Импровизированный тест. Он положил уголёк на раскрытую ладонь и медленно подошёл к «фонящей» стене. Зерно завибрировало, как пойманное насекомое. И на долю секунды тускло вспыхнуло изнутри, словно в его ядре произошёл микроскопический ядерный распад.

Дыхание застряло в горле. Это не было воображением. Артефакт из его прошлого вошёл в резонанс с адской машиной из его настоящего.

Он вспомнил о крупинке чёрного песка, случайно затерявшейся в кармане комбинезона после того самого планового осмотра. Пылинка из праха сгоревших миров. Он высыпал её на стол. Дрожащей рукой поднёс ладонь с зерном.

Контакт.

В тот момент, когда их поля соприкоснулись, зерно взорвалось светом. Не жёлтым, не красным. Белым. Цвета экрана смерти Windows.

Жгучая боль пронзила ладонь. Он вскрикнул, отдёргивая руку. На коже остался красный ожог, идеальный отпечаток зерна.

А вместе с болью пришёл пакет данных. Видение.

Loading image: hell.jpeg

Он стоит на краю котла, наполненного кипящим чёрным песком. И песок втягивает в себя всё. Свет. Время. Его. Над котлом – лицо Лиды, искажённое помехами, шепчущее его имя.

Видение схлопнулось. Он смотрел на свою обожжённую ладонь, на маленькое чёрное зёрнышко. Оно не было сувениром. Оно было аппаратным ключом. Катализатором.

Обугленное зерно кармы, принесённое с берегов Онона, оказалось совместимым с драйверами «Анатолии».

Он снова взял его. Теперь оно было холодным. Мёртвым. Словно разрядилось после всплеска.

Он засунул его обратно в мешочек. Два артефакта. Камень с дырой – его первая системная ошибка. Обугленное зерно – ключ к финальной отладке. Он не знал, благословение это или вирус-загрузчик.

Но он знал, что этот крошечный кусок угля теперь – часть его интерфейса. Ещё один инструмент для вскрытия трупа реальности.

Глава 12. Голос из Разлома

Сна не было. Был только белый шум в голове и трещина-спираль, выжженная на сетчатке. Она стала центром его вселенной. Наваждением. Он был уверен – это не просто дефект. Это был порт. Открытое соединение. И он должен был подключиться.

Обугленное зерно Доржо, аппаратный ключ из прошлого, было единственным интерфейсом, который мог сработать. Риск был равен вероятности полного стирания личности. Но отчаяние – отличный мотиватор для нарушения протоколов безопасности.

План созрел в лихорадочном бреду бессонницы. Он изучил схемы. Запомнил графики обхода патрулей. Его дар, эволюционировавший до детектора лжи, теперь работал и как сканер чужого внимания. Он «чувствовал» взгляд камер как холодные пятна на коже, а маршруты охранников – как тёплые, предсказуемые потоки в общем гуле станции. Он выбрал ночь, когда плановая проверка систем отвлекла на себя большую часть системных ресурсов.

Проникновение было чистым адреналином. Протокол stealth.exe. Каждый скрип ботинка, каждый шорох – потенциальный FATAL ERROR. Он двигался по техническим коридорам, как вирус, ищущий уязвимость. Сердце колотилось в груди, отбивая ритм системного алерта.

Наконец, он был там. У раны мира. Трещина-спираль едва виднелась в тусклом свете, но он чувствовал её, как ампутант чувствует фантомную боль. Она дышала холодом.

Он достал кисет. Обугленное зерно легло на ладонь. Он глубоко вздохнул, запуская процесс, и поднёс артефакт к трещине.

Контакт.

Зерно вспыхнуло. Не светом. Анти-светом. Пульсирующей тёмно-красной точкой, которая, казалось, всасывала в себя тусклое освещение коридора. Мощнейший толчок энергии ударил из трещины, мир качнулся, звук исчез, сменившись высокочастотным воем перегруженного модема.

Боль, словно по его нервам пустили ток, заставляя каждую клетку кричать о системной ошибке. Его дар взорвался. Он заглянул внутрь.

И тогда его накрыло. Не видение. Прямое подключение к каналу.

Поток данных, лишённый образов. Чистая информация, которую его мозг отчаянно пытался отрендерить в хоть что-то понятное.

