Сибирский кокон

Раздел II: Под оранжевым небом. •Часть 1. Новые хищники

Глава 33: Новые хищники

Ледяное, почти осязаемое дыхание Кокона все плотнее сгущалось над эвенкийским стойбищем, принося с собой не только физический холод, но и липкий, иррациональный страх, от которого стыла кровь в жилах. Оранжевое, ядовитое небо, даже глубокой ночью источавшее тусклый, тревожный, мертвенный свет, давило на плечи невидимым грузом, выстуживало насквозь старые чумы, коварно пробиралось под тяжелые меховые одежды. «Тени тайги» несли дозор на границе стойбища, их темные, закутанные в меха силуэты едва угадывались в призрачном, неземном сиянии, отбрасываемом светящейся, словно изнутри, корой деревьев на опушке леса.

Орлан, лучший лучник и один из самых опытных воинов стойбища, неподвижно, как каменное изваяние, замер у старой, корявой, покрытой инеем сосны. Его острые, как у ястреба, глаза, привыкшие различать малейшее движение в самой гуще ночной тайги, напряженно, не мигая, всматривались в предрассветную, угольную темноту. Рядом, припав к земле и почти слившись с ней, притаился Следопыт, его уши, чуткие, как у рыси, жадно ловили каждый шорох, каждый вздох замерзшего леса. Сегодня тайга молчала неестественно, пугающе. Даже беспокойные ночные птицы, обычно неумолчно перекликавшиеся в непроглядной глубине чащи, сегодня притихли, словно затаив дыхание перед чем-то неизмеримо ужасным.

– Слишком тихо, Орлан, – прошептал Следопыт, его голос был едва слышен в этой звенящей тишине, а дыхание мгновенно превращалось в облачко пара. – Духи леса замерли от страха. Беда близко.

Орлан лишь едва заметно кивнул, его рука непроизвольно, но крепко сжала гладкое, отполированное дерево его боевого лука. Аня, стоявшая неподалеку на невысоком холме и всматривавшаяся в сторону Зоны 12-К, откуда, казалось, исходила самая сильная волна ледяной тревоги, почувствовала, как ее родовой амулет на груди становится все теплее, а синие кристаллы в нем начинают вибрировать с нарастающей частотой.

– Они идут, – тихо сказала она, скорее себе, чем стоящей рядом Искре. – Они почувствовали нас. Нашу силу, наши обереги, сияние синих камней. Или… они пришли уничтожить то, что может им помешать, то, что не подчиняется их воле.

Внезапно эту гнетущую, почти осязаемую тишину разорвал вой. Протяжный, леденящий душу, почти невыносимый, он был совершенно не похож на обычный, привычный волчий зов. В нем отчетливо слышался какой-то чуждый, металлический скрежет, высокий, почти визгливый, режущий слух подтон, и какая-то глубокая, невыразимая, неестественная боль, словно несчастные звери выли не от голода или первобытной ярости, а от мучительной, чудовищной трансформации, происходящей в их телах, ломающей их изнутри. Собаки на стойбище, до этого лишь беспокойно, жалобно поскуливавшие и прятавшиеся в чумах, разом зашлись яростным, захлебывающимся, испуганным лаем, отчаянно рвались с привязей, пытаясь убежать или спрятаться.

Аня резко выскользнула из своего чума, на ходу накидывая на плечи тяжелую волчью шкуру. Ее сердце тревожно, болезненно сжалось. Теперь она была уверена – это не случайное нападение диких, обезумевших зверей. Это была целенаправленная атака, ответ на ту слабую, но чистую энергию, которую они пытались пробудить с помощью кристаллов повстанцев и древних шаманских ритуалов. Ее родовой амулет – коготь медведя, дополненный после ритуала с бабушкой несколькими яркими синими кристаллами, – едва заметно, но настойчиво потеплел у нее на груди, и она почувствовала, как ее сознание на мгновение обостряется до предела, позволяя смутно, как рябь на воде, предвидеть движения врагов на какие-то неуловимые доли секунды раньше. Она быстро посмотрела на бабушкин чум – оттуда не доносилось ни единого звука, но Аня знала, что старая шаманка тоже не спит, напряженно прислушиваясь к искаженному, полному боли голосу больной, умирающей тайги.

