свое рукоделие деньги раздавала бедным.
Пальмовые ветви склонились над Грузией.
Однажды, когда она облачалась для присутствия на торжественной службе в Гелатском монастыре, ей доложили, что какая-то женщина просит милостыню у ее дверей. Тамара как раз надевала повязку с рубинами. Она послала передать, чтобы та подождала. Когда царица вышла, нищей уже нигде не было. Стала Тамара упрекать себя, что промедлила с милостыней. Сняла с себя повязку с рубинами, из-за которой задержалась, и надела ее на венец на иконе Божией Матери.
За все время правления Тамары в Грузии не было совершено ни одной смертной казни.
Грузия в ее правление расширилась от Черного до Каспийского моря. Царица завоевывает Хорасан, Тавриз, Эрзерум.
Берет Карс, опору сельджуков в Западном Закавказье.
«Тебе принадлежала вся земля. Храни ее, сознавай величие долга…»
В 1204 году правитель Румского султаната Рукн-эд-Дин требует от Тамары, чтобы Грузия отказалась от христианства. Грузинская армия ничтожно мала в сравнении с армией султана. Царица с распущенными волосами сопровождает свое войско до городских предместий, ступая по земле босыми ногами. Благословив войско, идет в Метехский храм, где молится на коленях перед иконой Божией Матери.
– Матерь Божия! Грузия – Твой жребий. Ты – Владычица, а я – только лишь последняя раба Твоя. Сама защити удел Твой!
В битве близ Басиани, в верховьях реки Аракс, грузинское войско одерживает победу.
Руки́ Тамары ищут византийские царевичи, алеппский султан, персидский шах. Один из кавказских князей, отвергнутый Тамарой, от горя слег в постель и вскоре умер.
«Много было у нее женихов, но она отказывалась выйти замуж. Много царевичей она отвергла; решила остаться девственницей. За чистоту и святость Бог даровал ей чудо: одежда ее висела на луче солнца, падавшем в комнату из окна. Но придворные и великие князья были озабочены тем, что Тамар оставалась без мужа, а престол без наследника…»
Первый ее брак с сыном князя Андрея Боголюбского, Юрием, был недолог. Юрий, изгнанный из Новгорода еще малолетним, воспитывался у половцев. Был он, как сообщают летописцы, царем «доблестным, совершенным по телосложению и приятным для созерцания». Юрий храбро воевал, но вел распутный образ жизни. Духовенство благословляет развод.
Юрий, отправленный в Константинополь, возвращается в Грузию с войском – отвоевывать престол. Но терпит поражение.
Вторым супругом Тамары был осетинский князь Давид Сослан.
Последние годы жизни царица проводит в пещерном монастыре Вардзиа.
Монастырь этот сохранился. Келья царицы, фрески, портрет Тамары и ее отца Георгия Третьего.
Здесь она молилась.
Здесь в 1213 году мирно отошла к Богу.
– Христос Бог мой! Тебе вверяю царство сие, мне порученное Тобою, и народ сей, искупленный Честною твоею Кровию. Тебе же предаю душу мою…
Ее могилу не могут найти до сих пор.
Существуют разные предания о том, где похоронена Тамара.
Предание первое. Опасаясь, что после смерти враги попытаются осквернить ее прах, царица повелела, чтобы в ночь после ее смерти из кельи были вынесены в разные стороны несколько гробов.
Предание второе. Царица мечтала побывать на Святой Земле, но из-за войн и государственных дел не смогла осуществить этого при жизни. Прах ее был тайно перевезен в Палестину и упокоен в Крестовом монастыре, основанном грузинскими царями.
Предание третье. Тамара не умерла, а просто спит на золотом ложе. И когда в мире умножатся зло и страдание, встанет и будет утешать святой любовью людей своих.
Это предание – самое распространенное.
Быть может, именно об этом чистом голосе утешения и любви мечтал – до конца того не осознавая – один молодой, рано погибший поэт?
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,Про любовь мне сладкий голос пел…Оба стихотворения, «Тамара» и «Выхожу один я на дорогу…», были написаны в один, 1841 год – последний год его жизни.
«Тамара» тоже заканчивается песней: «Так сладко тот голос звучал…»
Может, в «Выхожу один я на дорогу…» поэт расслышал подлинный голос святой Тамары, голос любви и утешения? Кто знает…
Петр
Звали его Даир. Царевич Даир Кайдагул, правнук Чингисхана и племянник хана Берке, правителя Орды.
В 1238 году произошел разгром русских войск на реке Сити. Владимирский князь Юрий Всеволодович был убит, голову его поднесли Батыю. Обезглавленное тело князя отыскал на поле боя епископ Ростовский Кирилл, отпел и похоронил.