…искажение_Лида…_чёрный_песок…

…капсула_времени_Максим…_целостность_нарушена…

…архив_сын_хрупкий…

…обнуление_Доржо…_выбор_неизбежен…

Тень «Северного Моста» нависала над всем, как гигантская, заархивированная угроза.

А потом из хаоса выделился голос. Не звук. Прямое внедрение кода в его сознание. Безличный. Древний. Как гул самой пустоты.

…СОСУД.РАСКОЛОТ…

…ИНТЕРФЕЙС.БОЛЬ…

…КЛЮЧ.СЫН.АРХИВ.ХРУПКИЙ…

…ВОЗМОЖНОСТЬ.ПЕРЕЗАПИСЬ…

…ПРЕДЛОЖЕНИЕ.СТАТЬ.КАНАЛОМ…

…ДОСТУП.ПОЛНЫЙ.ЦЕНА.ОБНУЛЕНИЕ…

Это была не сделка. Это было предложение обновить драйвера. Установить патч, который стёр бы его личность, превратив в идеальный шлюз для этой… твари из-за стены. Энтропия предлагала ему иллюзию контроля через полное и окончательное обнуление.

Соединение оборвалось. Боль в висках вернула его в реальность. Он стоял, шатаясь. Из носа текла кровь, пачкая рубашку. Зерно в руке было горячим. Обжигающим.

Паника. ABORT_MISSION. Он бросился прочь, спотыкаясь, едва не теряя сознание.

Добравшись до своей комнаты, он рухнул на койку. Голос всё ещё звучал в голове, как зацикленный аудиофайл. Это была ловушка. Дьявольская. Изощрённая. Теперь его использовали не только люди. Им заинтересовалась сама операционная система ада.

И она только что предложила ему права администратора.

Ценой его души.

Глава 13. Отголоски Бездны

Он очнулся не сразу. Сознание возвращалось рывками, как повреждённый файл, загружаемый по нестабильному соединению.

Первое, что зарегистрировала система, – боль.

Тотальная. Всепроникающая. Не острая, а густая, как машинное масло, залитое в каждый сустав, в каждую клетку. Его тело было не просто телом. Оно стало подробным отчётом о системном сбое. Боль в черепе была не симптомом. Это была акустическая пытка – высокочастотный вой модема, пытающегося подключиться к аду, звучал прямо за его глазными яблоками.

Он посмотрел в закреплённую на стене полированную стальную пластину, служившую зеркалом. Оттуда на него пялился сбойный рендер человека. Кожа цвета старого пергамента. Глаза – два выгоревших пикселя в тёмных впадинах. Он выглядел как баг. И чувствовал себя так же.

Но физиология была лишь интерфейсом. Настоящий ужас разворачивался в коде. Голос из Разлома затих, но его эхо осталось, как вирус в оперативной памяти. Обрывки его обещаний – …переписать_архив…, …стать_каналом… – вспыхивали в сознании, как навязчивые уведомления системного уровня, которые нельзя игнорировать или завершить.

И его дар… он сломался. Или обновился до несовместимой с жизнью версии. Контакт с Разломом снёс все файрволлы. Теперь он не просто видел будущее. Он видел изнанку. Он не читал мысли, нет. Он считывал повреждения в чужом коде. Скрытая тревога техника виделась ему как уродливая гримаса цифровых помех на его лице. Затаённая ложь охранника ощущалась как резкое падение температуры в комнате. Мир стал непрерывным потоком баг-репортов, и это было невыносимо.

Паранойя перестала быть расстройством. Она стала единственно логичной операционной системой. Ему казалось, что за ним следят. Не камеры. Не «кураторы». Сама станция. Бездна, в которую он заглянул, теперь заглядывала в него в ответ.

Он вспомнил записи Черниговского. «Разумная энтропия». Тогда это казалось бредом гения. Теперь – техническим описанием того, с чем он установил контакт.

Нельзя было отсиживаться. Отсутствие – тоже информация, и система бы её зафиксировала. Собрав остатки воли, он пошёл в столовую. Путь был пыткой. Гул голосов, запах дешёвой еды и дезинфектора – звуковой ландшафт ада. Лица людей – искажённые, гротескные маски их страхов и пороков, которые его новый дар вытаскивал на поверхность.

Елена подошла к его столику.

– Ты выглядишь неважно, – сказала она.