Вой повторился, теперь гораздо ближе, и к нему немедленно присоединились другие, такие же жуткие, неземные голоса. Из темноты леса, там, где тени подступали особенно густо и непроглядно, одна за другой, словно призраки из ночного кошмара, стали выныривать темные, приземистые фигуры. Сначала, в полумраке, показалось – обычные, крупные лесные волки, но что-то в их ломаных, неестественных движениях, в их странных, искаженных силуэтах было пугающе неправильным. А потом они вышли на узкую полосу тусклого, призрачного света, отбрасываемого теми самыми аномальными кристаллами, что вросли в землю на границе леса.

Глаза хищников горели ровным, немигающим светом гниющей серы, в котором не было и следа жизни или разума. Из их оскаленных, полных слюны пастей торчали неестественно длинные, зазубренные, как пила, клыки, отливающие тусклым, иссиня-черным, мертвенным металлическим блеском. У некоторых из них под облезлой шерстью, прорывая кожу, бугрились острые наросты из тусклого, заиндевевшего кварца, словно хребет животного прорастал изнутри мертвым камнем, искажая его силуэт до неузнаваемости.

Первая пара этих жутких тварей, двигаясь с пугающей, нечеловеческой скоростью и какой-то дьявольской, мертвенной слаженностью, молниеносно бросилась на ближайший дозорный пост, где, дрожа от холода и страха, стоял совсем еще молодой Вихрь, самый юный и еще не обстрелянный из воинов «Теней». Он успел лишь инстинктивно вскинуть свое короткое, легкое копье, как один из мутантов сбил его с ног тяжелым ударом своего костлявого плеча. Кристальные, острые, как бритва, клыки с лязгом щелкнули у самого его горла. Вихрь отчаянно вскрикнул от острой, жгучей боли, когда острый, как кинжал, костяной шип, торчавший из лапы твари, глубоко полоснул его по плечу, разрывая мех и кожу.

– Тревога! Нападение! – закричал Орлан во все горло, одновременно выпуская свою первую, нацеленную стрелу.

Заря, обычно тихая и незаметная травница, сегодня сражалась с отчаянием львицы, защищающей своих детенышей. В ее руках был не только нож, но и тяжелая, просмоленная дубинка, которой она с удивительной для ее хрупкого сложения силой отбивалась от наскакивающих тварей. Гром, глухонемой богатырь, двигался в самой гуще схватки, его огромные кулаки обрушивались на кристаллические морды мутантов с такой силой, что раздавался треск ломающихся костей и кристаллов. Он не издавал ни звука, но его ярость была почти осязаемой. Даже юный Вихрь, едва оправившись от первого шока и ранения, нашел в себе силы схватить брошенное кем-то копье и присоединиться к обороняющимся, прикрывая спину более опытным воинам.

Аня, выхватив из ножен на поясе свой длинный, верный охотничий нож, уже неслась на помощь, ее сердце стучало, как загнанный в ловушку зверь.

Стойбище в одно мгновение ока превратилось в растревоженный, гудящий пчелиный улей. «Тени тайги» выскакивали из своих холодных чумов, вооруженные кто чем успел схватить – луками, копьями, тяжелыми охотничьими топорами, длинными ножами. Мужчины, немногочисленные, но отчаянно храбрые, быстро занимали заранее подготовленные оборонительные позиции у импровизированных баррикад из перевернутых нарт, саней и сваленных стволов деревьев, женщины и дети с плачем укрывались в самом большом, общем чуме в центре стойбища, который считался наиболее защищенным.

