Кости и клыки

– Корм – лучший повар клана, – сказал Гром, не глядя ей в глаза. Его голос был лишён отцовской теплоты, в нём звучал лишь страх. – Ты выйдешь за него. Это укрепит корни Бобров. Грох… он требует этого.

– Я не стану женой того, кто видит в реке только суп! – ответила она. Позже, у костра, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Это был Корм. Он подошёл, присел рядом и, прежде чем она успела отстраниться, взял в свою мясистую ладонь её косу, украшенную ракушками.

– Коса Хранительницы, – сказал он, бесцеремонно перебирая её волосы, его взгляд был оценивающим, а не восхищенным. – Крепкая. Такие руки должны уметь не только плести, но и хорошо готовить. Сильная жена – полный очаг. Грох это понимает.

Его властный, собственнический взгляд и липкое прикосновение вызвали у неё приступ тошноты. Под этим взглядом Кара поняла: для Корма их брак был не союзом, а сделкой. Он – ещё одна стена её тюрьмы.

Ночью она долго не могла уснуть, ворочаясь на жёсткой шкуре. Стены пещеры давили, казалось, они сжимаются, чтобы раздавить её. Когда сон наконец сморил её, он оказался хуже бодрствования.

Ей приснилось, что она стоит на краю бездонной пропасти, а из трещин в земле выползают тени в плащах из пепла. Их копья светились, как раскалённые угли. Она хотела бежать, но её ноги словно вросли в землю. Одна из теней протянула к ней руку, и светящееся копьё в её длани коснулось запястья Кары. Боль была не призрачной, а реальной, обжигающе-холодной, пронзившей её до самого сердца.

Она вскрикнула и проснулась, хватаясь за запястье – кожа на нём горела огнём, хотя в пещере было холодно. Она сжала его, и под пальцами проступили рваные, мокрые царапины, которых не было вечером. При свете догорающих углей её взгляд, отравленный ужасом кошмара, видел в них лишь одно – зловещую, незавершённую спираль.

– Что с тобой? – прошептала Ильва, с которой они делили шкуру.

– Ничего… просто… кошмар, – выдохнула Кара, но сама не верила своим словам. Она потёрла запястье. Обжигающая боль от прикосновения призрачного копья медленно отступала, оставляя лишь ледяной след в памяти.

– Тень чует рану, дитя, – прошептала Лара, бесшумно возникнув в темноте. – Но кто кого позвал?

Ужас, что принесла Лара, был иным, нежели страх перед Грохом. Это было дыхание бездны, что пришло за ней лично. Кара поняла: бежать приходилось не только от Гроха. Бежать приходилось от самой этой земли.

Позже, той же ночью, когда Кара, не в силах уснуть от боли и дурных предчувствий, вышла к реке, она увидела его. На дальнем валуне сидел сутулый силуэт зверя-изгоя, его силуэт чётко вырисовывался на фоне луны. Он не подошёл, не издал ни звука. Он просто был там, молчаливый страж её одиночества. И в этот момент она почувствовала, что её отчаяние видят не только равнодушные звёзды.

Глава 9: Дыхание хаоса

Рассвет принёс новые знаки. Охотники привели Гроха к излучине реки. Он увидел их. Широкие отпечатки с длинными когтями. А рядом, на валуне, чернели перевёрнутые спирали, будто выжженные изнутри.

– Это… не человек, – прошептал молодой воин Тув.

– И не зверь, – добавил старик Бран.

Грох молчал. Он подошёл к камню. Остаточное тепло обожгло пальцы, напомнив о другом, более сильном жаре – жаре обугленного наконечника, что лежал в его тайнике. Тот же жар, которого не даёт обычный костёр. Оружие, что он не понимал. Знаки, которых он не мог прочесть. Непонимание было для вождя хуже смерти. Оно сеяло страх, а страх – это слабость, которую враги учуют, как кровь. Значит, выход был один – объявить это ничтожным.

– Гиены, – бросил Грох. Воины переглянулись. Следы были шире ладони и отчётливо пятипалые, но никто не посмел возразить. – Засыпьте. Камень в воду. Хватит пугать детей.

Он отвернулся, не давая никому увидеть сомнение в своих глазах. Но когда они вернулись в лагерь, он отозвал в сторону Брана, своего самого верного воина.

– Удвой дозоры на западном перевале, – тихо приказал он. – Найди мне двоих самых быстрых и молчаливых. Пусть идут по следу. Я хочу знать, куда он ведёт. И кто его оставил. Но племя знать об этом не должно.

Ночью он один пришёл к берегу. В руке он сжимал клык волка – всё, что осталось от отца. Он вспомнил его слова, сказанные после первой охоты: «Страх – это червь. Дашь ему волю – он сожрёт тебя изнутри». Это был не акт веры, а вызов. Он не верил в духов, но верил в силу предков. Он опустил клык в тёмную воду Дона, омывая его, словно прося у тени отца совета или знака.

Ветер внезапно стих, и в наступившей звенящей тишине его собственное сердце застучало с силой, чуждой и угрожающей. А с реки донёсся глухой стон – камень сдвинулся на дне. Он отпрянул, выхватив нож.

Он стоял один под огромным, равнодушным небом, и его рука, сжимавшая нож, не дрожала, но холод, не имевший отношения к ночному воздуху, поднимался по спине. Власть, которую он так ценил, строилась на силе и уверенности. И он лучше поведёт всё племя к пропасти, чем покажет им свой страх.