Его дар взвыл. Впервые это было не предчувствие, а прямое считывание. На долю секунды её лицо пошло рябью, как экран с плохим сигналом. Под привычной маской он увидел не эмоции, а работающий скрипт: строки кода, определяющие траекторию её взгляда, переменные страха и амбиций, зашитые в тембр голоса. Он не слышал её слов. Он слышал её код. Амбиции. Расчёт. Её беспокойство было идеально написанной подпрограммой, скрывающей основной процесс. Он почувствовал исходящую от неё волну холодной, целеустремлённой воли такой силы, что ему стало трудно дышать.

– Тебе нужно быть в форме, – продолжила она. – Крутов готовит новый этап.

Он кивнул, бормоча что-то, и сбежал. Проходя мимо другого столика, он поймал на себе взгляд инженера из другой смены – тот быстро отвёл глаза, словно увидел что-то неприличное, пугающее. Артём понял: его маска «нормальности» не просто треснула – она рассыпалась в пыль. Его сбой стал видимым.

Вернувшись, он рухнул на койку. Он был разбит. В отчаянии достал мешочек Доржо. Обугленное зерно на обожжённой ладони было горячим, вибрировало в унисон с гулом станции. Оно изменилось. «Зарядилось». Стало опаснее. Камень с дырой, наоборот, был холодным, как осколок единственной нетронутой реальности.

Он судорожно пытался ухватиться за спасительные практики Доржо, но они ускользали, как вода сквозь пальцы. «Наблюдай боль, не будь ею». Но как наблюдать за огнём, когда ты сам – уже почти пепел? Все его ментальные .dll-файлы, отвечавшие за «веру» и «надежду», возвращали ошибку 0x80070005 «Access denied». Он дрейфовал.

В памяти всплыли слова Доржо: «…места, где человеческая гордыня играет с силами, им неподвластными… притягивают их, как кровь – хищников».

«Анатолия». Рана на теле мира. И он только что сунул в неё руку.

В дверь властно постучали. Он знал этот стук. Не Елена.

– Гринев! К господину Крутову!

Он медленно поднялся. Новая волна дурноты подкатила к горлу. Его внутренний сканер выдал новый приоритетный алерт. ERROR: CHILD_UNIT_CRITICAL. Это не про него. Это про Максима.

Это не про него.

Это про Максима.

Что-то случилось.

Бездна не собиралась ждать. Она пришла за ним. И она использовала самый уязвимый порт в его системе.

Глава 14. Вердикт Судьбы

Слова «куратора» были не приказом. Это был системный вызов. execute: Krukov.exe. Предчувствие беды, связанное с Максимом, перестало быть предчувствием. Оно стало свершившимся фактом, который его нервная система просто ещё не успела обработать.

Он шёл по стерильно-белым коридорам. Его искажённый дар транслировал стерильные коридоры в туннель из спрессованного ужаса. Стены давили. Лица встречных сотрудников искажались, на секунду обнажая их внутренний код: страх, усталость, мелкие, грязные секреты. Он видел их, как повреждённые пиксели на экране реальности.

Дверь кабинета Крутова открылась беззвучно, впуская его в эпицентр холодного, цифрового ада. Крутов сидел за столом, безупречный, как отрендеренный 3D-объект. Его глаза, цвета экрана смерти Windows, сканировали Артёма.

– Гринев, – голос Крутова был лишён любых частот, кроме абсолютного контроля. – Выглядите так, словно ваша операционная система нуждается в срочной перезагрузке.

В углу, как тень, стояла Елена. Её взгляд был сложным, многослойным. Интерес патологоанатома. Беспокойство программиста, чей код дал сбой. И ожидание. Она была соавтором этого скрипта.

Крутов выдержал паузу, позволяя тишине заполнить все пустоты в сознании Артёма. А потом нанёс удар.

– Ваш сын… его состояние резко ухудшилось прошлой ночью, Гринев. Врачи в Стамбуле зафиксировали… аномальный кризис. Они связывают его с неким энергетическим возмущением, зафиксированным здесь, на станции, примерно в то же время. Звучит знакомо, не так ли, Гринев? – он развёл руками, изображая сожаление, которое выглядело верхом цинизма. – Прогнозы, скажем так, крайне неутешительные.

Мир схлопнулся до этой фразы. ERROR: CHILD_UNIT_CRITICAL_FAILURE. Земля ушла из-под ног. Лёгкие отказались принимать кислород.

– Что вы с ним сделали? – прохрипел Артём. Внутри него закипала бессильная ярость, как перегревающийся процессор.