Мутировавшие волки атаковали уже целой, хорошо организованной стаей – их было не меньше дюжины, а может, и больше, они все прибывали из темной глубины леса. Они двигались не как обычные, дикие звери, а с какой-то чудовищной, почти разумной, тактической координацией, умело обходя расставленные ловушки, атакуя одновременно с нескольких сторон, пытаясь прорвать слабую оборону стойбища.

Разгорелся короткий, но яростный бой. Привычные методы охоты оказались бессильны: каленые стрелы Орлана отскакивали от кристаллических наростов, а тяжелое копье Тускара, способное остановить медведя, ломалось о неестественно твердые кости тварей. Мутанты действовали со сверхъестественной слаженностью, тесня защитников и прорывая их оборону.

Внезапно Аня вспомнила о своей последней находке в подвале старой школы – о том самом большом, идеально гладком синем кристалле, который теперь она всегда носила с собой в маленьком кожаном мешочке на поясе. Инстинктивно, повинуясь какому-то внутреннему чутью, она выхватила его. Кристалл был теплым, почти горячим на ощупь, и словно пульсировал в ее ладони. "Назад, тварь!" – крикнула она ближайшему мутанту, который уже готовился к прыжку, выставив перед собой руку с зажатым в ней ярко синим камнем. Волк, уже припавший к земле, на мгновение замер. Его горящие ядовито-желтым огнем глаза сфокусировались на светящемся кристалле. Раздался тихий, но отчетливый, сухой треск, синеватые, искаженные кристаллические наросты на его облезлой шкуре подернулись какой-то сероватой, пепельной дымкой, а сам зверь издал не яростное рычание, а какой-то растерянный, жалобный, скулящий звук и испуганно отшатнулся назад. Искра, юная шаманка, ученица бабушки Ани, увидев это, тут же достала свой личный оберег с несколькими вплетенными в него мелкими синими осколками, и вместе, сосредоточив всю свою волю, они создали перед собой слабое, едва видимое, но ощутимое энергетическое поле, от которого другие атакующие мутанты тоже инстинктивно, с каким-то первобытным страхом, пятились назад.

Отчаяние уже начало закрадываться в сердца немногих оставшихся защитников стойбища. Казалось, этим адским тварям нет числа, и их слепая ярость неиссякаема. Внезапно, видя, как огромный волк-мутант валит с ног одного из старых охотников и готовится вцепиться ему в горло, Санька, брат Ани, действовал инстинктивно. Он схватил из ближайшего костра длинную, горящую на конце головню и, подскочив к твари сбоку, с силой ткнул ею в покрытый кристаллами бок. Сухая, свалявшаяся шерсть на нем мгновенно вспыхнула ярким пламенем, но вместо ожидаемого звериного визга боли раздался странный, громкий, шипящий звук, похожий на лопающуюся на огне смолу, а синеватые, искаженные кристаллы на его шкуре на мгновение вспыхнули еще ярче, а затем с сухим треском покрылись сетью мелких трещин, и волк, спотыкаясь и кашляя черным дымом, отскочил назад, яростно тряся головой, словно пытаясь избавиться от чего-то невидимого, что жгло его изнутри. Его желтые, налитые кровью глаза на короткий миг утратили свою нечеловеческую, механическую ярость, в них мелькнул животный страх перед огнем.

– Огонь! – закричала Аня, мгновенно увидев это и поняв. – Они боятся огня! Или… огонь как-то нарушает их… их связь с хозяевами!

Слово «огонь» стало для них спасением. «Тени тайги», хватая факелы, которые они успели зажечь, горящие поленья из костров, все, что могло гореть и отпугивать, перешли в отчаянную, яростную контратаку. Мутировавшие волки, столкнувшись с ревущим, наступающим со всех сторон пламенем, не выдержали. Их сверхъестественная, почти разумная слаженность мгновенно нарушилась, они начали в панике пятиться, а затем, поджав обожженные хвосты и жалобно, почти по-щенячьи скуля от боли и ожогов, бросились обратно в спасительную, холодную тьму ночной тайги.