Русь окончательно попадает под власть Орды.
Власть эта, однако, не была сплошной чередой набегов и притеснений, как ее позже изобразят историки.
В 1253 году тот самый епископ Кирилл, предавший земле тело князя Юрия, отправляется в Орду к хану Берке – просить на храм Успения Пресвятой Богородицы.
Поездка была успешной. Святитель проповедовал перед ханом евангельское учение, рассказывал о епископе Леонтии, крестившем Ростов, об исцелениях и прочих чудесах, совершаемых в Ростове у мощей святого Леонтия.
Хан слушал епископа охотно, пожаловал ему все, о чем тот просил, и отпустил с честью.
Вскоре заболел единственный сын хана. Не обретя от ордынских лекарей никакой пользы, хан вспомнил о ростовском епископе.
Епископ Кирилл велел петь молебны о здоровье ханского сына по всем ростовским церквам, а сам, освятив воду, отправился с нею в Орду.
«Пришед в татары», епископ окропил ханского сына святой водой и исцелил его. Обрадованный хан приказал ярославским князьям отдавать ежегодную дань Орде на храм Пресвятой Богородицы.
Сам хан Берке, кстати, к тому времени был уже мусульманином.
Впрочем, единой, «государственной» веры в Орде тогда не было. Одни ханы приняли ислам, другие – христианство несторианского толка, третьи оставались язычниками.
Язычником был и юный хан Даир, состоявший в свите Берке.
Слушая поучения епископа Кирилла, Даир, как сообщает летопись, «умилися душею и прослезися, выходя на поле уединяяся и размышляя: „Како си веруют цари наши солнцу сему и месяцу, и звездам и огневи. И кто сей есть истинный Бог?“»
Юный хан Даир принял решение.
Часть своих богатств он раздал «нищим татарскым», часть передал епископу Кириллу. И упросил епископа взять его с собой в Ростов.
Только ли желание познать истинную веру двигало молодым ханом или его отъезд был вызван опалой, как полагают историки? Этого мы не знаем. Вряд ли епископ, дороживший расположением хана Берке, решился бы приютить опального царевича. Поездка Даира в Ростов произошла, скорее всего, с ведома ордынского правителя.
Прибыл юный хан в Ростов. Увидел церковь Богородицы, убранную «златом и жемчюгом и драгым камением, акы невесту украшену». Стоял, слушая клиросное пение.
Начал Даир просить Кирилла крестить его. Епископ, однако, не торопился, хотел испытать веру княжича. Да и не знал, как отнесется к этому Орда.
Ростовом в это время правил князь Борис Василькович, правитель мудрый, ухищренный в книжном знании и своенравный. С Ордою дружил, ездил туда чаще других князей.
В 1261 году, когда епископу Кириллу по немощи стало тяжко управлять епархией, он вместе с князем Александром Невским утвердит в помощники Кириллу архимандрита Игнатия.
В 1262 году епископ Кирилл отошел ко Господу. Хан Берке повелел ярославским князьям ежегодно жертвовать на украшение его гробницы.
Ростовским епископом стал Игнатий, позже, как и Кирилл, прославленный в лике святых.
Через четыре года, в 1266 году, во время похода на Тбилиси умирает хан Берке.
Князь Даир принимает крещение под именем Петра.
Епископ Игнатий отправился в Орду за дарами для своей епархии.
Петр же возрастал в вере, молясь и соблюдая посты.
Не забыл Петр и прежние свои ханские утехи: ездил иногда на соколиную охоту в леса, что стояли тогда вокруг озера Неро.
Раз, утомленный охотой, уснул.
Был вечер, солнце ушло за вершины леса и едва виднелось за стволами. Царевич лежал на низкой лесной траве, засыпанной сухой хвоей, поодаль паслась лошадь.
Темнело.
Внезапно тело спящего, земля, стволы – все осветилось. Заржала лошадь. Царевич приоткрыл глаза.
Над ним стояли двое дивных мужей, и лики их блистали, как солнце.
– Друже Петре, – сказали они, – услышана молитва твоя, и милостыня твоя взошла пред Богом.
Петр вскочил, но тотчас от страха снова пал.
Трижды поклонился светящимся людям до земли.
– Друже Петре, не бойся! – продолжали те. – Мы посланы Богом, в которого ты уверовал и крестился. Бог укрепит род твой, и племя твое, и потомков твоих до скончания мира, вознаградит тебя за милостыню, и за труды свои удостоишься вечных благ!