Крутов едва заметно усмехнулся.

– Эмоции, Гринев? Низкоуровневый процесс. Вы сами видите, к чему приводит ваша… нерешительность. Ваше нежелание полностью сосредоточиться на работе. Ваши ночные «самостоятельные изыскания» создают помехи в системе. А такие чувствительные терминалы, как ваш сын, реагируют на подобные возмущения.

Его слова были не обвинением. Это была констатация. Артём сам нажал на кнопку.

– Существует «Протокол Омега», – продолжил Крутов, сбрасывая маски. – Его цель – полная синхронизация «Анатолии» с комплексом «Северный Мост». «Мост» – это не просто проект. Это абсолютный контроль. Абсолютное оружие. И вы, Гринев, с вашим уникальным даром, – незаменимый ключ для его калибровки.

Он сделал паузу.

– Что до вашего сына… наши теоретики предполагают исчезающе малую вероятность, что идеально отлаженный «Протокол Омега» может создать… побочный резонансный эффект. Возможно, положительный. Но не обманывайтесь. Ваша цель – «Мост». Если система будет работать нестабильно из-за вашей рефлексии… боюсь, любые надежды на чудо обратятся в прах. И это будет ваша личная, персональная ответственность.

Ультиматум. Его личная трагедия была не просто рычагом. Она была частью кода. Главным условием выполнения программы.

– Что я должен делать? – прошептал он. Последний остаток воли испарился.

– Вы будете подключены к системе. Глубоко. Никаких вопросов. Полное подчинение. От этого зависит успех проекта государственной важности и, – он криво усмехнулся, – жизнь вашего сына. Выбора у вас нет.

Артём опустил голову. Он чувствовал на себе взгляды. Крутов. Елена. Два системных администратора, наблюдающие за выполнением критически важного скрипта.

– Я… согласен, – выдохнул он. Слово прозвучало как подписание пользовательского соглашения с дьяволом.

Крутов кивнул. Елена отвернулась к окну, за которым гудело сердце «Анатолии».

Рука Артёма сама потянулась к карману. Он почти физически ощутил пустоту на месте тридцать седьмой бусины. Той, что была у Максима. Максиму семь. Три плюс семь – десять. Предсказанная дата аварии – 09.10. Девятый день десятого месяца. День рождения Лиды. И Максиму сейчас девять. Цифры, даты, смерти – всё сплеталось в один кровавый, самоповторяющийся код, в чудовищную мандалу его вины. Он был не просто сломлен. Он был идеальным расходным материалом для этого алтаря.

Он молча побрёл к двери. Он шёл на финальную отладку, зная, что битые сектора его личности будут стёрты без возможности восстановления. Его личная мандала распада неумолимо приближалась к своему последнему, самому страшному витку.

Когда дверь закрылась, Елена повернулась.

– Жестоко, – сказала она. Голос был почти человеческим.

– Цель оправдывает средства, – ответил Крутов. – И если всё сработает, мальчик, возможно, получит свой шанс. В некотором смысле, мы все работаем на его благо. Разве не так?

Елена ничего не ответила. «Отец искал знания, а не власть, основанную на чужом горе», – пронеслось в её голове. Она отогнала эту мысль, как ненужный, сентиментальный баг. Другого пути не было.

Глава 15. Калибровка Души

После вердикта Крутова Артём перестал быть человеком. Он стал функцией. Его переместили в стерильный бокс в медицинском крыле – четыре стены, койка, стул. Идеальная среда для калибровки инструмента. Окно было затянуто матовым стеклом. Мир снаружи был удалён.

Время потеряло линейность. Оно стало вязкой субстанцией, наполненной гулом станции и призраками его личных багов. Максим, зовущий из чёрной, битой пустоты. Лида, её немой укор в глазах. Доржо, качающий головой с выражением системной ошибки. Он достал мешочек. Камень с дырой – холодный, как труп реальности. Обугленное зерно – горячее, пульсирующее фантомным ожогом. Два артефакта его распада.

Утром пришли Штайнер и Елена. Немец выглядел как инженер, которого заставили работать с нестабильной, нелицензионной технологией. Елена, напротив, была холодна и сосредоточена. В её глазах горел огонь фанатика, готового сжечь весь мир, чтобы доказать свою теорию. Когда Штайнер, чьи пальцы едва заметно дрожали, начал раскладывать датчики, один из них со стуком упал на пол. «Аккуратнее, герр Штайнер, – её голос был лишён даже тени упрёка, что делало его ещё более жестоким. – Каждый компонент уникален».