Бой был окончен. На затоптанной, окровавленной земле, среди дымящихся, разбросанных головешек и темных пятен запекшейся крови, остались лежать три или четыре уродливые туши убитых мутантов. Стойбище с трудом подсчитывало понесенный урон: пятеро раненых, двое из них тяжело, включая молодого Вихря. Несколько старых чумов были порваны в клочья, скудные припасы еды и дров разбросаны и затоптаны.

Аня, тяжело дыша и чувствуя, как дрожат от перенапряжения ноги, подошла к одному из убитых волков. Рядом, опираясь на свое сломанное копье, стоял Тускар, его суровое, обветренное лицо было мрачным, как грозовая туча. Аня кончиком своего окровавленного ножа осторожно приподняла клочья опаленной, вонючей шерсти на пробитом боку мертвой твари. Под ней, прорастая прямо сквозь мышцы и кости, отчетливо виднелись искаженные, потемневшие, почти черные синеватые кристаллические структуры, похожие на раковую опухоль.

Бабушка Ани, опираясь на свою тяжелую палку, медленно, с трудом подошла к ним. Она долго, не мигая, смотрела на изуродованное, неестественное тело, затем подняла свои выцветшие, полные мудрости и печали глаза на внучку.

– Это не просто дикие звери, дитя мое, – прохрипела она, ее голос был слаб, но тверд. – Это эхо того проклятого "огненного змея", что упал с небес, исказило их души, превратило их в слепые, безмозглые орудия боли и разрушения. Их синие камни, что проросли в их телах, – это не защита и не сила, как у древних "звездных странников", а страшная, заразная болезнь, которая пожирает их изнутри и делает безумно агрессивными. Наша тайга больна. Смертельно больна. И пока мы не найдем способ исцелить ее или хотя бы надежно защититься от этой чужеродной хвори, здесь, на нашей земле, оставаться смертельно опасно.

Аня с силой сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Горькие, но справедливые слова бабушки были чистой правдой. Война за их землю, за их жизнь вступала в новую, еще более страшную, непредсказуемую фазу.

Вечером, когда всем раненым была оказана первая, примитивная помощь, а дозорные, усиленные оставшимися воинами, удвоили свою бдительность, старейшины рода «Теней тайги» собрались в самом большом, общем чуме на экстренный совет. Воздух внутри был тяжелым от запаха дыма, сушеных целебных трав, пота и невысказанного, глухого страха.

– Наша тайга больше не наш дом, не наша защита, – глухо, с надрывом произнес старый, мудрый охотник Орлан, его обычно непроницаемое, стоическое лицо было искажено скорбью и отчаянием. – Она сама стала ловушкой, смертельной западней. Ее добрые духи либо молчат, либо кричат от невыносимой боли, не в силах нам помочь. Эти твари… они обязательно вернутся. И в следующий раз их будет гораздо больше. И они будут еще сильнее.

– Наши старые чумы – это не защита от их проклятых кристаллических когтей и зубов, – с горечью поддержал его Тускар, перевязывая свою глубоко раненую, кровоточащую руку. – Мы потеряли сегодня хороших, смелых воинов. В следующий раз мы можем потерять всех. До единого.

Бабушка Ани, сидевшая в самом центре этого скорбного круга, медленно, тяжело кивнула, соглашаясь с их словами.

– Душа нашей тайги смертельно больна. Наша земля осквернена этой искаженной, чужой силой упавших с небес звезд. Пока синий, чистый огонь наших древних знаний не наберет достаточную силу, чтобы очистить ее от этой скверны, мы все здесь уязвимы, как слепые, беспомощные птенцы в разоренном, сожженном гнезде.

Аня молча слушала их полные отчаяния и боли речи, и в ее юном сердце росла тяжелая, холодная, как лед Колымажки, но несокрушимая решимость.

– Вы правы, старейшины, – сказала она, и ее голос, несмотря на пережитый ужас и смертельную усталость, прозвучал на удивление твердо и уверенно. – Мы не можем больше оставаться здесь, в нашем стойбище. Оно стало слишком опасным для нас. Нам нужно более крепкое, более надежное укрытие. Стены из камня, а не из тонких оленьих шкур. И нам отчаянно нужны знания – как использовать то бесценное наследие "синих духов", которое они оставили нам, чтобы противостоять этой новой, искаженной, смертоносной силе.