И, подав ему два мешца, один со златом, другой со сребром, велели идти утром на торг и выменять за часть монет три иконы. Одну – Пресвятой Богородицы с Младенцем, другую – святого Димитрия Солунского, третью – святого Николая Чудотворца. И чтобы с иконником не рядился, а отдал за иконы столько, сколько спросят.
Петр же, «собра ума», спросил:
– А что же я отвечу, господа мои, если спросят меня, откуда у меня кошели? И сами вы кто такие будете?
– Мешцы спрячь за пазуху, чтоб никто о них не ведал. А попросят у тебя за иконы девять сребряных монет, а десятую златую. Потом ступай к епископу с иконами и скажи ему так: «Петр и Павел, апостолы Христовы, послали меня к тебе, чтоб ты построил церковь над озером там, где я спал. А это знамения от них – иконы и мешцы со златом и сребром; что велишь с ними делать?» Как он прикажет, так и сделай.
И стали невидимы.
В ту же ночь явились оба святых апостола и епископу Игнатию. Повелели ему устроить церковь, где укажет татарский княжич, и освятить их именами.
Встал епископ Игнатий ото сна, протер глаза и стал размышлять о сонном своем видении. Помолясь, велел звать к себе князя Ростовского, Бориса Васильковича.
– Не знаю, что и делать, княже. Явились мне Петр и Павел, точно как на иконе, и устрашили меня. Приказали устроить церковь, а где и как, я не уразумел!
– Да, – отвечал князь, – я сам приметил, господине, что ты от ужаса не в себе.
А сам глядит в окошко и видит такую картину. Идет из собора Пресвятой Богородицы княжич ордынский Петр и несет пред собою иконы. А от тех икон сияние, как огненный столб, выше колокольни.
Тут сам князь испугался.
– Гляди, – говорит, – владыка, огонь какой-то!
Глянул епископ – и тоже столп огненный видит. А кроме князя и епископа, никто того пламени не видел.
Принес Петр иконы, поставил их перед епископом и князем и говорит, как его святые научили.
Поклонились князь и епископ святым иконам. А сами дивятся, откуда они: не было тогда во всем Ростове своих иконников. А Петр был еще юношей, не мог их написать. Да и где ему было обучиться образа писать, не в Орде же!
После утрени Игнатий отслужил молебны Пресвятой Богородице, святому Дмитрию и святому Николаю. Запрягли колесницу, вынес княжич Петр иконы и поехал к тому месту, где явились ему святые. А епископ, князь и весь город шли за колесницей с пением. Прибыв туда, отслужили молебен апостолам, поставили часовенку, из города с собой привезенную, и огородили место тыном.
Дальше произошло, однако, нечто не совсем ожиданное.
Сел князь Борис на коня и, «глумяся», сказал Петру:
– Пусть владыка Игнатий устраивает тут тебе церковь, а земли этой тебе не дам!
Может, место это ему самому приглянулось. Может, власть свою княжескую показать хотел. Может, вспомнил о мешцах, которые у Петра видел: пока те в епископскую казну не уплыли, решил в княжескую их направить.
Петр на это кротко отвечал:
– Повелением, княже, святых апостолов готов купить у тебя земли столько, сколько выделит для этого твоя милость.
– Скажи, Петре, – вопросил князь, поразмыслив, – а можешь ты за землю отдать мне, как за иконы, – девять гривен сребра, а десятую – злата, только выложи их так, чтоб всю межу покрыть?
– Приходившие ко мне апостолы наказали – как повелит епископ, так и делать.
Епископ наблюдал за этим разговором и дивился. Как Петр подошел к нему, он благословил его крестом:
– Господь нас учил, чадо мое Петре: всякому просящему у тебя дай. А за щедрость твою, по молитве святых апостолов, род твой будет благословен.
Приказал князь окружить мерной веревкой место под церковь: от озера до ворот часовни, от ворот до угла, а потом опять до озера.
Петр же говорит:
– Вели, княже, место рвом окопать, как у нас в Орде делают, чтобы потом не урезывал никто его.
Так и поступили. Горожане, что с крестным ходом пришли, принялись за дело и быстро окопали ограду рвом. А Петр давай выкладывать монеты одну к другой – от самого озера, сначала девять сребряных из одного мешца, потом десятую златую из другого.
И когда выложил он по всей меже девять гривен, то княжьи слуги, собрав их, наполнили Петровыми деньгами целый воз да еще и ту колесницу, на которой часовню с иконами везли. Кони с места эту поклажу едва сдвинули.
Князь же и епископ, видя такое множество злата и сребра, только диву давались. С великой честью посадил князь Петра на коня, проводили его в город всем народом, много дней служили молебны и восхваляли Бога и святых апостолов за чудо; и было с выложенных Петром денег многое даяние милостыни и кормление нищих.