– Господин Гринев, – начал Штайнер, избегая его взгляда. – «Протокол Омега» – это создание когерентного хроно-резонансного туннеля между «Анатолией» и «Северным Мостом». Квантовый волновод для воздействия на вероятностную структуру удалённых объектов.

Артём слушал. …хроно-резонансный_туннель…, …квантовый_волновод…, …перезаписать_информацию_на_клеточном_уровне…. Наукообразный бред, скрывающий простую суть: они собирались пробить дыру в реальности. И использовать его в качестве бура.

– Ваша роль, – продолжил Штайнер, и его голос дрогнул, – служить биологическим резонатором и квантовым корректором. Ваше сознание должно удержать канал от коллапса в неконтролируемую сингулярность. Малейшее отклонение, и мы вызовем не исцеление, а каскадную дезинтеграцию.

Елена вмешалась. Её голос – ледяной скальпель.

– Ты должен не просто «чувствовать», Артём. Ты должен «направлять». Твоё сознание – это камертон. Любой сбой в твоём восприятии – и всё полетит к чертям.

Затем началась подготовка. Его превратили в объект. Раздели до пояса. Нанесли холодный гель. Десятки датчиков, как металлические паразиты, присосались к его коже. Один – прямо на шрам-спираль. Провода, как стальные щупальца, тянулись от него к мигающим панелям. Его статус: периферийное устройство, оплетённое кабелями-паразитами.

Ему ввели препарат. Страх не исчез. Он просто был заархивирован, убран вглубь системы. Сухость во рту сменилась металлическим привкусом анестетика, а добела сжатые кулаки медленно, почти безвольно, разжались.

Его уложили в кресло. Гибрид пилотского кокпита и электрического стула. Зафиксировали ремнями. На голову опустился шлем, погрузив его в полумрак, нарушаемый лишь свечением внутренних дисплеев. Он был обездвижен. Отдан во власть машин.

Елена подошла. В белом халате она выглядела как жрица жестокого, технологического культа.

– Как ты? – её голос, искажённый акустикой шлема.

– Как лабораторная крыса, – прохрипел он.

– Это необходимо, – солгала она. Его внутренний декодер взвыл от перегрузки. – Нам нужен чистый сигнал.

Она наклонилась. Её глаза изучали его через забрало.

– Держись, – прошептала она. И в её голосе на мгновение проскользнул сбой. Почти человеческая нотка. – Ради Максима. Не подведи меня.

Она отошла, снова став непроницаемой маской.

В зале повисла тишина. Ожидание чуда или катастрофы. Артём закрыл глаза. Прощался. С Максимом. С Лидой.

– Система готова к инициализации, – доложил техник.

Штайнер поднял руку.

– Инициализация… Пять… четыре… три…

На слове «три» мир перезагрузился. На долю секунды – белый шум абсолютной тишины, и затем – удар. Не звук. Анти-звук, вышибающий душу из тела, вакуум, который схлопнулся прямо в его груди. Сначала – вибрация, идущая из самого центра костей, словно его скелет превратился в камертон для апокалипсиса. Затем – оглушающий гул, родившийся не в ушах, а прямо в его черепе, вытесняя все мысли, все чувства. Мир на дисплеях шлема поплыл.

Через него пошёл ток. Не электрический. Ток чистой, сырой реальности. Его сознание растягивали, истончали, рвали на части.

Приборы взвыли.

– Нестабильность! Резонансный пик!

Он выгнулся дугой. Из глубины его ломающегося «я» вырвался беззвучный крик.

Он падал.

В ревущее сердце «Протокола Омега».

Мандала распада начала свой последний, самый страшный оборот.

Глава 16. В Сердце Омеги

Боль. Она была архитектурой этого нового мира. Его сознание растягивали, истончали, превращая в кричащий сгусток агонии. Время потеряло смысл. Он был ребёнком в Бурятии, умирающим стариком на руинах «Анатолии», Максимом, распадающимся на светящиеся пиксели, и Лидой, вечно смотрящей на него глазами, полными ледяной скорби. Его личность растворялась в ревущем океане хаоса.

В зале управления царила паника. Мониторы мигали красным.

– Резонанс не стабилизируется! – выкрикнул техник. – Энергетические пики превышают все допустимые нормы!