После долгих, мучительных споров и тяжелых, полных сомнений раздумий, «Тени тайги» приняли горькое, но единственно возможное и необходимое в этих страшных обстоятельствах решение. С первыми, бледными лучами оранжевого, чужого рассвета они соберут самое необходимое – оружие, остатки еды, теплые вещи – и навсегда покинут свое родное стойбище, ставшее для них слишком опасным. Их нелегкий, полный неизвестности путь лежал в холодные, каменные джунгли проклятого Колымажска.

Глава 34: Царство Серого

В то время как Иван и Аня пытались наладить хрупкий союз, в руинах замерзшего речного порта, под скрежет ржавого металла на ледяном ветру, рождалась третья, темная сила. Это место, пропахшее тиной, соляркой и гниением, стало царством Серого.

Он стоял на краю развороченного причала, вглядываясь в матовую гладь скованной льдом реки. Его тело деформировалось, исказилось. Рука, коснувшаяся черного кристалла Империи, теперь представляла собой чудовищное оружие: пальцы срослись в обсидиановые когти, а по предплечью, словно ядовитый плющ, вились черные кристаллические вены, тускло пульсирующие в такт гулу Кокона. Шрам на его лице стал глубже, темнее, а глаза постоянно горели недобрым, багровым огнем. Он стал сильнее, быстрее. Холод он почти не чувствовал.

К нему, ежась и оглядываясь, подошли двое – бывший докер, сломленный пьянством, и молодой отморозок, сбежавший от «Волков» после бунта. Они принесли ему скудную дань – несколько банок консервов.

– Вот, Серый… как договаривались, – просипел докер, не смея поднять глаз.

Серый даже не взглянул на еду. Он молча схватил рукой-когтем массивную стальную балку, торчащую из бетона, и с нечеловеческой силой, под скрежет ржавчины, вырвал ее из основания. Затем он швырнул ее к ногам пришедших.

– Мне не нужна ваша еда, – его голос стал ниже, грубее, с металлическими нотками. – Мне нужна ваша верность. Докажите ее. Поднимите.

Двое мужчин в ужасе переглянулись. Балка весила не меньше двухсот килограммов. Их жалкие попытки сдвинуть ее с места вызвали у Серого лишь кривую, презрительную усмешку. Он подошел, легко поднял балку одной рукой и зашвырнул ее в ледяную воду, подняв тучу осколков льда.

– Слабаки, – прорычал он. – Этот город был полон слабаков. Иван – слабак, потому что пытается всех спасти. Эта шаманка – слабачка, потому что верит в духов. Даже те, кто пришел с неба… они просто машины. Бездушные и глупые. Но они дали мне силу. И теперь это мой Кокон. Мое царство. И здесь будут мои законы.

Он смотрел на далекие, тусклые огни лесопилки. Он не был больше ничьим «правым глазом». Он сам стал оком бури, богом этого маленького, замерзшего ада. И он ждал своего часа, чтобы пожрать и волков, и теней, и тех, кто подарил ему эту чудовищную мощь.

Глава 35: Город страха

Оранжевое небо давило на Колымажск, превращая город в герметичный аквариум, наполненный ледяным отчаянием. Но физический холод был ничто по сравнению с холодом, который поселился в умах. Низкочастотный гул Кокона, ставший вечным саундтреком их апокалипсиса, больше не был просто фоном. Он проникал в кости, в череп, расшатывая рассудок и обнажая самые темные уголки души.

Паранойя стала воздухом, которым дышали все. Она просачивалась сквозь щели заколоченных окон, замерзала инеем на стенах и отражалась в голодных, затравленных глазах. Страх искал виновных, и старая вражда, наспех похороненная перед лицом общей угрозы, начала прорастать, как ядовитая плесень.