Петр же после того чуда еще больше стал уединяться и чуждаться людей. Задумались об этом князь с епископом. Стали совет держать: «Царевич Петр ведь ханского племени, того и гляди ускачет к себе в Орду, и уйдет с ним благодать с нашего града. Возрастом Петр уже велик, да и собой пригож…»
Призвали Петра к себе:
– А что, Петре, не желаешь ли ты жениться? Мы тебе невесту подыщем, останешься жить у нас!
Проживал как раз в Ростове один татарский вельможа, а при нем дочь на выданье. Обвенчал епископ Петра с нею, а со временем и церковь над озером устроил и освятил во имя святых апостолов Петра и Павла.
И так полюбил князь Борис кроткие Петровы ответы и добрый его обычай, что всегда Петра при себе держал, на ястребиную охоту только с ним ездил и за трапезу без него не садился. Попросил владыку Игнатия побратать их в церкви. Стали звать Петра братом князя.
Раз как-то говорит князь Петру:
– Великую благодать обрел ты пред Богом и граду нашему. Подарю я тебе надел земли небольшой из своей вотчины против церкви святых апостолов, у самого озера, и грамоту тебе испишу!
– Я, княже, сроду не знаю, как землей владеть, и отцы мои не владели, вольными людьми были…
– Я, – сказал князь, – все уряжу, как у нас водится. А грамоты – чтоб не отнимали мои дети и внуки этих поместий у твоих детей и внуков.
И повелел князь, чтобы перед епископом были составлены грамоты Петру на владение землями вдоль озера.
И затихла в те годы Орда надолго и не страшила град Ростовский.
Умер епископ Игнатий.
Умер князь Борис Василькович.
Дети княжеские продолжали звать Петра дядей.
Петр дожил до старости, перед смертью принял монашеский чин. Похоронить себя велел на месте своего «спалища», где явились ему святые апостолы.
Так и сотворили. И стали со дня его смерти строить там монастырь.
Прошло время.
Внуки князя ростовского стали забывать Петра и добродетель его. Стали вести меж собой и своими боярами такие разговоры: «Что ж с того, что наши родители звали сего Петра дядей, что дед наш получил от него много монет и братался с ним в церкви. Род их татарский, не наша кость – какая ж они нам родня! Мы-то сребра от них не видали!»
Такие у них были речи, и не думали уж о чудотворении святых апостолов Петра и Павла, позабыли о любви прародителей своих.
И начали чинить обиды Петровым детям, отнимать у них луга и угодья.
Поехал сын Петра искать правды в Орду.
Сказал там, что он внук хана. Обрадовались ему ордынские дядья, надарили подарков и отправили с ним посла. Приехал ханский посол в Ростов, позвал на суд внуков ростовского князя. Показаны были им грамоты, данные Петру старым князем. Уставил по этим грамотам посол рубежи владений сыну Петра, дал ему ханскую грамоту со златой печатью и отошел обратно в Орду.
Дожил сын Петров до старости, щедро жертвуя на собор Пресвятой Богородицы и на Петров монастырь.
Умер сын Петров.
Внук Петра, Юрий, тоже много жертвовал собору, устраивал пиры епископу и клиру в поминальные дни по своим родителям и прародителям и в праздник святых апостолов Петра и Павла.
Рыбарям же Юрьевым удавались бо́льшие уловы, чем градским ловцам. Будто играя, рыбари на водах Петровых едва ввергнут сети, так множество рыб извлекают, и щук, и окуней, и лещей, а градские рыбари, как ни труждаются, а все оскудевают.
Пошли градские ловцы к своим князьям с ябедой:
– Эдак Юрьевы ловцы всю нашу рыбу изловят, и будет озеро пусто!
Призвали князья Юрия и говорят ему:
– Дед твой получил от прародителя нашего грамоты на место под монастырь, а не на озеро. Да не ловят там рыб ловцы твои, понял?
Вздохнул Юрий тяжко и поскакал в Орду. Поведал там дядьям о своих обидах. Дядья почтили родича богатыми дарами и снарядили с ним ханского посла.
Приехал ханский посол в Ростов, остановился у озера в монастыре Петра и Павла и вызвал князей на суд. Явились князья, стоят, на ханского посла со страхом поглядывают. А Юрий положил перед послом все Петровы грамоты.
Переглядел посол грамоты и спрашивает князей:
– Ваша, говорите, вода в озере?
– Наша, – отвечают хором князья.
– А есть ли под вашей водой земля, которую передал прародитель ваш Петру?