Штайнер, бледный, как системный сбой, метался между пультами.

– Снизить модуляцию! Почему нет отклика от «Моста»?!

Елена сначала наблюдала с хищным интересом. Но когда графики на экранах превратились в безумные зигзаги, а из динамиков донёсся нечеловеческий хрип Артёма, на её лице появилось нечто похожее на страх.

– Его нейронная сеть не выдерживает! – её голос прорезал шум. – Мы рискуем вызвать каскадный коллапс!

По селектору раздался ледяной голос Крутова:

– Мне не нужны ваши панические отчёты. Мне нужны данные. Провал – это тоже данные. Извлеките всё, что сможете, из его нейросети, пока она не сгорела. Продолжайте по протоколу.

Но было поздно. Артём перестал быть камертоном. Он стал детонатором. Его искажённый дар, его боль, его вина – всё это транслировалось в систему, превращая синхронизацию в какофонию разрушения.

И тогда его внутренний мир прорвался наружу.

На главных дисплеях, где должны были быть графики, замелькали образы: девочка в алом шарфе, обугленные зёрна, вращающиеся спирали распада.

– Что за чёрт?! – выкрикнул инженер. – Система визуализации взломана?

Штайнер закричал, его голос сорвался на фальцет:

– Его мозговая активность… она генерирует когерентные пси-темпоральные флуктуации! Они пробивают фаервол и вносят помехи в системные процессы!

Елена пробормотала, как в трансе:

– Чёрный песок… он действует как пси-резонатор… усилитель его ментальных проекций…

Датчики активной зоны взвыли.

– Сигнатура монацита меняется! Реактор… он не просто реагирует, он просыпается! Он начал активно поглощать его боль и воспоминания, интегрируя их как повреждённые библиотеки в свою собственную прошивку. Он становился продолжением его кошмара!

Это был прямой резонанс между истерзанным разумом, древним прахом и сердцем атомного монстра.

В момент, когда его «я» почти растворилось, он снова услышал его. Голос из Разлома. Громкий. Настойчивый.

…ОНИВЕДУТТЕБЯКГИБЕЛИ…

…ОТДАЙСЯМНЕ…

…СТАНЬМНОЮ…

Голос манил, искушал, предлагая иллюзию контроля над этим безумием. Но где-то в глубине того, что когда-то было его волей, шевельнулось последнее, неистребимое ядро – два якоря, два байта аналоговой, человеческой правды. Запах яблочного шампуня на волосах сына. И фантомное ощущение ладони Ольги в своей – шершавое тепло из того мира, куда ему уже не вернуться. Он инстинктивно, с силой умирающего, воспротивился. И этот один пакет чистых, аналоговых данных, столкнувшись с адской машиной, породил в системе новый, чудовищный всплеск.

– Коллапс! – закричал Штайнер. – Мы теряем контроль над реактором!

Елена бросилась к пульту.

– Крутов! Мы должны прервать протокол! Иначе будет катастрофа!

– Отключайте! – она сорвала красный защитный колпачок и с силой, от которой хрустнули костяшки, врезала кулаком по аварийной панели.

С оглушительным скрежетом «Протокол Омега» был прерван.

Артём обмяк в кресле. Без сознания. На его лице застыла маска нечеловеческого страдания. Ожог от обугленного зерна на его ладони стал почти чёрным.

– Живой… пока, – прохрипел Штайнер.

Взгляд Елены сканировал неподвижное лицо Артёма. Протокол диагностики завершён. Результат: объект жив, система личности – на грани коллапса. Эксперимент провалился.

Или это была лишь отсрочка перед ещё более страшным погружением?

Глава 17. Пепел Надежды и Новые Цепи

Сознание возвращалось к нему как баг после критического сбоя – медленно, фрагментами. Первым загрузился звук: мерное пиканье прибора. Затем запах: стерильный, химический, запах места, где жизнь поддерживается искусственно. Когда он разлепил веки, мир был расплывчатым пятном света.

Он лежал в медицинском боксе. Капельница. Трубка в вене. Во всём теле – тупая, изматывающая боль, словно его долго отлаживали молотком. Ладонь, где он сжимал зерно, горела. Вокруг старого ожога расползлось уродливое, багровое пятно, как скриншот повреждённого файла.

<<1 2 3 4 5 >>

На страницу:

Перейти

3 из 5