Эпицентром этого тихого безумия стал стихийный рынок у разграбленного Дома Культуры. Здесь, среди немногочисленных торговцев, пытавшихся выменять последнюю банку тушенки на горсть патронов, и разразилась первая буря. Маленькая девочка, до этого молча цеплявшаяся за полу матери, вдруг пронзительно закричала, указывая пальцем на хмурого мужика в рваной телогрейке:

– Он плохой! Он хочет забрать у мамы хлеб и обмануть!

Мужчина, который в этот самый момент действительно прикидывал, как провернуть невыгодный для женщины обмен, застыл, а потом побагровел от ярости. Но страшнее было другое: несколько человек в толпе вдруг отчетливо, словно наяву, почувствовали ту же самую корыстную, подлую мысль в своих собственных головах. Чужая жадность на мгновение стала их собственной. Это вызвало волну иррационального гнева. Поднялся крик, завязалась потасовка, и хрупкое подобие порядка рассыпалось в прах. Люди больше не доверяли друг другу; они не доверяли даже собственным мыслям.

К этому ментальному яду добавился новый, еще более осязаемый ужас – «кремниевая лихорадка». Слухи о «каменной болезни», превращающей людей в живые статуи, расползались по городу быстрее чумы. Любая царапина, любое покраснение на коже вызывали панику. Заболевших начали сторониться, как прокаженных, выгоняя из общих укрытий.

В больнице «Рассвет» Людмила Петровна вела свою войну. Она смотрела в старенький микроскоп на образец ткани, взятый у Бородача. Картина была кошмарной: живые, здоровые клетки стремительно прорастали мириадами темных, игольчатых кристаллов. Это была не болезнь, а целенаправленная, агрессивная перестройка материи на клеточном уровне. В отчаянии она решилась на безумный эксперимент. Поместив рядом с зараженным образцом крошечный осколок синего кристалла повстанцев, принесенный Аней, она с замиранием сердца увидела невероятное: агрессивный рост темных игл заметно замедлился. Чистый синий свет словно создавал барьер, «гася» зловещее мерцание заразы. Это была не панацея, но зацепка. Первая за все это время.

Вечером в ее холодном кабинете собрался импровизированный совет. Иван, Аня и Дмитрий «Химик» пытались сложить воедино разрозненные куски головоломки.

– Почему рыбак Степан превратился в монстра почти мгновенно, а наши ребята держатся? – спросил Иван, его голос был хриплым от усталости.

– Я думаю, дело в концентрации, – устало ответила Людмила Петровна. – Степана уколола игла мутировавшей рыбы. Это был, по сути, концентрированный инъектор, прямое попадание активных микроскопических частиц в кровь. А раны от когтей мутантов – это как медленное отравление. «Доза» меньше, поэтому процесс идет медленнее, но, боюсь, не менее неотвратимо.

Аня молча достала из мешочка темный, почти черный осколок, найденный на месте падения.

– Он злой, – тихо сказала она. – От него исходит холод и смерть.

Дмитрий осторожно взял осколок пинцетом.

– Если это силовой элемент их технологий, – предположил он, – то прямой контакт с ним вызывает каскадную реакцию, почти мгновенную трансформацию. А раны от мутантов – это вторичное заражение, «осколки» этой силы.

Они замолчали, подавленные страшным открытием. Теперь стало ясно: у их врага было разное оружие. Одно било быстро и наверняка, превращая человека в биоробота. Другое действовало медленно, как яд, заражая не только тело, но и общество, отравляя его страхом и недоверием, заставляя людей самих уничтожать друг друга.

Враг был не только снаружи, в ледяной тайге. Он поселился в их крови и мыслях, и эта внутренняя война была куда страшнее любой битвы с монстрами. Выходя из больницы, Иван и Аня впервые за долгое время не пошли рядом. Каждый из них смотрел на своих людей, чьи лица в оранжевых сумерках были искажены подозрением, и понимал: их хрупкий союз трещал по швам.

Глава 36: Лаборатория под СТО